Скарлетт Томас - Корпорация «Попс»
— Можешь не продолжать, — быстро говорю я. Меня тошнит. — Когда я все это выяснила, я отказалась от молока… просто подробности меня убивают. Это так ужасно… — Я вновь вспоминаю про игрушечных домашних животных. Разве удивительно, что люди считают, будто с животными на фермах не происходит ничего плохого, раз все вырастают с этими игрушками?
— Это очень похоже на то отношение, с которым сталкиваешься, разговаривая с людьми на улицах, — кивает Хлои. — Я понимаю. Конечно, никто не желает слышать о том, что делают с телятами. Никто не хочет ассоциировать слово «кричат» со своим молочным коктейлем или свиной отбивной. Вообще-то для меня это невыносимо. Я всегда чудовищно угрызаюсь из-за того, что расстраиваю людей. Веришь, нет, но я чуть ли не через силу рассказываю им эти вещи. Порой, когда люди узнают, что я не пью молоко, они говорят: «Но это так естественно, оно такое вкусное, и люди всегда пили и будут пить молоко…», и тогда я продолжаю: «Что ж, я могу сказать вам, как оно на самом деле производится», и в девяти случаях из десяти они машут руками и говорят: «Ну уж нет, спасибо». Никто не желает знать. Многие имеют смутное представление о том, что творится нечто ужасное, но решают не любопытствовать. Мы все выросли, каждый вечер видя в новостях по телику умирающих от голода детей. Мы превратились в поколение, которое не хочет видеть, которое переключает канал, которое закрывает глаза. Включаешь ящик, когда тебе, скажем, десять, и видишь ведущего детской программы — он показывает фотографии умирающих детей и спрашивает: «Ну, детки, и что же мы предпримем по этому поводу?» Кто способен такое стерпеть? Но, опять-таки, очень многие люди реально помогают, потому что видели эти фотографии… По сути, что я хочу сказать? Что большинство просто впадают в отчаянье оттого, что в мире столько страданий и боли. Они понимают, что во многом являются их причиной — они голосуют за правительства, устраивающие войны за нефть, или покупают одежду, сшитую в отвратительных условиях, или едят животных, умерших в страшных муках, — но они также знают, что, даже если не проголосуют, правительство все равно придет к власти, и даже если не купят эту одежду, кто-нибудь все равно это сделает. Бездействие почти логично.
Я вспоминаю те дни, когда главной новостью был голод в Эфиопии. Разумеется, я не видела этих репортажей по ТВ, но читала дедушкину газету. Я помню, как по этому поводу разделились мнения популярных детишек в школе. Половина принялась всюду ходить с формами для сбора пожертвований, а остальные только и делали, что рассказывали анекдоты про эфиопов. Можно ли превратить в анекдот то, что происходит так далеко от тебя? Не потому ли они так поступали? Я думаю о том, что сказала Хлои. Да, для одиночки в каком-то смысле логично ничего не делать. Я, например, почти всю жизнь только тем и занималась. Такое я раньше находила оправдание.
— Значит, ты пытаешься из разубедить? — спрашиваю я. — Разговариваешь с ними на улицах?
— Нет, — качает головой она. — Я уже много лет как перестала околачиваться на улицах.
— Но я думала… Разве не этим занимается «Анти-Корп», в какой-то форме?
— «Анти-Корп»? Боже мой, нет, — говорит она. — У «Анти-Корп» совершенно другой метод. Мы хотим обанкротить злоебучие корпорации. Вот чему посвящена вся наша деятельность. Дни уличных бесед с женщинами из среднего класса канули в прошлое. Я же говорю, идет война.
С ума сойти. У меня дух захватывает.
— Но… как?
Я смотрю на Хлои и понимаю, что глаза у меня сверкают от возбуждения.
Она снова убирает волосы за уши.
— Пока что ты согласна с нашими целями? — серьезно спрашивает она.
— Пожалуй, — отвечаю я. — Многое из того, что ты сказала… Я сама так думаю. Я вижу горькую иронию, особенно работая здесь. Хотя должна признать, что осознала многое лишь благодаря всем этим семинарам и мерзкой возне вокруг девушек-тинейджеров. Наверное, я и впрямь такая, как ты сказала. Я вроде как знала, но предпочитала закрыть глаза, потому что считала, будто ничего не могу сделать. Слушай, а ты не хочешь кофе?
Мне вдруг отчаянно захотелось кофе. Иначе мозги, чего доброго, не справятся.
— Я принесу, — говорит Хлои.
— Хорошо, спасибо.
— С сахаром?
— Нет.
Пока она ходит, в голове у меня вновь и вновь звучат три слова. Обанкротить злоебучие корпорации. Обанкротить злоебучие корпорации. Обанкротить злоебучие корпорации. Да чтоб я сдохла. Хлои уже тут как тут, в руках две здоровенные кружки кофе. У меня к ней куча вопросов, но, едва присев, она вновь заговаривает, понизив голос:
— «Анти-Корп» — всемирная организация. У нас есть люди почти во всех странах, почти во всех крупных корпорациях. У нас три основных девиза: Не вреди, Не позволяй другим вредить и Делай, что можешь. «Не вреди» — это то, к чему мы стремимся в частной жизни, но вдобавок это и общая цель нашего движения. Чтобы достичь ее, мы должны Не Позволять Другим Вредить. Мы хотим, чтобы фирмы вели свои дела без эксплуатации, убийств и насилия. Все мы пытаемся вставлять палки в колеса тем компаниям, которые упорно творят зло. Мы — пацифисты, а некоторые, хотя и не большинство — марксисты.
— А я думала, марксисты уже все вымерли, — говорю я, прихлебывая горячий черный кофе. — По-моему, считается, что из марксизма просто «ничего не вышло»?
— В смысле, из-за русских? Из-за китайцев? — Она смеется, потом тоже делает глоток. — Вопрос довольно запутанный. Подозреваю, где-то когда-то были и настоящие марксисты — как в лоне англиканской церкви есть и подлинные христиане. Но я просто не знаю. Я-то сама не марксистка. Думаю, большинство «анти-корповцев» просто верят в равенство — настоящее равенство. Но не в Американскую Мечту — типа, можешь делать, что хочешь, лишь бы это приносило прибыль — будто прибыль должна быть приоритетом в жизни каждого…
Я нахмуриваюсь.
— Конечно, не у каждого цель жизни — извлечение прибыли, — говорю я. — Если ты продаешь, а не покупаешь труд, приходится действовать в убыток. Если не продаешь свой труд дешевле, чем он реально стоит, маржи не будет. — Математика эксплуатации.
— Вот ты и заговорила, как марксистка, — с улыбкой говорит Хлои.
— О, меня воспитали бабушка с дедушкой, — улыбаюсь я в ответ. — Они были из послевоенных социалистов. Они верили в равенство, государство всеобщего благосостояния и профсоюзы. Не знаю, как бы они отнеслись к сегодняшнему миру. Он так быстро изменился. Дедушка верил, что труд каждого должен иметь равную цену. Что для всех в мире должна быть установлена одинаковая почасовая оплата труда.
— Мне нравится эта идея, — с воодушевлением говорит Хлои и снова делает маленький глоточек кофе — уж больно горячий. — О'кей… На чем я остановилась? Ах да. Не позволяй другим вредить. Мы считаем, что должен быть принят всемирный закон, запрещающий мучить или убивать людей и животных ради прибыли. Мы не знаем, как этого добиться, но это уже не наша забота. Это дело следующего поколения или их потомков. Мы всего лишь хотим остановить машину. Что касается политики «невредительства» в частной жизни…
— Похоже, вы все веганы, — говорю я. — Я заметила.
— Да, — кивает Хлои. — В подобной ситуации, когда много нас собирается вместе, есть своя трудность. Очень многие заметили, сколько тут веганов, и мы беспокоились, что это может породить, ну, понимаешь, резкие комментарии. Особенно меня тревожило, что кто-нибудь из совета директоров может нас вычислить и заподозрить, что мы — «Анти-Корп»: многие корпорации, разумеется, знают о нашем существовании. Но имей в виду: половина тутошнего народа сидят на «Аткинсе» или еще какой бредовой диете, так что можно, типа, слиться с толпой. Думаю, мы выкрутились.
— А в «Анти-Корп» все веганы? — спрашиваю я.
— Не все. Мы требуем, чтобы, вступая в наши ряды, люди приносили в жертву часть своего стиля жизни. Мясоеды становятся вегетарианцами. Вегетарианцев мы уговариваем стать веганами. Мы стараемся ограничивать консьюмеризм в наших собственных жизнях. Соглашаемся практиковать принцип «Не вреди», но в рамках девиза «Делай, что можешь». Никто из «Анти-Корп» не обязан становится монахом. Например, очень многие курят, хотя «Анти-Корп» — ярый противник табачной промышленности.
Я вспоминаю, что сказал Бен. Ты делаешь, что можешь сделать.
— Однако это хитрая штука, — говорит Хлои. — Начав практиковать принцип «Не вреди», можешь превратиться в настоящее пугало. Почти вся «передовая» мода — особенно шмотки, которые носит большинство «попсовцев», — делается на потогонных фабриках. В смысле, именно поэтому нынче такой огромный выбор — гораздо больше, чем когда мы были детьми. Корпорации могут себе позволить запустить любой стиль — это ведь ничего не стоит. Мы в «Анти-Корп» скорее отвергнем все это понтовое барахло и пойдем в благотворительную лавку. Но если мы не будем осторожны, можем превратиться в армию вылитых студентов 80-х, к тому же веганов, которые пытаются исподтишка саботировать работу корпораций. — Она смеется. — В толпе мы бы сразу бросались в глаза. Поэтому каждый месяц, когда я принимаюсь за рассылку внутренней почты, я включаю в нее кучу намеков и подсказок насчет того, как, например, покупать одежду, при производстве которой никто не страдает, но которая все же выглядит «клево», или привожу обновленные списки веганских блюд, которые есть в меню всех главных ресторанов тех городов, где живет большинство «анти-корповцев». Так что никому не приходится спрашивать, что делать, если нужно пойти пообедать с клиентом или еще что. Необязательно казаться странным, хотя, конечно, ты такой и есть. Я слышала, некоторые «антикорповские» повара специально помещают в меню веганскую пищу, а потом нам об этом сообщают. Еще я рассылаю информацию об оптовых поставках и местах, где можно купить «этичные» веганские продукты в неурочное время. Мы все так долго торчим в офисах, что, по сути, просто вынуждены ходить в супермаркеты. Также у нас все продумано насчет того, как «не вредить» в супермаркете, если уж там окажешься. И как саботировать тоже, это само собой.
