Жан-Мишель Генассия - Клуб неисправимых оптимистов
— Я не желаю тебя здесь видеть! — грозным тоном произнес Патрик, нацелив на Игоря указательный палец. — Появишься — пеняй на себя.
Игорь пошел к площади Данфер-Рошро. Саша тихо стонал. Я отер ему кровь со лба носовым платком. Подошли Мадлен и Жаки.
— Нужно вызвать полицию и «скорую», — сказала Мадлен.
— Нет! — из последних сил прохрипел Саша и с трудом поднялся. Выглядел он устрашающе: лицо опухло, глаз заплыл, нос был свернут на сторону, губа треснула, кровь не останавливалась. — Отведите меня в больницу, что за углом. Быстро!
Он положил руку мне на плечо, и мы тронулись в путь. Саша был очень слаб, с трудом волочил ноги, и я все время боялся, что он упадет, а поднять его мне уже не удастся. Это были самые трудные триста метров в моей жизни. Прохожие расступались и смотрели на нас как на зачумленных. Саша дышал тяжело, в груди у него булькало. Я был весь перепачкан его кровью. На бульваре Пор-Руаяль силы у Саши закончились, он начал оседать на землю, но тут мне на помощь пришел постовой полицейский, и мы дотащили его до приемного отделения скорой помощи больницы «Кошен». Два санитара положили Сашу на каталку.
— Что с вами стряслось? — спросил тот, что постарше.
— Упал с лестницы, — слабым голосом произнес Саша.
Санитар недоверчиво скривился:
— Сейчас позову дежурного интерна.
— Ничего им не говорите, Мишель. Вы нашли меня на улице. Мы не знакомы.
— Как скажете, Саша.
— Так будет лучше. Пусть меня подлатают, но не оперируют.
— Давайте дождемся врача и послушаем, что он скажет.
Появился человек в белом халате, бросил на меня недовольный взгляд и начал ощупывать больного. Саша вскрикнул от боли. Врач осторожно, как слепец, обследовал каждый сантиметр кожи на лице своего пациента.
— Я не хочу операции!
— Успокойтесь, мсье, для начала мы сделаем снимок, это небольно.
Санитар увез каталку, и я сел, почувствовав, что устал до рвоты и могу упасть. Полицейские и пожарные то и дело доставляли в отделение искалеченных, окровавленных людей и отправлялись нести службу дальше, оставляя после себя запах страха. Так пахнут те, кого Судьба решила пощадить, но напугала, показав чужую смерть или боль. Четыре года назад я вот так же сидел в приемном отделении и сходил с ума, не зная, откачают Сесиль или нет. Где она сейчас? Думает ли иногда обо мне? Как бы я хотел, чтобы она оказалась сейчас рядом и взяла меня за руку! Увидимся ли мы когда-нибудь снова? Может, ее тогда лечил тот же врач, который занимается сейчас Сашей? Камилла наверняка сказала бы, что это знак свыше, что я должен был тут оказаться, ибо так хотели звезды. Будь она здесь, я бы крикнул ей в лицо, что никакого предназначения не существует. Просто я живу в этом проклятом квартале и с моими друзьями все время что-то случается. Я расплакался. Как ребенок. Или как дурак. Единственным преимуществом пребывания в этой юдоли скорби было полное равнодушие людей друг к другу.
Я снова увидел Сашу примерно через час. На него надели зеленую пижаму и накрыли серым одеялом. Каталку поставили в коридоре, и мне все время приходилось отодвигать ее, чтобы дать проехать другим пациентам.
— Что они сказали?
— Отвернитесь от меня и не дергайтесь.
Сашино лицо очистили от крови и промыли раствором арники. Он попытался сесть, но боль в избитом теле оказалась слишком сильной. Дышал Саша коротко и затрудненно, голос звучал гортанно.
— Я должен отсюда уйти, Мишель. И вы мне поможете.
— Нельзя этого делать!
— Они не имеют права держать меня тут против моей воли.
— Вы даже идти не можете! Что вы собираетесь делать?
— Я не хочу здесь оставаться. Хочу уйти.
Он схватил меня за руку, притянул к себе с неожиданной для его состояния силой, попытался подняться, но не смог. Боль была такой сильной, что он заскрипел зубами, чтобы сдержать крик. Санитар отвез каталку в палату, где нас ждал врач. Он рассматривал на экране Сашины снимки:
— От удара ваша носовая перегородка сместилась к фронтальной лобовой пазухе и решетчатой кости. Нам придется вас прооперировать.
— Я не хочу операции.
— Мелкие осколки костей могут привести к образованию тромба. Вы будете невыносимо страдать. Дышать вам будет все труднее и больнее. Ваши носовые раковины раздавлены. Велик риск инфицирования. Мы можем прооперировать вас немедленно. Сделаем анестезию, вы ничего не почувствуете. Операция несложная, но неотложная. Через три дня уйдете домой. Кстати, у вас еще и два ребра сломаны.
— Вы почините мне нос и все?
— Сегодня ограничимся этим. Остальным займемся позже. Договорились?
— Вы обещаете больше ничего не трогать?
— Даю слово. Как ваше имя?
— Готье. Франсуа Готье.
— Где вы живете, мсье Готье?
— В Банё. Авеню Гамбетты, десять.
Врач вписал фальшивые имя и адрес в историю болезни.
— Документов у меня нет, грабитель забрал их.
— Не волнуйтесь на этот счет. Сейчас придет анестезиолог, и мы займемся делом.
Врач вышел, забрав с собой рентгеновские снимки. Мне показалось, что Саша задремал, но, услышав, как хлопнула дверь, открыл глаза, и я увидел, как по его щеке медленно скатилась слеза.
— А он упрямый, этот доктор.
— Он действует в ваших интересах, Саша.
— Меня зовут Франсуа Готье. И мы с вами не знакомы.
— Я подобрал вас на улице, на вас напали, отняли бумажник.
— Именно так.
— Расслабьтесь, Саша, врач ведь сказал, что операция несложная.
— Можете радоваться, Мишель, мне придется бросить курить. Хочу попросить об услуге. В правом кармане моего пальто есть внутреннее отделение, дайте мне то, что там лежит.
Я вынул сложенную вчетверо стофранковую купюру, протянул Саше, и он развернул ее левой рукой:
— Держите, Мишель.
— Зачем? Я не понимаю…
— Это не подарок. Сохраните для меня эти сто франков. Отдадите, когда встретимся снова. Это русский обычай. Так делают, чтобы заставить больного вернуться… оттуда.
— Завтра получите ваши деньги назад.
— Очень на это надеюсь. Теперь у меня есть повод вернуться.
— Мне пора домой.
Саша с усилием улыбнулся. Я взял его руку — она была ледяной.
— Отдыхайте.
Он закрыл глаза и через несколько мгновений разжал согревшиеся пальцы. Вошел мужчина в белом халате и, не будя Сашу, повез его на анализы. Я спрятал купюру в бумажник.
* * *Я вернулся под дождем в «Бальто», чтобы рассказать Мадлен новости. Атмосфера в бистро была лихорадочно-возбужденной. Патрик Бонне закрыл дверь клуба на ключ, задвинул тяжелый засов и повесил табличку: «Это помещение закрыто навсегда, окончательно и бесповоротно. Азартные игры запрещены. Напитки подаются только в зале. Заказы обновляются каждый час». Леонид, Владимир, Павел, Имре, Томаш и Грегориос пытались уговорить его передумать, но новый хозяин был неумолим.
— Он не должен был бить его. Мне не нужны неприятности с полицией.
— Он сделал то, что до́лжно! Единственное, о чем я жалею, так это о том, что сам его не отдубасил! — заявил Леонид.
— Давно нужно было от него избавиться. Он годами напрашивался! — поддержал его Владимир.
— Это заведение — кафе-ресторан для нормальных людей. Бесноватые мне не нужны. Шахматный клуб закрыт! Если Игорь вернется, я вызову легавых!
— В таком случае мы все уйдем! — заявил Павел.
— Тем лучше.
Они удалились с высоко поднятой головой. Мы поверили, что Патрик Бонне закрыл клуб из-за ссоры Игоря и Саши, но позже Жаки сказал мне, что все было решено еще в Сен-Флуре, когда Мадлен и Патрик договаривались о продаже «Бальто». Он хотел повысить прибыльность бистро и его класс. Никто не затаил зла на Игоря. Когда-то он создал клуб, он же его и «закрыл». Толкователи истории считают понедельник шестого июля официальной датой «кончины» клуба и той великой эпохи, о которой многие и сегодня говорят с волнением и сожалением, сходясь в общем мнении: «То было доброе старое время». Члены клуба пытались найти подходящее кафе где-нибудь поблизости от «Бальто», но у них ничего не вышло. Когда установилась хорошая погода, они перебрались в Люксембургский сад, к оранжерее, и в конце концов стали играть там и летом и зимой. Все эти люди не боялись холода — они привыкли к свирепой стуже у себя на родине. Игра на свежем воздухе взбадривает тело и душу. Кстати, многие и сегодня играют в шахматы в Люксембургском саду.
23
В три часа ночи я проснулся с чувством смутной тревоги на душе. В квартире было очень тихо. Дождь барабанил по оконному стеклу. Июль в этом году не задался. Я подумал о Саше. Все ли с ним в порядке, как прошла операция? Завтра схожу его навестить. Я вспомнил, с какой яростью Игорь избивал Сашу, а тот и не думал защищаться. Как Игорь мог в одно мгновение превратиться в зверя? Почему все остальные дружно ненавидят Сашу и что за секрет так тщательно охраняют от посторонних? Зачем Саша назвался именем Франсуа Готье? Что он скрывает? Я вдруг понял, что не знаю его фамилии. Неужели он сын какой-нибудь знаменитой и опасной личности? Или один из тех военных преступников, живущих под чужим именем, которых разыскивают по всему миру? А может, никакой тайны нет вовсе и это обычная блажь? Остальные члены клуба не скрывали своих истинных личностей, а Саша скрывал, да еще как старательно! Я решил зайти к нему домой и порыться в вещах. Где-то же должна обнаружиться его фамилия…
