Джонатан Франзен - Поправки
К изумлению почти всех знакомых, за исключением Робин, которая всегда знала, как хитер ее братец, защищался Билли довольно умело. Он заявил, что мэр «продает» филадельфийских детей в «технорабство» корпорации «У.», а это «очевидная и вопиющая опасность для общества», каковую он вправе пресечь с помощью насилия. Билли разоблачал «бесстыдный сговор» американского бизнеса с правительством, себя он сравнивал с ополченцами Лексингтона и Конкорда.[69] Когда Робин (намного позднее) показала Дениз протокол судебного заседания, Дениз захотелось свести за ужином Билли и Чипа и послушать, как они на пару рассуждают насчет «бюрократии»; однако ужин придется отложить до тех пор, пока Билли не отбудет семьдесят процентов своего срока (от двенадцати до восемнадцати лет) в Грейтерфорде.
Ник Пассафаро взял отпуск и исправно посещал заседания суда. Как приличествует «красному», в интервью для телевидения он заявил: «Каждый день погибает черный, и все молчат, раз в год жертвой становится белый, и тогда поднимается крик». А также: «Мой сын дорого заплатит за свое преступление, а корпорация "У." за свои преступления не заплатит ни цента», и «Все эти Рики Флэмбурги наживают миллиарды, продавая американским детям насилие с экранов». Ник сочувствовал большинству высказываний Билли на суде и гордился тем, как парень держится, однако, когда публике предъявили фотографии изувеченного Флэмбурга, Ник несколько растерялся. Глубокие V-образные вмятины в черепе, на носу, челюсти и ключице кричали о жестокости, о безумии, не имеющем ничего общего с идеализмом. Судебный процесс продвигался к завершению, а Ник лишился сна. Перестал бриться, почти не ел. Коллин настояла на визите к психиатру. Ник вернулся домой с лекарствами, но продолжал будить жену по ночам своими воплями. «Я не стану просить прощения, – кричал он. – Это война!» Дозу увеличили, а в апреле городской департамент образования отправил Ника на пенсию.
Рик Флэмбург работал на корпорацию «У.», поэтому у Робин имелись основания во всем винить себя.
Она стала посредницей между семьями Пассафаро и Флэмбург, упорно являлась в больницу, пока родители Рика, преодолев подозрительность и гнев, не признали, что сестра за брата не отвечает. Она сидела возле койки Флэмбурга, читала вслух «Спортс иллюстрейтед», шла рядом с Риком, когда он, опираясь на ходунки, ковылял по коридору. После второй пластической операции Робин пригласила родителей пациента на ужин и терпеливо выслушала их (весьма скучную, признаться) повесть о сыне. В ответ она рассказала им, каким смышленым мальчишкой был Билли: уже к четвертому классу так аккуратно и грамотно писал, что, прогуляв уроки, составлял вполне убедительные записки от имени родителей, а уж по части скабрезных анекдотов и полезной информации о репродуктивных функциях он не имел себе равных. И каково умненькой девочке было видеть, как ее столь же умный брат с каждым годом отупляет себя, словно нарочно, лишь бы ни в чем не уподобиться ей, и как все это странно и как ужасно то, что он сотворил с их сыном.
Незадолго до начала суда Робин взяла мать с собой в церковь. Коллин прошла католическую конфирмацию, но с той поры сорок лет не причащалась; сама Робин ходила в церковь только на свадьбы и похороны. Три воскресенья подряд Робин заезжала за матерью на Маунт-Эйри и отвозила в церковь ее детства (Св. Димфны, северная Филадельфия). В третье воскресенье, покидая храм, Коллин сказала дочери с тем легким ирландским акцентом, от которого за всю жизнь так и не избавилась: «Спасибо, с меня хватит». После этого Робин ходила к мессе одна, а позднее записалась в группу, которую готовили к конфирмации.
Свободным временем для добрых дел и актов веры Робин располагала благодаря корпорации «У.». Ее муж, Брайан Каллахан, сын местного фабриканта средней руки, вырос в относительной роскоши Бала-Синвида, играя в лакросс и оттачивая изысканный вкус, – ему предстояло унаследовать маленькую химическую компанию отца. (Отец Каллахана в молодости разработал формулу вещества, которое можно заливать в бессемеровский конвертер, когда керамические стенки еще не остыли, и латать таким образом трещины.) Брайан женился на самой красивой однокурснице (то есть на Робин) и вскоре после окончания колледжа возглавил «Хай темп продактс». Компания занимала здание из желтого кирпича в промышленной зоне возле моста Такони-Пальмира; волей случая ближайшим учреждением был архив профсоюза водителей грузовиков. Управление «Хай темп продактс» требовало минимальных умственных усилий, так что во второй половине дня Брайан возился с компьютерными кодами и анализом Фурье, проигрывал на своей президентской магнитоле записи культовых калифорнийских групп (он питал пристрастие к «Фибулятору», «Тинкинг феллерз юнион», «Минитмен» и «Номатикс») и набрасывал программу, которую со временем потихоньку запатентовал, потихоньку нашел инвестора, а в один прекрасный день по совету инвестора потихоньку продал свою интеллектуальную собственность корпорации «У.» за девятнадцать с половиной миллионов долларов.
Программа «Вектормелодия» обрабатывала любую звукозапись с помощью собственного вектора, который делил мелодию на дискретные, поддающиеся анализу данные. Пользователь «Вектормелодии» брал, скажем, любимую песенку Моби, а компьютерная программа подвергала его выбор спектроанализу, обследовала все хранившиеся в памяти записи и выдавала перечень схожих звуков, на которые без ее помощи пользователь, скорее всего, никогда бы не наткнулся: «О пер», Лора Ниро, Томас Мапфумо, «Свадебка» в заунывной версии Покровского.[70] «Вектормелодия» использовалась в интеллектуальных играх и при обучении музыке и в то же время способствовала рекламе и росту продаж записей. Брайан нашел достаточно применений своему детищу, чтобы левиафан «У.», с опозданием ввязавшийся в драку за право продавать музыку онлайн, опрометью примчался к нему с толстой пачкой монополистских долларов в пасти.
Типично для Брайана: он не упоминал заранее о готовившейся сделке и даже в тот день, когда сделка уже осуществилась, молчал до самого вечера, пока девочки не отправились в постельки в их скромном («для молодых людей, делающих карьеру») домишке неподалеку от Художественного музея. Супруги вместе уселись посмотреть передачу «Нова» о пятнах на солнце.
– Да, кстати, – сказал Брайан, – нам обоим нет больше нужды работать.
Типично для Робин: она расхохоталась до икоты. Всегда была чересчур возбудимой.
Увы, злобный Билли оказался отчасти прав: корова безмозглая! Робин думала, что их с Брайаном семейная жизнь и так хороша, лучше некуда. Она жила себе в городском доме, выращивала на заднем дворе овощи и зелень, преподавала риторику десяти- и одиннадцатилетним ученицам экспериментальной школы в Западной Филадельфии, отдала дочку Шинед в отличную частную начальную школу на Фэрмонт-авеню, а Эрин записала на подготовительную программу в «Френдз-селект», покупала в «Ридинг терминал маркет» крабов в мягких панцирях и джерсийские помидоры, выходные и август месяц проводила в наследственном «имении» Брайана на Кейп-Мей, общалась со старыми подругами, у которых тоже появились дети, и сжигала на пару с Брайаном достаточно сексуальной энергии (лучше всего ежедневно, признавалась она Дениз), чтобы более или менее держатъ себя в руках.
