Тибор Фишер - Философы с большой дороги
Я готов был совершить поступок неджентльменский и подлый: пристрелить
человека через дверь туалетной кабинки. Правда, я едва не поддался
угрызениям совести, но вовремя вспомнил: мама растила меня вовсе не для
того, чтобы я нашел свой конец от пули какого-то недоумка в «доме под
оливами». (С другой стороны, для чего именно вырастила меня мама, и по
сей день остается для меня тайной.) Издержки жизни в академической среде -
видишь жизнь в черно-белом свете. Хотя в этом есть свое очарование.
Может быть, оно и не очень хорошо – в одностороннем порядке объявлять о
намерении прикончить ближнего своего, но признаюсь: куда больше, чем
перспектива убить этого взгромоздившегося на трон читателя комиксов, меня
волновала перспектива его не убить. Мою руку удерживала лишь одна мысль:
едва начнется стрельба, я уже не смогу, если что-то пошло не так, взять и
объявить перерыв на кофе.
Я еще раз взвесил в руке пистолет, наставил его на дверь, так чтобы
ствол смотрел на то место, где должен сейчас восседать мой любитель
комиксов. «Ну, давай», – пробормотал я, всей шкурой чувствуя,
что в любое мгновение могу вырубиться, схлопотав промеж глаз штуковину,
которая резко выключает вас из всякого восприятия реальности.
Выстрела не последовало. Предохранитель. Я забыл перевести
предохранитель. Я дернул чертову скобку и еще раз нажал на курок.
Оглушительный грохот. Просто оглушительный. Настолько громче, чем я
ожидал... И к тому же несколько раз... Дверь – в щепки... Я выпустил три
пули, а потом – знаете, как бывает: стряпаешь что-нибудь, начинаешь сыпать
приправу и не можешь удержаться... Я расстрелял всю обойму и, выхватив
полицейский револьвер, болтавшийся у меня на поясе, ничком упал на пол (я
что-то не слышал, чтобы хоть одному паломнику повредила та быстрота, с
которой иные простираются ниц, исполненные благоговения при виде священного
колодца Замзам в Мекке). На полу я пристроился, полагая, что так принято
делать, если хочешь уменьшить площадь поражения тела во время перестрелки, и
принялся ждать, пока в коридоре появится второй вертухай.
Я ждал. Потом услышал, как меня окликает Юбер. Слабым, охрипшим
голосом: «Этот готов!»
Все еще опасаясь словить пулю промеж глаз, я осторожно выглянул из-за
угла. Юпп все так же висел на цепи, однако второй бугай недвижно лежал на
полу – словно он прилег позагорать в одежде. «Целый день ждал, когда ж
удастся до него добраться», – пояснил Юпп. Судя по всему, пальба
отвлекла внимание второго бугая и он забыл, что главная его задача – не
спускать с Юппа глаз. Юпп же, воспользовавшись единственным из своих членов,
который исправно выполнял свои обязанности, со всего маху засветил парню в
рожу, так что его сенсорные восприятия после этого стали равны нулю.
Расковать Юппа оказалось делом нелегким: умение управляться со всякими
железками сроду не было сильной стороной моей натуры. Покуда Юпп собирал
себя по частям, я подошел ко все еще валявшемуся на полу вертухаю номер два,
который принялся не очень членораздельно бормотать что-то вроде литовской
молитвы матери-Земле, и от души отмутузил его ногами. После чего отошел в
угол и выпростал на пол все содержимое своего желудка. Страх – штука, плохо
усваиваемая.
– Ты как-то не очень удивлен, увидев меня здесь, – заметил я Юппу.
– Ну да. Хотя ты несколько подзадержался. Не забыл: нам ведь еще нужно
ограбить банк?
Вертухая номер два мы подвесили на цепь, несколько ошалело радуясь
перспективе встретить конец века заживо.
– Как ты меня отыскал? – поинтересовался Юбер, демонстративно возясь с
барабаном своего револьвера.
– Все были брошены на поиски. По счастью, засекли машину, на которой
тебя увезли.
– Ладушки, – кивнул Юбер, вставляя дуло пистолета в ухо висящему на
цепи вертухаю. – Ну что, готов отправиться в «Великое может
быть»?
Раздался щелчок затвора – револьвер был не заряжен, но, подозреваю,
охваченному страхом бугаю нужно было немалое время, чтобы это осознать.
Юпп опустил патрон в карман куртки бедняги:
– Сохранишь на память о том, что ты уже покойник. Считай, что я тебя с
того света вытащил. Постарайся жить по-человечески.
Юпп сходил, проверил, что с любителем комиксов, и обнаружил, что тот
сбежал, не получив, судя по всему, ни единой царапины – крови на полу не
было.
Скинхед все так же сидел в машине.
– У нас есть минут пятьдесят, чтобы успеть в Тулон, – пробормотал Юпп,
взглянув на часы. – Думаю, лучше тебя с этой проблемой никто все равно не
справится, не важно, философ он или нет.
И я погнал под двести км/ч, отвлекаясь разве что на настойчивые
требования Юппа прочесть и откомментировать ему ряд пассажей из Эпиктета и
Зенона – он все норовил положить мне на баранку открытую книгу – и на
причитания этого бритоголового парня. Попутно Юбер высказал, что он думает
по поводу отсутствия с нами крысака и присутствия несчастного скинхеда.
* * *
С крыши нам был хорошо виден фургон, в котором засел Корсиканец,
превратив тот в подобие центральной нервной системы, призванной управлять
массой полицейских, заполонивших центр Тулона: к «заказанному»
нами банку в ожидании ограбления были стянуты внушительные силы охраны
правопорядка.
Мы знали наверняка, что Корсиканец сидит в фургоне: он начал вновь
обхаживать Жослин, а потому в мельчайших подробностях расписал ей все
мероприятия по охране банка. Мне казалось, солнце светит лично для меня: его
лучи проникали куда-то под кожу, туда, где у нас кнопочка счастья.
Здание, на крыше которого мы сидели, находилось чуть поодаль от главной
площади: строения, чьи фасады выходили на саму площадь, по случаю
сегодняшнего дня были увенчаны дополнительным архитектурным убранством -
полицейскими на крышах (столь представительное собрание полицейских достойно
искреннего восхищения); но мы не жаловались – с нашего места открывался
прекрасный вид на происходящее внизу. На площади не то чтобы собралась
толпа, но прохожие были – причем все они двигались как-то нарочито медленно.
Я бы не сказал, что их внимание целиком было поглощено архитектурными
достоинствами местной застройки. Когда мы уже готовы были откланяться, внизу
на площади двое подростков принялись развертывать транспарант, гласящий:
