Василий Аксенов - Скажи изюм
– Здорово, – сказал Максим. – Можно гордиться. Полчаса с послом Франции. Статья в ведущей газете. Сравнение с Солженицыным. Гордись, Настя! Лично я буду гордиться сегодня весь вечер, а завтра вдребадан облююсь, обосрусь, обоссусь, истеку и испарюсь!
– В своем репертуаре, – сказала Настя. – Не слушайте его, Харрисон.
– Почему? Мне нравится этот план, – засмеялся Росборн, потом добавил, понизив голос: – Пожалуйста, держите меня в курсе всего происходящего, звоните прямо в бюро и домой. Думаю, что сейчас это вам уже не повредит.
Остаток вечера Огородников и впрямь выкаблучивал, как в прежние времена. Насосался шампанским. Танцевал с женой бразильского посла, а потом и с самим бразильским послом. Торговал свою жену Настю в гарем представителя Объединенных Арабских Эмиров. Общество было в восторге. Постепенно все же гости разошлись, в пустынных и порядком захламленных залах остались только «изюмовцы» да несколько стукачей. Вдруг в глубине анфилады возникла чрезвычайная фигура: Васюша Штурмин в своем цилиндре и развевающейся крылатке. Потрясенный обслуживающий персонал смотрел на его звонкое приближение, казалось, позвякивали шпоры. Казалось, оставил лошадь у крыльца. На самом деле – ни шпор, ни лошади. Только что прилетел из Свердловска, из гущи народной жизни. Узнал, что у франков гужуетесь, и вот я здесь. Да как же, Васюша, без приглашения? Не проблема, проехал в багажнике «Ситроена». А обратно-то как? Не проблема, обратно – под банкой!
Песня из глубин народной жизни
Коммунисты поймали мальчишку,
Затащили к себе в КГБ,
Ты признайся, кто дал тебе книжку,
Руководство к подпольной борьбе!
Ты зачем совершай преступления,
Клеветал на наш радостный строй?
Брать хотел я на вашего Ленина! -
Отвечает им юный герой.
Восстановим республику павшую,
Хоть Чека и силен, как удав!
И Россия воспрянет уставшая
Посреди человеческих прав!
Так вещал в глубине заточения
Лев Соколкин, народный боец,
И слова его без исключения
Доходили до юных сердец!
А однажды в гэбэшной компании
Появилась живая душа,
Синеглазка пришла по заданию,
Нина Щорс, дипломант ВэПэШа!
Среди урок, пестрящих наколками,
В той тюрьме, что зовется «Багдад»,
Нина Щорс увидала Соколкина.
Два сердечка забилися в лад!
Повлияйте на юного циника,
Попросил ее старый чекист,
Но в глазах ее, чистых и синеньких,
Жил поэт, а не дохлый марксист…
В том же духе далее сорок четыре куплета.
V
Сканщин и Планщин засиделись за полночь в штаб-квартире опергруппы. Нужно было завершить разбор огромного потока информации и окончательно сформулировать акции следующей недели.
Генерал наслаждался: отличная же, в самом деле, обстановка! Огромный кабинет погружен в темноту, только два стола освещены яркими настольными лампами, его собственный и стол любимого ученика, талантливого и миловидного Володи. Заварен крепкий чай, не чай – деготь. В наличии и бутылка коньяку. Выпьем, когда закончим. Домой не хотелось. Дом с верной супругой «Георгием Максимильяновичем» опостылел хуже горькой редьки.
Капитан хандрил. Во-первых, потому, что сорвалась свиданка с дорогой Викторией Гурьевной. Во-вторых, претила эта гора бумаг, оперсводок, информашек и доносов. Попахивает канализацией это хозяйство, говном разит, иначе и не скажешь. Лучше бы художественную литературу сейчас почитать. Коллега из «лишки» как раз обещал на пару дней реквизированную при обыске «Лолиту». В-третьих, вообще надоело работать. На юг бы! В-четвертых, боялся, как бы генерал не вспомнил о своей дурацкой идее «сигнал предостережения», порученной для исполнения лично ему, нет чтобы Кольке Слязгину, позорнику, отдать. И в-пятых, неприятнейшим образом отрыгивалась встреча с вышестоящим лицом, просто-напросто возникало презрение к роду человеческому. Работая в «железах» уже третий год, Вова Сканщин не переставал удивляться многоступенчатости начальства, или, как извлечено было из словаря инслов, «иерархии». Вот этот, вышестоящий, перед которым сам генерал придыхает, кто он таков? Мы сейчас, Володя, с тобой в такие верха поднимаемся, голова закружится! Шли-шли по разным этажам, ехали-ехали на разных лифтах, подъемы и спуски, запутаешься, где тут верха, где низы. Наконец предстали перед личностью Врагу-во-сне-не-пожелаешь-уви-деть. Сидело молча, пока Валерьян Кузьмич докладал, никаких эмоций на глиняном лице не выражалось, только лишь раз левая бровь поползла вверх при докладе о тридцатидвухсполовиннойминутной беседе М.П.Огородникова с французским послом. В этой связи изрекло звук «хм». Генерал тут же подхватил: в этой связи мы чуть тормознем наших журналистов. Оно сделало себе пометку.
Генерал, как будто по заказу, только об Огороде докладал, все его передвижения, словечки и контакты, об альбоме же вообще ни слова. Странное впечатление от вышестоящего лица, вроде даже одобрил работу капитана Сканщина – резкий подъем, каблуки вместе, подбородок вверх, демонстрация лица, то есть показ преданности, служу Советскому Союзу! – вроде бы тишина, спокойствие, непреодолимая сила, а все равно какое-то странное ощущение, как в художественной литературе пишут, странное ощущение какого-то знакомого тошнотворного позора. Из папаниных, что ли, складских корешей? Тьфу, придет же такое в голову.
Вдруг в темном кабинете, в тишине осенило: да ведь из «Щепок» же! Вот именно эта образина и просвечивает на колымских, таймырских и печорских снимках Огорода! Неужто рыло сие узнало себя, неужто оно и закрутило машину?
– Володя, перекиньте мне последнюю сводку на Древесного, – мягко попросил Планщин.
– Не располагаю, Валерьян Кузьмич.
– Куда ж вы ее засунули?
– Да сводка-то здесь, напареули-по-гудям…
– Володя, Володя, пора отвыкать от комсомольского жаргона!
– Ну, в общем сводочка-то, вот она, но сведениями о Древесном не располагаем. Так и значится в докладной Слязгина – «след А. Е. Древесного утерян».
– Что за ерунда? – забеспокоился генерал. – Этот-то еще куда делся?
– Нет сведений, товарищ генерал. Пропал.
– Ну что за чепуха! Никуда он уже не денется! Завтра напомните, в отсутствие Кочерги позвонить Полинке. Небось на даче где-нибудь отсиживается гений русского фото.
