Сергей Минаев - The Телки. Повесть о ненастоящей любви
— Продолжаешь играть в американца, Андрюша? — Девушка снимает очки.
…Господи, лучше бы я не просыпался! Нет, не может быть, это не она, просто очень похожа, только и всего… Ольга уехала из страны, мне же говорили. Откуда она знает про американца? Нет, ее здесь просто не может быть. Даже случайно. Я делаю последнюю попытку доказать себе, что это не Оля, но паранойя охватывает каждую клеточку моего тела.
— Мы знакомы? Я что-то не припоминаю. Заранее извиняюсь, просто я не в лучшей форме. Голова болит. Не каждый день попадаешь во взорванный поезд, понимаете? — Я пытаюсь улыбнуться, но даже без зеркала могу сказать, что это не улыбка, а гримаса. — Так мы знакомы…
— Зайка. Ты забыл добавить — зайка, Андрей! — Она глубоко затягивается и отворачивается к окну. — Мы знакомы. Во всяком случае, когда-то были…
— Оля! — У меня пересыхает во рту. — Как ты здесь оказалась? Кто тебе сказал? То есть…
— То есть мне никто не мог сказать, что ты в Питере, в больнице, с переломом ноги и легким cотрясением мозга. Об этом никто не знает. Кроме меня, конечно. — Она улыбается и снова отворачивается к окну, кажется, у нее в глазах блеснули слезы. Или мне показалось?
— Никто не знает, что я в больнице, — вслух размышляю я. — Да, невеселые времена. Кто бы мог подумать, что эти гребаные террористы доберутся и до поездов! Правда, Оль?
Она молча кивает.
— И главное, как-то быстро все получилось, — продолжаю я. — Бах — и сразу вагон стал крениться вправо, стенка стала полом, а потолок — стенкой, а потом… потом помню как сквозь сон…
Она снова кивает.
— Что-то говорили пассажиры, которых не задело… «Скорая помощь», врачи… Кто-то говорил про потерю крови. Я сказал медсестре… а дальше как в тумане, — вспомнив, что рассказал медсестре про СПИД, я снова покрываюсь холодным потом.
— Ты сказал медсестре? — Она поворачивается ко мне. — У тебя хватило смелости сказать про СПИД? Не узнаю тебя. Неужели тебя сподвигли на это мысли о каких-нибудь лузерах, которых заразят иглой, выдернутой из твоей вены? Да брось! Тем более что теперь не начало 90-х, и вероятность того, что твоей иглой уколют кого-то еще, ничтожна. Так зачем же ты признался, милый мальчик? — Она тушит сигарету о ножку стола и прикуривает новую.
Мне становится страшно. Так страшно, как никогда еще не бывало. Даже когда меня во второй раз били негры на американском школьном дворе.
— Ты… — кажется, мне не хватает воздуха. — Откуда ты знаешь? Как ты вообще здесь оказалась? Какое твое дело? — от злости перехватывает дыхание, и в тот же момент меня озаряет. — Ты следила за мной?! ТЫ СЛЕДИЛА ЗА МНОЙ?!
— Прекрати истерику, — говорит она холодно. Глаза ее больше не блестят. Реально, показалось. — Не бросать же мне тебя в самом конце пути. — (Кажется, последнюю фразу она говорит сама себе.)
— Зачем? Какого черта ты шпионила? И откуда ты знаешь про то, что со мной случилось? Пришла издеваться надо мной? Да, у меня СПИД, но я не боюсь в этом признаться. Мне все равно! Я ничего больше не боюсь. — Слезы льются по моим щекам, и я даже не пытаюсь их скрывать. — Что тебе нужно? Пришла посмотреть, как я буду подыхать, да? Упиваешься? — Я опять порываюсь встать, но не могу.
От беспомощности мне становится безумно жаль себя. Я лежу на подушке, задрав подбородок, хлюпаю носом и сглатываю слезы, текущие мне прямо в рот.
— Ты еще совсем ребенок. Маленький, избалованный ребенок. Красивый, но жутко злобный. — Она встает, подходит к окну, отдергивает шторы и застывает, опершись руками о подоконник. — Теперь смешно вспоминать, но я любила тебя без памяти. Странно. Я прощала тебе все — твои истерики, безумные фантазии, твою лень, твою патологическую зацикленность на самом себе. Я просто не обращала внимания.
— Это было очень давно. — Я лежу, закрыв глаза, и пытаюсь вставить хотя бы полслова в свое оправдание, но получается какой-то бред, а Ольга, кажется, меня и не слышит.
— Я ничего не замечала и никого не видела. Кроме тебя. Странно, теперь я не прощаю своему мужу и полпроцента того, что делал ты. Я тебя просто любила. Хотя какое теперь это имеет значение, правда?
— Ты вышла замуж? Давно?
«Успокойся, успокойся. Возьми себя в руки. Она же не убивать тебя пришла!» — говорю я себе, но паника держит меня своими липким руками. Мне так страшно, что я прошу ее позвать сестру.
— Она вышла. — Ольга возвращается, садится на стул и продолжает монолог: — Даже в тот день, когда ты сказал, что не хочешь ребенка, я все еще строила планы. Представляешь, какая идиотка?!
По ее щеке катится слеза. В этот раз точно не показалось. И от этого мне становится еще страшнее. Хочется убежать, выпрыгнуть в окно, исчезнуть!
— А потом ты пропал. Не отвечал на звонки, сменил квартиру, говорили даже, что ты уехал в Питер. Ты же не уезжал, правда, Андрюш? Ты жил у папы на даче, да?
— Я… я не помню. Для меня, как и для тебя, понимаешь… это было так внезапно, так…
— Так не вовремя, да? А я почему-то думала, что если люди любят друг друга, появление детей всегда вовремя. Но, как показала реальность, ошибалась. Мы просто жили в разных мирах. В моем мире был ты, наш ребенок, и я. А в твоем мире был ты и ты. Ну, пара друзей, пара телочек, что там еще?
— Я был не готов, понимаешь? Мне было двадцать три года, я…
— Неправда. Тебе всегда семнадцать. Ты вечнозеленый, как елка.
Она обхватывает лицо ладонями и замолкает. Молчит долго. Пять, может, десять минут. А мне кажется, целый час. Изредка Ольга хлюпает носом, и это ввергает меня в отчаяние. Мне хочется выключить ее. Заткнуть. Стереть. Убрать отсюда. МАТЬ ВАШУ, ДА ЗАЙДИТЕ В ПАЛАТУ КТО-НИБУДЬ!
— Я ждала, что ты вернешься. Неделю, две, месяц. Меня не было. Я пропала. Вычеркнула себя отовсюду. Я просто ждала. Ждала, что когда-то утром, или ночью, или днем ты хотя бы позвонишь. А потом вернешься. Ты не звонил. Я не могу тебе передать, что со мной было…
— ПРЕКРАТИ. Я тебя умоляю! — Я перехожу на шепот. — Зачем снова все вспоминать? Ты хочешь сделать мне еще больнее? Я лузер, лох, урод, тварь. Меня выгнали с работы, меня выставили на деньги, заразили СПИДом, заставили бежать, понимаешь? Я прошел через все! ПРЕКРАТИ, ПОЖАЛУЙСТА! — снова кричу я, но Оля не слышит и продолжает монотонно говорить, как сомнамбула.
— Ты вернешься, и мы снова окажемся в нашем мире, где будут ты, я и наш ребенок. Что такое ребенок, я уже не узнаю. Глупая история. Я слишком долго тянула с абортом, и когда утром врач сказал мне…
— Н-Е-Е-Т! — Я зажимаю руками уши, чтобы не слышать, что ей сказал врач, хотя и так понимаю, что именно. — НЕ-Е-Е-Т, ПОЖАЛУЙСТА!
Я захожусь в рыданиях. Меня буквально колотит.
