Сергей Кузнецов - Хоровод воды
нет комнаты нет вики нет москвы за окном только темный лес да покосившийся дом мельничная запруда глубокий омут ледяная вода и вот я плыву а потом ныряю все глубже и глубже вижу – проплывает черный петух проплывает черный кот плывет мне навстречу старик с длинной седой бородой нечесаной страшной с длинными рыжими усами с рогами на голове с ластами на ногах плывет мне навстречу тянет руку говорит: Внученька, сколько ж я тебя ждал! Посмотри, на кого я стал похож, – а ведь когда-то я был человеком! Отпусти меня, нет больше сил. Забери то, что мне уже не нужно. Будет тебе на память. И тут я вижу он плачет почему я думала что в воде слез не видать? вот они слезы текут по старым щекам и я вспоминаю сколько раз я так плакала и говорю: ну давай что там у тебя? а он тянет ко мне пустую руку и бормочет: на, возьми на память! – и я накрываю его руку своей и чувствую будто легкий удар током и вот уж меня несет наверх а я думаю только бы не выронить и стискиваю покрепче а потом открываю глаза разжимаю кулак смотрю на ладони у меня – кольцо
Твой прадед, говорю я, был мельником. Мельники в русских деревнях – немного колдуны, знаются с водяными, умеют их задобрить, победить, даже заставить себе служить. Всякий колдун, умирая, должен передать свою силу наследнику. Разумеется, христианская церковь внушала, что силу эту брать ни в коем случае нельзя – ну а в древности, разумеется, знали, что такую силу нельзя не принять.
Почему? Потому что любой дар – знак твоей судьбы. Поэтому от подарков нельзя отказываться – особенно от семейных. Отказаться – значит отречься от своей судьбы, вычеркнуть себя из своей семьи. И не только себя – детей и внуков тоже.
– Ерунда все это, – говорит мне Аня. – Пойдем лучше чай пить.
Мы пьем чай как ни в чем не бывало, и Аня все рассуждает, пожить ей с Андреем или все-таки нет, а потом я уже собираюсь уходить, в прихожей вспоминаю: Кольцо-то где? – и Аня спокойно отвечает:
– У меня, где же еще? Это же мое кольцо, верно?
Я вижу – оно уже у Ани на пальце, сидит как влитое. А Аня смотрит на меня очень серьезно и говорит:
– Мне его дед подарил.
97. Короткий, но бурный роман
Когда Антон меня бросил – это было ужасно. Я же любила его безумно. Мне казалось – последняя любовь в моей жизни. Мне уже сорок пять, я не девочка, пора привыкнуть: многое в моей жизни случается в последний раз.
Знаешь, Милка, я когда уезжаю из какого-нибудь клевого места, кидаю в воду монетку – ну, знаешь примету? – чтобы вернуться. И так каждый раз. А потом подумала, давно уже: сколько не разбрасывай монетки, рано или поздно я уже не вернусь – умру или состарюсь. Наверное, потом я сама перестану монетки кидать, буду понимать: все, мне уже не вернуться.
Так вот, я всю жизнь хотела для себя безумной, страстной любви. У меня каждый раз получалось что-то не то, а я упрямо просила снова и снова, как монетку бросала. И мой роман с Антоном – он был как раз из вот этих повторяющихся романов. И вот в самый разгар этого безумия я вдруг поняла: все, это – в последний раз, в эту воду я больше монеток не бросаю. Сил на еще один такой роман в этой жизни у меня больше не будет.
Ты же его видела, да? Правда, он был такой красивый? Неописуемый. Не просто модельного вида, а так, как я люблю, – и губы такие припухшие, но не очень, и волевой профиль, и уши – ты рассмотрела его уши? Как две морские раковины, честное слово! Когда он спал, я сидела и рассматривала. Если бы я была мужик, я бы его трахнула прямо туда, такие они были… Конечно, я пробовала! Он вообще не любил, когда его лижут! И достаточно консервативен в постели, если тебе интересно. Странно для молодого парня, да. Ну, наверное, пресыщен, я же видела, как на него всегда девки смотрели.
Знаешь, все-таки очень трудно, когда у тебя роман с парнем моложе тебя на шестнадцать лет. Я все время боялась, что на нас будут смотреть на улице или там в ресторане… Конечно, дарила подарки. Нет, денег впрямую не предлагала, ну да, не хотела обидеть. Ладно, слушай, не про деньги речь.
Все это длилось полгода, и вот вдруг Антон перестает подходить к городскому, не снимает мобильный и не перезванивает. Я тут прямо с ума сошла, если честно. На второй день рванула к нему на квартиру, звоню в дверь, он открывает… знаешь, я до сих пор помню, стоит полуголый, и вот тут мышца такая… ну, как холмик… да… и вот, он открывает и говорит: Ну что ты пришла? У меня вечеринка. Ты как хочешь, чтобы я тебя представил? Как подругу моей матери? Или уборщицу? Девушку по вызову для геронтофилов?
А надо тебе сказать, раньше он никогда про наш возраст не говорил – и тут такое! Я, значит, посреди прихожей, сейчас зареву, а он, сволочь, стоит вот так, облокотясь на стеночку, и губками делает, ну типа у-тю-тю! А потом выходит девица – ну, знаешь, вот такая вся, журнал Cool Girl, гламурная пэтэушница – и говорит: Ой, Антон, я тоже хочу себе горничную-филиппинку! – а этот подлец говорит: Забирай! Она еще и ебаться умеет!
Наверное, был пьяный. Или обнюханный, хрен его знает.
Хлопнула дверью, побежала на улицу. Чувствовала себя – вот я не могу описать. Как будто о меня вытерли ноги. Да нет, не в возрасте дело, я знаю, что не выгляжу на восемнадцать в свои сорок пять, но, понимаешь, у меня полгода был роман с человеком, который… нет, ну что ты говоришь, какая разница, что всего один раз, – он ведь, наверное, так все время думал, правда? Да ладно, что там, проехали.
Я даже в машину не стала садиться, меня всю трясло. Решила, нужно выпить, по молодости помогало. Зашла в какой-то бар, заказала – не помню, мартини, что ли, или «Маргариту». И довольно быстро ко мне подсел мужик, и мы стали пить вместе, потом даже потанцевали, он меня облапал там, а мне – ну, ты понимаешь – уже совсем по херу, внутри вообще ничего, как напалмом выжгло.
Короче, дальше у меня провал, а потом я у этого мужика беру в рот прямо в машине. Машина у него маленькая, дешевая, дико неудобная, а меня еще тошнит, я сильно уже набралась.
Нет, ты что! Годы практики, я справилась. Мастерство не пропьешь, как говорится. И тут мужик мне говорит: Спасибо, детка! Классно сосешь! – и дает мне тысячу рублей!
Сейчас мне тоже смешно, да. А тогда я знаешь, что сделала? В морду? Нет. Я сказала спасибо и убрала деньги в сумочку.
Нет, такие мужики не разбираются в сумочках, он ничего не понял.
Короче, я вылезла из машины, такая датая, несчастная, с тысячей рублей, с мордой, прости, в сперме – и пошла себе дальше, потому что, если честно, вообще не слишком понимала, где я. Подошла к ларьку, взяла две бутылки «Туборга» – страшно неудобно, в шубе, с сумочкой и двумя бутылками пива. Две – потому что одной пить не хотелось. Ну, пошла искать – и нашла в конце концов.
То есть только Антон мог меня так раскатать, чтобы я… Вот я не знаю… есть такое слово пьянь. Бывают бомжи, бывают алкоголики, а бывает просто пьянь. Так вот он и выглядел: какая-то курточка осенняя, шапки, разумеется, нет, зубов половины нет, руки трясутся… и вот с ним я и решила выпить! Наверное, хотела выбрать кого пострашнее, чтоб, не дай бог, на секс не потянуло, я уже и не помню.
Ну, мы выпили «Туборга», поговорили минут пять. Нес он что-то несусветное. Но, знаешь, вот именно что нес. То есть видно было – человек с богатым внутренним миром. По-моему, за пять минут он успел сказать мне, что я ангел, потом рассказать, из какого я фильма ангел, потом еще что-то в этом роде. Если честно, ни хрена нельзя было понять, но это была самая приятная беседа за день. Человек мною реально восхищается! Не для того чтобы трахнуть, или потом унизить, или пива еще, или там денег – нет, вот искренне, от всего сердца. Ну, я думаю, если бы он делал это с задней мыслью, он бы, наверное, старался выражаться попонятней, попроще как-то.
Мы поговорили, и я решила, что мне пора. Сказала: Пока! – встала и пошла. Нет, извини, я сначала его поцеловала – не спрашивай зачем, я была пьяная! – а потом встала и пошла. Он сначала за мной рванул, потом слышу – упал. И вот я повернулась – и вижу: он стоит на коленях и умоляет меня вернуться! И так говорит – я реально никогда не слышала, чтобы ко мне так взывали. Типа: вот я весь такой никому не нужный, недостойный тебя, стою перед тобой на коленях и так тебе благодарен, что ты говорила со мной… короче, если не вернешься – я умру.
Да, я вернулась.
Ну правильно, этим все и кончилось. Поднялись мы к нему – не спрашивай, что у него творилось! – ну и там я ему дала. Да уж, нелегко, да и стояло у него не ахти.
Я думаю, если бы не Антон и не эта тысяча рублей за отсос – ну, все обошлось бы. Но, видимо, мне хотелось уж как-то совсем, ну, чтобы уж совсем себя не уважать, понимаешь, да? И этот мужик, честно говоря, еще не худшее, что могло случиться.
Почему решила оставить ребенка? Мне все-таки сорок пять, это как монетка – вдруг последний раз? А я все-таки хочу детей, если нет детей – вообще непонятно, зачем жила, если ничего не осталось. Я так всегда считала: то, что получила от предков, надо передать дальше, нельзя с этим в землю.
