Магда Сабо - Современная венгерская проза
— Такая я дешевка? Все клади! — откликается Йолан.
Вукович добавляет еще пятьсот, — выходит тысяча, сколько было в банке перед тем.
— Нет, все давай, жуленочек, — улыбается Йолан. — Не бойся, доставай. Доставай спокойненько, выкладывай на стол.
— Все доставать? — хихикнул Вукович.
— Все, все, — двусмысленно проворковала Йолан. — Поглядеть хочу.
Вукович поежился. С ума, что ли, спрыгнула? Чего добивается?
— Скорости не превышаем, цыпонька?.. — попытался он сострить, но Йолан была непреклонна.
— Ну? Что я сказала?
— Я стесняюсь, — дурашливо осклабился Вукович.
— А я нет, — возразила Йолан. — Выкладывай все, что есть, а то муженек тебе карманы вывернет, не знаю, будешь ли цел, не ручаюсь.
Вукович побледнел. Это уже не шуточки. Это игра, игра всерьез. Ну, да не беда. Небольшой прокол, неточно учли соотношение сил, теперь будем начеку. Вукович есть Вукович, сейчас они это усвоят. И аккуратно выкладывает на стол все деньги. Две тысячи триста семьдесят три форинта сорок филлеров вместе с Хайдиковыми.
— Вот так, — говорит Йолан. — Не больно-то и много — за меня. Ну, ничего, добавим, время есть.
И многозначительно усмехается Вуковичу в лицо, таким игривым, бесстыже-вызывающим взглядом окидывая из-под полуопущенных ресниц, что того в жар бросает. «Сука, бешеная сука, — говорит он себе. — Ну, Бела, держись!»
Хайдик далек от всего происходящего, от мысли, что выиграл, что Йолан по-прежнему его и куча денег на столе — тоже его, машинально отправляет он в карман пятьсот форинтов, которые она ему сует: на, старик; Хайдик установил уже, что он в вечном проигрыше и мало-помалу примирился с этим, надо же кому-то проигрывать, так в этом мире ведется, ты выиграл, я проиграл, не настолько он глуп, понимает эту взаимозависимость, без проигрыша нет и выигрыша, так было и будет, пока земля вертится, таков закон природы, вон и крупная рыба мелкую рыбешку глотает, законов природы не изменишь. И пока он предавался размышлениям о вечных законах природы, далекий от развернувшегося рядом низменного торга, от Вуковича с его художествами, который собирался продолжить игру, — он ведь не Хайдик, не желал просто констатировать, что остался в дураках, уходить обчищенным (хотя был в тот момент без гроша), — Вукович взял и написал на листке бумаги «100 ФОРИНТОВ», объяснив: это бона, проиграет, так заплатит потом, по предъявлении. Но Йолан только посмеялась: тоже еще банк нашелся, монетный двор, да за кого он Маму Варгу принимает, простую бумажку всучить норовит заместо полновесной мадьярской валюты, приглядываясь меж тем внимательно к Вуковичевым джинсам, — а ничего джинсики, совсем новые (он десять дней как с рук их купил за полторы косых), снести в прессо и выдать за настоящие фирменные, Леви Стросс, присланные из-за границы, тысячу, пожалуй, дадут; но не будем мелочиться: она все бабки готова поставить (за вычетом Хайдиковых), все тысячу восемьсот семьдесят три форинта сорок филлеров, против его джинсов.
— Но они на мне, — сказал Вукович.
— То и плохо, — сказала Йолан.
— Как это плохо, сама же предложила, — удивился Вукович.
— Плохо, что на тебе. — И так как Вукович не понимал, продолжала: — Лучше бы снять их, сюда положить, к деньгам.
— Не один, что ли, черт? — все не желал понимать Вукович. — Выиграете, будут ваши.
— Не один, — усмехаясь, ответила Йолан.
Вукович, кажется, начал догадываться.
— Проигравший раздевается?.. — осклабился он.
— Вроде того… — отозвалась Йолан загадочно.
Вукович вылез из штанов. Хайдик, точно в сонном дурмане, тупо глазел, не находя в затее Йолан ничего особо пикантного, хотя та все похохатывала, заметив завлекающе грудным голосом: «А славные трусички у тебя». Вукович в самом деле носил вместо кальсон броско-цветастые испанские купальные трусы, очень нарядные, так что стесняться нечего, — только голые волосатые ноги в полосатых носках и в начищенных до блеска ботинках как-то не очень с ними монтировались и, пока Йолан с женской педантичностью складывала и водворяла джинсы на предназначенное место, он по непонятной ему самому причине поспешил убрать под стол свои ходовые части. Потом, стасовав, подал карты Хайдику, тот словно в полусне протянул было руку, но Йолан ее оттолкнула, заявив: «Сейчас играю я», — однако карту не взяла, а выставила требовательно ладонь: всю колоду сюда. Вукович тотчас утратил свою обычную догадливость.
— Ну, давай же. Я сама. Сама хочу держать банк, — сказала она уже без всякого похохатыванья.
— Но почему?
— Не верю тебе, милок. Со мной фокусы эти не пройдут.
— Но это же другие карты, это венгерские игральные, — стал разубеждать электротехник. — Не та совсем колода, для фокусов у меня французские карты; вот они, не веришь — сама посмотри.
Но Йолан молча протягивала ладонь: знать ничего не хочу. Вукович понял, что выхода нет, и прежний его страх, чисто животный, перед грубой силой, уступил место другому, высшего порядка, трепету игрока; он отчетливо ощутил: с этой минуты пойдет игра настоящая, азартная в самом чистом виде, вот когда взаправду везенье решит, и впился взглядом в пальцы Йолан, тасовавшей колоду, уж коли не позволено плутовать, пусть не плутует и партнер (а сумеет у него на глазах смухлевать, тем паче достоин внимания; такой — не просто мастер своего дела, а гений, такой раз в столетие рождается). Мало-помалу им овладело волнение, пьянящий захлеб риска, нервы напряглись до предела; вторую карту он сразу даже не посмотрел, а положил к первой и заглянул, потихоньку сдвинув ее сверху пальчиком; потом попросил еще, еще… и победоносно засмеялся. Перебор. Теперь может вывезти только блеф. Пускай думает, что у него очко, тогда сама попробует набрать двадцать одно и тоже переберет. В таком положении единственный шанс. И он удовлетворенно откинулся на спинку стула, торжествующе глядя на Йолан. Но та вытащила карту, вторую, третью, по ней ничего не заметно, хотя она и не старалась принять непроницаемый вид, напротив, лицо выражало интерес, даже любопытство; разглядывает свои три карты, задумывается и объявляет: довольно. У нее девятнадцать.
Значит, правильно он угадал, только немножко поздно, что нельзя сбрасывать Йолан со счетов, она соперник, и как это он пропуделял, ведь за сто метров чует игрока; бабы, они переимчивей мужчин, вот чего не сообразил. Придется теперь к машине идти за тугриками, в машине еще хватает, Вукович от серьезной игры не уклоняется, готов до полного изнеможения играть и сейчас не волнуется ни капельки, — такого просто не может быть, чтобы новичок уложил Вуковича на лопатки, просто неохота уходить, не хочется и без того подорванные позиции покидать; неразумно оставлять их сейчас одних, но выбора нет. И глотнув пивка для поддержания сил, это можно себе позволить, пока что ни в одном глазу, а случалось совсем пьяным водить, под руки заталкивали в машину, без чужой помощи ключ не мог вставить в замок зажигания, в прорезь попасть, но уж вписался в сиденье, автоматизм срабатывал, будь даже пьяный в дубль (на днях в одном ночном заведении швейцара просил помочь ключ всунуть, и только немного погодя осенило: мильтон это, а не швейцар, похожие очень фуражки, вот до чего упился; но, слава богу, отпустил, оборжался мент, да и не было прямого нарушения, только тут же, при нем, велел сесть в такси); словом, Вукович отхлебнул и попросил одолжить ему джинсы, сбегать вниз. Йолан взяла их со стола, неторопливо сунула под мышку и безмятежно помотала головой.
— Они мои. Я их выиграла.
— Твои, конечно, твои, — закивал Вукович, — только к машине сбегаю и верну… Ну, не валяй дурака, вот удостоверение личности в залог, вот права, талон предупреждений, — все оставляю. Ты что, думаешь, удрать хочу? Я джинсы хочу отыграть! Не веришь?! Ладно, вот тебе ключ от зажигания, от двери только возьму, иначе как я машину открою… Слышишь?.. Кончай острить.
— И не думаю острить. Ты их мне проиграл.
— Это уже не fair play[48].
— У тебя научилась, миленочек.
— Да чего тебе надо?..
— Джинсики твои понравились. Не хочется отдавать. И ты в этих порточках нравишься. Очень идут тебе.
«Проигрывать надо уметь», — мелькнуло у Вуковича в голове.
— Ну, хорошо. Ключ только дай. Там, в кармане.
— Да ну? — пропела Йолан чарующим голоском. — Значит, и ключик мой. Я все ведь выиграла, что было на столе, все теперь мое, целиком.
— Не дашь?! — угрожающе прошипел Вукович.
— Нет, милок.
И шофер сидит тут же, при них. Понуро, отупело, безучастно, занятый своим разбитым сердцем, своей безысходной тоской. И тем не менее он хозяин положения. И Йолан знает это, и Вукович, обоим вместе и каждому в отдельности ясно: угрозами тут не возьмешь. Пробуди неосторожно Вукович дремлющего в Хайдике пещерного человека, и ему несдобровать. Влип Вукович. (Одно только не может усечь — как. Почему переменилась к нему так круто обольстительная Мамуля Варга? Из мести? Оскорбленного женского самолюбия? Но не было если у него другого выбора, пристукнул бы этот ее зверюга-муж, неужели не видела!) В штаны, однако, делать не в его привычках. Не затем он играет. И в проигрышном положении добиться победы — вот это класс настоящий. И воображение его начинает шарить, нащупывать слабое место в обороне противника. Дома запасной ключ, но не попрешься ведь за ним ночью в одних трусах через весь город. И, главное, ни филлера на такси. Но его не поставишь в тупик. Он homo ludens! Юмора ему не занимать. Попробуем со смешной стороны взглянуть на это дело. Кто и над собой способен посмеяться, тот уже овладел ситуацией. Просто выждать надо. Понаблюдать. И воспользоваться удобным случаем.
