Алексей Колышевский - Секта-2
Настя и Рома переглянулись, и Рома спросил:
– Когда визы оформлять? Мне, может, еще и не дадут, мало ли…
– Да какие там визы? – от всей души рассмеялся Лемешев. – Вот! – Он ткнул в какую-то лежащую на столе папку, на которую никто из молодых людей прежде не обратил внимания. – Вы же работаете с серьезными людьми, все давно оформлено. Так что пакуйте зубные щетки и нижнее белье, скоро выдвинемся. Вот только, – он с острым, железным прищуром поглядел на притихших Настю и Рому, – здесь надо будет одно дельце закончить и вас проверить в последний раз. Проверка в таком деле лишней не бывает, не кота в мешке покупаем.
Неизвестное Евангелие. Путешествие Шуки
Египет, Греция, Индия, Тибет
Между 13 и 33 годами I века нашей эры
IВ Александрию доплыли вполне благополучно к исходу пятого дня. Гребцы отдыхали, почти не касаясь весел, галера шла под одним только большим четырехугольным парусом, всю дорогу наполненным попутным ветром. Шимон про себя решил, что здесь, конечно же, дело не обошлось без чудес Шуки, но вслух высказываться о своих предположениях не стал, поостерегся. Он всегда был умен, этот Шимон, и никогда не следовал поговорке «что на уме, то и на языке», предпочитая больше слушать да меньше говорить, запоминая и делая из увиденного и услышанного свои выводы, которыми он, впрочем, также ни с кем не делился. Первоначальное независтливое любопытство, возникшее еще в самом начале знакомства с Йегошуа, со временем переросло в крепкую привязанность, а после той памятной рыбалки еще и дополнилось глубочайшим уважением. Более старший Шимон преклонялся перед мудростью своего «младшего брата» – так про себя называл он своего товарища – и не словами, а делом доказывал свое отношение. На этом фоне брюзгливый скепсис Фомы, который все подвергал сомнению, Шимона порядком утомил. Он не раз готовился было возразить Фоме, даже грубо его прервать и, более того, дать ему пару затрещин, но всякий раз характер выручал его, Шимон сдерживался, а Фома в ответ на свои неблагозвучные речи видел лишь рассеянные кивки, которые, впрочем, воспринимал как поддержку, а Шимона считал своим союзником.
Едва начало смеркаться и солнце готовилось уже нырнуть в воду, как по левому борту стал различим огонь Фаросского маяка – гигантского, знаменитого на весь мир сооружения неимоверной высоты, которое по праву называли одним из рукотворных чудес света. То было гениально спроектированное архитектурное чудо. Башня высотой под 150 метров поражала воображение всякого: четыре уровня, множество этажей, ступеней, переходов, система подъема горючей смолы, масла и дров на самую верхнюю площадку, где горел гигантский костер – в дневное время дымный столб, а в ночное ярчайший сноп огня, видимый за много миль до пристани. Друзья с жадностью вглядывались в стремительно, как и полагается в этих широтах, сгущавшуюся темноту, которую все отчетливей пронзал идущий с маяка луч. Ветер вдруг совершенно прекратился, точно выполнив свою задачу поводыря, распрощался с кораблем. Галера немедленно стала менять курс. Капитан, невидимый в сумерках, но обладающий голосом, сравнимым с громом небесным, пророкотал:
– Эй, бездельники! Живо на весла! Не успеете войти в порт до ночи, перед входом в гавань натянут цепь. Тогда придется вставать на якорь и торчать до утра в открытом море. На моей памяти пара славных кораблей пошла ко дну лишь потому, что шалопаи-гребцы еле шевелились, отлынивая от работы, а ночью налетел шторм, разбил их суда в щепки, и все они отправились на корм морским бесам!
Теперь судно шло курсом на маяк. Казалось, что вот он, совсем рядом, но не тут-то было: свет с башни высотой в полтораста метров, отлично видимый на расстоянии, обманчиво приближал берег, остававшийся все еще слишком далеко. Галера, легкая, стремительная, грациозная, шла полным весельным ходом, делая не менее восьми узлов. Корпус ее содрогался от движений гребцов, а весла с глухим и мощным звуком вспарывали бескрайнее морское тело. Шуки сидел на канатном ящике, скрючившись, подперев кулаком голову, и помалкивал. Со стороны казалось, что он задремал или задумался о чем-то, прикрыв глаза. Возбуждения Шимона и Фомы, их восторженных изъявлений он будто и не замечал вовсе, был целиком погружен в свои мысли, судя по меланхоличному выражению лица, довольно невеселые. Шимон принялся тормошить своего товарища, привлек к этому делу и Фому, и вдвоем им удалось стащить молчаливое изваяние с постамента.
– Чего ты молчишь, будто окаменел?! – по очереди допытывались они у Йегошуа, а тот лишь отмахивался, словно безуспешно пытался отогнать назойливых мух. Наконец не выдержал:
– А с чего мне быть словоохотливым? Я вашей пустой радости разделить не могу. Не вижу повода.
– Но почему же? Почему это?! – прокричали Шимон и Фома хором, и в этом их вопле сквозили досада и страх одновременно. Они мнили, что впереди лишь череда веселых приключений и новых открытий, а теперь, глядя на реакцию Шуки-мудреца, в способностях которого, особенно после той памятной рыбалки, сомневаться не приходилось, они и впрямь испугались, как дети, не ведающие, что за опасность поджидает в темной комнате.
– Эй, Шуки, да брось ты печалиться! Нас ожидает великий город, сравнимый, быть может, с самим только Римом, если даже не превосходящий его. Говорят, что в Александрии есть все, что только можно встретить под солнцем и звездами нашего мира. А сколь много разных людей живет здесь! Их тьма, их сотни тысяч! – Шимон присел рядом на корточки и, подобно преданной собаке, снизу вверх поглядел на товарища. – Даже наш любезный, но никому не верящий Фома и тот всерьез рассуждает о том, что мы в этом городе могли бы немалого достичь.
– Например? – Йегошуа сразу заметно оживился. Он скрестил руки перед грудью, дернул головой, отбрасывая упавшие на высокий лоб спутанные пряди, выставил вперед ногу – ни дать ни взять римский оратор готовится победно выступить перед пресыщенными жизнью сенаторами. Обратился к Фоме: – Что же ты предлагаешь? Стать купцами или чиновниками? Рабов завести? Выстроить огромное жилище и привести туда побольше наложниц для сотворения с ними всякого разврата, угодного Ариману[25] и Сатане? Нет, Фома, ты не отнекивайся, я читаю в тебе открытую книгу жизни лучше, чем сам ты понимаешь, что именно в ней написано. И твои мечты о мелком расстраивают меня до такого состояния, что будто бы твердь уходит из-под ног. – Йегошуа скептически посмотрел на корабельную палубу. – Пусть даже такая зыбкая и ненадежная твердь. Не для того все мы оставили дом и родных, не за тем плывем в дальние страны, чтобы по доброй воле выставить себя перед удачей мирской на лов, как лисицу выставляют перед гончими. Нам предстоит выучиться, познать великое множество вещей, и все для того, чтобы постичь наш путь в этой жизни! Ответить самим себе на вопрос: кто мы здесь? Для чего живем? К чему нам стремиться?
