Андрей Добрынин - Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)
— Рита... — повторила Рипсимэ. — Действительно красивое имя. Очень короткое — его, конечно, удобнее произносить, чем мое. Мне кажется, «Рита» — это уменьшительное от имени «Маргарита».
— Почему — «кажется»? — удивился Корсаков. — Так оно и есть.
— Потому что у нас во всей округе нет женщины по имени Маргарита, — объяснила Рипсимэ. — И я
никогда в жизни не слышала, чтобы кого-нибудь звали Рита. По-моему, мусульманских имен я знаю больше, чем христианских.
— Ничего, — утешил ее Корсаков, — отныне это имя вы будет слышать постоянно. Хотя я очень боюсь вам надоесть, но без вас мне еще страшнее: я начинаю думать, что будет, если я никогда вас не уви жу, а это очень страшно, Рита.
— А по-моему, с вам не случится ничего особенного, — с напускным равнодушием пожала плечами Рипсимэ. — В Европе множество красивых женщин, куда красивее меня. Вернетесь домой, увидите их и тут же забудете обо мне.
Корсаков покачал головой и тихо рассмеялся. Рипсимэ с замирающим сердцем ждала его ответа, но тут в коридоре послышались тяжелые шаги, дверь распахнулась, и на пороге возникла нескладная фигура Эрхарда Розе. Рипсимэ с испугом посмотрела на безобразного пришельца. Гигант, однако, и сам был смущен: он топтался в дверях, бормоча что-то невразумительное. Рипсимэ расхрабрилась и заявила решительно:
— Если вы опять будете пить вино, я никуда не уйду. Сяду и буду сидеть.
— Милая Рита, нам с Эрхардом надо поговорить, — сказал Корсаков. — Честное слово, я больше не буду нарушать режим. Хотя какой может быть
вред от стаканчика бренди? — добавил он, увидев, что Рипсимэ направляется к двери. Возмущенно фыркнув, Рипсимэ повернулась, но Корсаков со смехом поднял ладони вверх: — Клянусь, больше ни глотка!
Когда она, прошмыгнув под локтем Розе, скрылась за дверью, Корсаков поманил сообщника в палату и показал ему на свободный стул. Уловив по многозначительному выражению лица Розе, что он намеревается начать разговор об их подрывных замыслах против компании, Корсаков вовремя успел приложить палец к губам и жестом заставил немца придвинуться к его койке вместе со стулом, после чего прошептал в его уродливо скрученное ухо:
— Молчи о нашем деле. Работай, как и раньше, а я пока разузнаю, как устроена фабрика. Когда поправлюсь, взорвем ее к чертовой матери.
И вслух, отстранив Розе, Корсаков произнес:
— Извини, Эрхард, выпить с тобой не смогу — не хочу ссориться с сестрой, очень уж она хорошенькая. Так что ты глотни бренди, а я ограничусь соком.
— Жаль мне тебя, — искренне сказал Розе, справившись с замешательством, достал бутылку из внутреннего кармана куртки и сделал огромный глоток прямо из горлышка. — Эх, до чего же хорошо расслабиться после работы, — добавил он, переведя дух. — Нет, правда, жаль мне тебя, Винс. Как можно не выпить после такого напряга?
— Да ты меня особенно не жалей, «близнецы» уже налили мне стаканчик, — объяснил Корсаков. — Как думаешь, сколько мы набили в этот раз?
— Сотни полторы, не меньше, — поразмыслив, солидно ответил Розе. — А как классно сработали Ре-не и Жак! Без них нам пришлось бы повозиться с этим Вахабудином.
— И Кристоф тоже четко командовал, — заметил Корсаков. Они еще некоторое время беседовали таким же образом, немногословно обсуждая перипетии минувшего боя и ощущая крепнувшую между ними тайную связь. Затем Корсакова вновь начало неудержимо клонить в сон, и он признался в этом собеседнику. Розе усмехнулся:
— Обычное дело после ранения. Да хранит тебя бог, Винс, ты заслужил его заботу. Я буду молиться за тебя.
Корсаков пробурчал что-то невнятное, поскольку не знал, как принято благодарить за ходатайство перед господом. Через минуту он уже крепко спал. Розе, выходя, столкнулся в дверях с Рипсимэ, посмотрел на нее, открыл рот, собираясь что-то сказать, но ограничился только смущенным кряхтением и, сутулясь, удалился по коридору.
Проснувшись, Корсаков медленно открыл глаза и умиротворенно улыбнулся: на стуле у окна сидела Рипсимэ и, шевеля губами, читала какую-то потрепанную английскую книжку.
Глава 7
ЛЮБИМЕЦ СМЕРТИ
Дожидаясь заживления раны, Корсаков не предавался лени: поутру он до седьмого пота проделывал различные упражнения для рук, которым простреленная нога не могла служить помехой, а затем прогуливался вокруг казармы с палкой из какого-то невероятно твердого горного дерева, которую ему принесли «близнецы». Группа несколько раз выходила на задания без Корсакова, и «близнецы» после возвращения непременно приходили проведать раненого товарища. Подвыпившие, оживленные, они, совершенно не стесняясь Рипсимэ, наперебой с хохотом рассказывали о таких вещах, что Корсаков вынужден был просить свою строгую сиделку удаляться на время их визита. Оказалось, что группа пару раз устраивала засады на дорогах в пограничном горном районе, а однажды разгромила какой-то кишлак.
— Ерундовое задание, Винс, просто детская игра! — гомонили «близнецы». — Не то что с Адам-ханом. У них там даже охранения нормального не было. Дом, где жил ихний вождь, мы разнесли сразу же, а потом просто прочесали все мазанки, чтобы собрать оружие... ну и все прочее, что подвернется. Давай поправляйся скорей, тебя ждет твоя доля. Кстати, на место нас теперь вывозят на вертолете, жизнь пошла просто шикарная. Не надо трястись на джипах по сумасшедшим дорогам, потом эти джипы прятать и ждать, что местные разбойники устроят возле них засаду. То ли дело вертолет: вылез, прошел десяток километров, отработал, вернулся, улетел...
— Да, это отлично, — соглашался Корсаков, а сам мечтал о том моменте, когда «близнецы» уйдут и вернется Рипсимэ. С ней Корсаков мог разговаривать часами, иногда ловя себя на том, что, глядя на нее, сам уже не понимает, о чем говорит. Мало-помалу Рипсимэ перестала дичиться и не протестовала, когда Корсаков накрывал своей грубой ладонью ее точеные пальчики, отличавшиеся, впрочем, немалой силой. Она не возмущалась, когда он клал руку на ее упругое бедро, только вздрагивала и умоляюще смотрела на него своими бархатными глазами. Корсаков, сам себе удивляясь, вздыхал и убирал руку. Папаша Рипсимэ по-прежнему ходил мрачнее тучи, поглядывал на Корсакова очень недобро и устраивал дочери сцены, однако та все его обидные слова выслушивала как будто в забытьи, торопясь вернуться к выполнению своих обязанностей сиделки.
За своей лечебной идиллией Корсаков не забывал и о деле. Во время прогулок с палочкой он внимательно разглядывал с разных сторон территорию фабрики, ее уже достроенные корпуса, в которые спешно завозилось оборудование, караульные вышки и посты. Перед отъездом к новому месту работы он успел проштудировать несколько десятков книг по химии, фармацевтике, технологии и организации фармацевтической промышленности. В результате теперь он видел перед собой не беспорядочное скопление построек, а четкую производственную систему, в которой ход главного цикла обеспечивался многочисленными обслуживающими подразделениями. Словно заполняя пустые клетки кроссворда, Корсаков определял назначение каждого из корпусов: цех, где скапливалось и проходило предварительную обработку сырье, цех, где должны были протекать главные химические реакции — извлечение из сырья алкалоидов и превращение их в пригодные к употреблению соли, цех изготовления растворов, стекловарный цех, фасовочный цех и прочие. На плане, который мысленно составлял Корсаков, появились электроподстанция, котельная с топливным складом, склады сырья, реактивов и готовой продукции, административный корпус, корпус для размещения охраны. Все это Корсаков рассматривал с точки зрения технологической важности, отыскивая такое звено, уничтожение которого выведет из строя всю производственную цепь. Затем он начинал присматриваться к этим наиболее уязвимым органам чудовища глазом опытного подрывника, определяя, в какое место следует поместить подрывной заряд с тем, чтобы причинить максимум разрушений при минимуме расхода взрывчатки. Корсаков, разумеется, понимал, что вряд ли ему удастся спокойно расхаживать по фабрике и раскладывать заряды в полюбившиеся места, однако важно было наметить первоочередные объекты для удара, дабы не думать над этим в последний момент.
Когда от хождения Корсаков начинал ощущать тянущую боль в раненой ноге, он присаживался на какой-нибудь бугорок и вновь принимался рассматривать фабрику, отмечая все новые детали, следя за прибывающими машинами, перемещениями охраны и внутрифабричными перевозками. Ощущение умиротворенности и внутренней гармонии не покидало его, и о вероятности успеха он не задумывался ни на секунду, потому что знал: Рипсимэ рядом, и он когда угодно может увидеть ее.
В те дни, когда Корсаков залечивал рану, разговаривал с Рипсимэ и готовился к решительному сражению, за тысячи километров от иранских нагорий зрели события, грозившие вскоре увлечь его за собой. В административном корпусе фабрики Ла Бар-бера два чернобородых иранца в неизменных темных очках и прибывший на фабрику под покровом ночи Марко Галло сидели в директорском кабинете и обсуждали ситуацию, сложившуюся с поставками сырья. Марко Галло восседал за столом директора, в правой руке у него дымилась сигарета, а левой он машинально барабанил по клавиатуре компьютера. Оба иранца и Ла Барбера сидели за столом для совещаний, приставленным перпендикулярно к директорскому. Все усиленно курили, что выдавало волнение совещающихся, а Ла Барбера, кроме того, еще и периодически подливал себе в стакан вермута. Галло и мусульмане ограничивались «Перье». Пустая бутылка из-под вермута виднелась в корзине для бумаг, чем отчасти объяснялась чересчур энергичная жестикуляция Ла Барберы.
