Салман Рушди - Клоун Шалимар
— Сан-Квентин, судя по всему, не помог ему усовершенствоваться в английском. Ты обратила внимание? Он употребляет настоящее время.
Ночью в ЦР было чуть спокойнее, чем днем. До ночного обхода еще слышны были крики, но после часа ночи они утихали. Три часа. Время, пожалуй, самое тихое. Шалимар лежал, вытянувшись, на своем цельнометаллическом ложе и пытался вызвать в памяти журчание Мускадуна, вновь почувствовать на языке вкус восхитительных мясных шариков — гхуштаба, таявший во рту раушан джош, сладкое и холодное фирни — все те блюда, которые так искусно стряпал Пьярелал Каул. Пытался представить себе отца: «Хочу, чтоб ты снова подержал меня на ладонях, отец». Абдулла как-то сказал, что после смерти станет птицей, но Шалимар никогда не обращал внимания, прыгает ли где-то рядом хрипач-удод или нет, потому что он всегда видел в своем отце льва, а не какую-то нелепую оранжево-красную птицу. Он вспомнил, как от прикосновения к его детской коже отцовских губ раздавалось птичье пение. Но лицо отца все время изменялось, превращаясь в искаженное лицо другого «птицелова», Максимилиана Офалса. Клоун Шалимар прогнал изображение. В камеру зашли братья, но и у них лица были нечеткие, как на любительских снимках. Скоро они ушли. Ушел и Абдулла. Затих Мускадун, исчезли дразнящие запахи яств, и во рту снова возник ставший за долгие годы привычным кисло-солоноватый привкус мочи с кровью. Неожиданно раздалось шипение воздуха, и дверь камеры распахнулась. Он быстро вскочил и замер, чуть подавшись вперед, готовый к любым неожиданностям. Никто не вошел, но слышался топот ног. Коридоры были забиты бегущими людьми в синих робах. «Побег!» — понял он. Стрельбы еще не было, но она вот-вот начнется. Он стоял не двигаясь, завороженно глядя в пространство. И тут его заполнила собою фигура Короля.
— Ты что, решил остаться здесь навсегда? — прорычал он. — Если нет, то мы как раз устроили досрочную выписку.
Шалимар не стал спрашивать, как удалось справиться с дверями камер. Тюрьма давно обветшала, а, возможно, кое-кого из охранников просто купили. Это его уже не заботило. И он побежал.
Между главным зданием ЦР и огороженным стеной двором, прозванным Аллеей Крови, шел коридор под стальной крышей, с двух сторон обнесенный стальной сеткой. Король достиг коридора и извлек из кармана металлический резак огромных размеров. Шалимар присвистнул.
— Мамуля его мне доставила, — широко улыбнулся Король. — В пирог запекла.
Появилась охрана. Началась стрельба деревянными пулями, и люди вокруг стали падать. Пока охранников было всего трое. Они наверняка уже нажали кнопки тревоги, но остальные были рассредоточены по всему периметру тюремной территории, и, чтобы добежать, им потребуется какое-то время. Несколько узников накинулись на охрану, но Шалимар не стал ждать исхода стычки. Вслед за Королем он протиснулся сквозь дыру в сетке. Дальше — стена. Они взобрались на нее и побежали. Впереди, всего в какой-нибудь сотне ярдов, за двойной проволочной оградой, суша резко заканчивалась, там уже плескались воды залива Сан-Пабло. Вид темной, тихой воды, баюкавшей золотой слиток луны, опьянил Шалимара, и он ускорил бег. Меж тем Король еле передвигался; отчаянно балансируя, он жалобно крикнул:
— Эй, браток, постой, ты куда? — Он вдруг стал похож на ребенка, не поспевающего за родителями. — Погоди, не бросай же меня! Не дай мне упасть!
Шум стрельбы стал громче, он нарастал, приближался.
— Стреляют не деревянными! — крикнул Король.
Тут же его комбинезон разлетелся в клочья, грудь стала мокрой от крови, и сердито-недоумевающий, как-то вдруг помолодевший Король упал вниз. Шалимар побежал еще быстрее. Он подумал об отце. Ему нужно, чтобы отец, каким он его знает — молодой, в расцвете сил, — был сейчас рядом; ему нужна была уверенность, что отец его держит, и, пока его держат отцовские ладони, он не упадет. Зубчатая верхушка стены ничем не отличается от веревки, сказал он себе, это не линия опоры в пустоте, это сама пустота, ставшая тебе опорой, это сам воздух. Если поверить в это, то полетишь. Стены не станет, он ступит на воздух в полной уверенности, что тот выдержит тяжесть его тела, и двинется, куда захочет. Он бежал по стене так быстро, как только был способен бежать теперь. Быстро, еще быстрее. Еще. Еще. И отец был рядом. По стене он бежал вместе со своим Шалимаром. Падение исключено, и стены не стало, не было никакой стены.
Сан-Квентин не знал ночной темноты. Ночью в тюрьме полыхало, словно на заводе по очистке топлива. Снопы света вытесняли мрак, освещая блок с камерами, тюремные спортплощадки, а также поселение Сан-Квентин у ворот тюрьмы, где обосновались многие бывшие узники, работавшие в сфере обслуги. Именно оттого, что здесь и ночью было светло как ярким солнечным днем, многие охранники и поселенцы впоследствии божились, что своими глазами видели невероятное. Они рассказывали об этом полицейским, повторяли это журналистам и настаивали на этом, несмотря на то что никто им не верил: они видели, как на угол стены, огибавшей блок ЦР, выскочил человек и стал продолжать движение по прямой и вверх, словно у него под ногами простиралось, уходя к небесам, некое подобие Великой китайской стены; он бежал по воздуху, будто взбирался на холм; его руки были вытянуты, но не в стороны, как крылья, а вперед, как у канатоходца. Так он поднимался все выше и выше, пока не поднялся на такую высоту, куда уже не достигал свет прожекторов. Возможно, он добежал до самого рая, потому что если бы он упал где-то возле Сан-Квентина, об этом сразу же стало бы известно.
Койоты обнаглели донельзя. От жителей домов в каньонах участились жалобы на пропажу домашних питомцев. Кашмира была рада, что у нее никогда не возникало желания завести себе маленькую собачку или канарейку. Ей не нравились животные, у которых не хватало мозгов, чтобы постоять за себя. Она любила одиночество, а их постоянное присутствие ее раздражало. Юварадж был в отъезде, она уже улеглась в постель и, потягивая шардоне, с вазочкой еще теплой воздушной кукурузы на коленях смотрела по телевизору игру знаменитой хоккейной команды «Лейкерс». Двадцатый век подходил к концу, и этот конец не сулил мира. Она очень тревожилась за Ювараджа, хотя старалась этого не показывать. Оснований для тревоги было предостаточно: уже одиннадцать недель вдоль всей индо-пакистанской линии контроля шли постоянные бои, и обе стороны поговаривали о применении атомного оружия. Конечно, она беспокоилась, но считала, что страх разъедает душу, поэтому следует себя вести так, будто ничего особенного не происходит и все хорошо. Она говорила это Ювараджу, но он посчитал это проявлением ее равнодушия к нему. Временами ей казалось, что она не заслуживает такой сильной любви, что она постоянно его разочаровывает. И как долго он будет еще любить ее, полагая, будто она неспособна ответить ему столь же пылко? Вдруг их роману уготована такая же печальная участь, как и этому чертову столетию?..
— Слишком много шардоне, — сказала она себе, отставив в сторону бокал.
Всё прекрасно. И он — удивительный, и она любит его по-настоящему. На деревьях за ее окнами качались и весело мерцали китайские фонарики, а снизу, из долины, лилось сияние городских огней. Все эти огни горели ради того, чтобы перед сном создать ей праздничное настроение.
— Хватит киснуть, — сказала она себе, — лопай попкорн и смотри, как ловко Кобе работает головой, как проворно отражают удары Лено и Килборн, тот, новенький, с обиженным лицом. Все будет хо-ро-шо.
Она, разумеется, слышала о массовом побеге из тюрьмы. Все об этом слышали. Встревоженный Юварадж позвонил ей из Кашмира. Он настаивал, чтобы она договорилась с фирмой о прежних, усиленных мерах безопасности.
— Этот Номан, — сказал он, — человек отчаянный. Одного охранника у входа и одного ночного патрульного с овчаркой может оказаться недостаточно.
— Даже если собаку зовут Ахиллес — то есть в образе собаки меня охраняет величайший герой всех времен и народов? — шутливо спросила она, но Юварадж не подхватил шутку.
— Я говорю вполне серьезно, — сказал он.
Но она не позвонила в фирму. Клоун Шалимар остался в прошлом, она его уничтожила и в привидения не верила. И снова опутывать себя сетью заграждений у нее тоже не было ни малейшего желания. После шести лет одиночного заточения никому не удавалось долго продержаться на свободе. Пускай себе побегает. Он в сотнях миль от Лос-Анджелеса, к тому же его все равно скоро схватят.
Часа через два она проснулась. Телевизор продолжал работать, по покрывалу катался недоеденный попкорн. Она собрала его, поставила вазочку на пол и пультом выключила телевизор и свет. «Черт, теперь, пожалуй, заснуть будет нелегко, — подумала она, — может, почитать? Или встать погулять по саду и поболтать с охранником Фрэнком, который сегодня дежурит с Ахиллесом? В Кашмире уже полдень. Может, позвонить Ювараджу? — Не знала она, чего ей хочется. — Ладно, утро вечера мудренее, а утро, как всегда в этом городе-рае порочных ангелов, наверняка будет ясным и солнечным». Ей захотелось спать.
