Чабуа Амирэджиби - Гора Мборгали
– Занятный способ маскировать свою любовь! - прервал ее Митиленич. Впервые слышу. Выходит, женщина должна поливать грязью своего интимного друга, для того чтобы сбить с толку окружающих. Так, что ли?
– Да, но это - один из способов. Есть и другие. Допустим, любовник человек именитый, известный в обществе, тогда, конечно, лучше воздержаться от брани и помолчать, пусть все знают, кто за тобой стоит!
– Вы передавали информацию письменно?
– Когда как. Чаще я рассказывала Мирославе с глазу на глаз то, что ее интересовало. Может, наши беседы и записывались на пленку, не знаю. Со временем органы утратили интерес к первому объекту. Вероятно, сочли, что достаточно изучили его. Тут и мой интерес к нему ослабел. Ничего не поделаешь, я женщина, мне нужно было растить детей, значит, завести друга посостоятельнее. Я и завела, но между нами стоял первый. Кончилось тем, что первый угодил в тюрьму. Я со вторым перебралась сюда, поскольку была с ним связана старыми обязательствами. Здесь меня нашла уже не Мирослава, а Мирослав. Теперь вы объявились.
– Да, так часто бывает. Должность остается, люди на ней меняются, но общая ситуация все та же. Так ведь?
– Конечно! - кивнула Цезарева.
Митиленичу надо было обдумать, как себя вести дальше. После такого разговора сразу к делу не перейдешь. Он предложил собеседнице поужинать.
Цезарева вежливо отказалась, Митиленич настоял. Подошел официант, принял заказ.
– Мирослав Иванович! Я вот чему удивляюсь. Всего десять дней назад у меня была встреча с настоящим Мирославом Ивановичем. Вы что, вчера заступили на должность?..
– Справедливо. Я все объясню за ужином. - Митиленич ушел от ответа, поскольку никак не мог решить, стоит ли сказать правду сейчас или лучше отложить ее на потом, и как быть со сбитым пешеходом - припереть Цезареву или воздержаться. Промучившись, он махнул мысленно рукой и приступил к делу: - Я должен вам кое-что сообщить. Надеюсь, это не испортит вам аппетита. А вот и наш заказ. За ужином мне легче будет сообщить новость, да и вам легче будет ее выслушать.
Полина Цезарева, наверное, впервые в жизни была растеряна и в мучительном нетерпении ждала, пока официант накроет стол и уйдет. Кроме них, в ресторане почти никого не было.
– Полина Алексеевна, я думаю, второй объект уже сообщил вам о том, что первый бежал из Заполярья, шел пять месяцев и теперь направляется к "Отраде".
– Это и есть неожиданность? Конечно, сообщил. Феликс звонил мне. Но Каргаретели не из тех, кто мстит. Я не вижу тут никакой опасности.
– Мне известно, что Каргаретели попал в Заполярье не без вашего участия. Он должен был отбывать срок в лагере общего режима.
– Да, Санцов говорил мне о том, что к нему заходил некий Митиленич, начальник розыска, и предъявил ему это чудовищное обвинение... Какая чушь!
– Брата Санцова понизили в должности, он служит где-то начальником режима. Может, и это чушь? Его разжаловали за то, что он дал задание убрать Каргаретели профессиональному убийце по кличке Жук.
– Неправда! Санцов стал жертвой интриг сослуживцев!
– Допустим. А что вы скажете об Ашне? Алибек Селимов отсидел за вас срок. Пешехода сбили вы, не он! Это, по-вашему, тоже ложь? Как вам удалось его уговорить? Сколько вы заплатили ему до ареста и после?.. Вы с Феликсом Санцовым упекли Ашну в Заполярье, потом вдруг забеспокоились, как бы он вас не выдал, и забегали, лишь бы освободить его условно, до срока. Вам это удалось! В бытность свою в Уренгое Санцов через Ашну брал взятки и долю за незаконные сделки. Это что, тоже ложь?.. Поскольку вам должно быть известно все о своем объекте, для вас не тайна, что за нынешнюю свою должность он заплатил большие деньги. Вы это знаете и утаиваете. Более того, вы характеризуете его как человека честного, незапятнанного. Да знаете, что вас за это ждет?! Ваша песенка спета, можете распрощаться со своими драгоценностями, мехами и благополучной жизнью. Вы ведете двойную игру - и вашим, и нашим. Шутить изволите?!
Цезарева побледнела, замерла и пустилась в слезы - надежный, проверенный способ...
Митиленич, глядя на нее, думал:
"Здорово вышло! Ты еще сомневаешься в своей гениальности, Митиленич?.. Вероятно, на Цезаревой как осведомителе поставили крест, иначе Заглобин не передал бы мне ее с такой легкостью... Вот это да! Как они до Ашны добрались, а? Выходит, им хана? Кому "им"? Как кому, Цезаревой и Санцову! Мне до них дела нет, пропади они пропадом; меня интересует Каргаретели... Как же перевести разговор на моего беглеца, а? Признаться, что никакой я не Мирослав?.. Так все гладко шло... А, была не была! Возьму и выложу правду! Куда она денется?.. Нет, не годится! А оставаться Мирославом годится? Предъявил обвинение в тяжком преступлении, а теперь перейду на какого-то беглеца... Разве поверит, что ей все простится, если выполнит небольшое поручение?.. Глупости!.."
Время шло. Митиленич размышлял. Цезарева, утерев слезы, замерла, лихорадочно размышляя, как бы ей выпутаться из этой ситуации. Лицо ее отражало мучительную борьбу. Наконец, решившись на признание, она со слезой в голосе обратилась к Митиленичу:
– В ваших словах много правды. Но относительно меня вы заблуждаетесь. Я всегда, вплоть до сегодняшнего дня, добросовестно выполняла все задания Мирослава. Нынче сложилась ситуация, из которой, вижу, выход один: я сделаю все, что прикажете...
Глава девятая
Гора увидел дом с надворными строениями, обнесенный колючей проволокой со столбами освещения и массивными воротами. Он влез на могучий кедр, вооружился биноклем, стал наблюдать. Эта усадьба, по-видимому, была "Отрадой", владениями Ашны. Все совпадало - замерзшая река, мощенная асфальтом дорога, многокомнатный дом на фундаменте, три-четыре хозяйственных строения и, как водится при правительственном доме, будка охранника. Вокруг, покуда хватал глаз, морем расстилался убеленный снегом лес. Усадьба походила на красотку в бело-зеленой шубке.
"Летом здесь, должно быть, очень красиво. Вся территория, включая лужайки, распланирована архитектором. В прошлом усадьба была резиденцией секретаря райкома, ныне - "избранника народа" или назначенного сверху начальника уезда, и предназначалась она для интимного общения и возлияний. Так называемый "охотничий домик". Они повсюду так назывались... Может, и теперь так... Вот и дым!.. Стало быть, сторож, то есть Ашна, на месте, не так ли?.. Откуда ты знаешь, это Ашна или кто другой? У него должен быть сменник... Пусть, что из того? Подождем, пока появится Ашна... Каким же он был пройдохой! Когда нас выводили на работу, возле ворот всегда сидели бабы, торговали кто чем: молочными продуктами, соленьями, какими-то булочками... Ашна всегда что-нибудь да припасал на продажу или обмен: исподнее, полотенце, лагерную простыню, наволочку... Обменивал на продукты или просто продавал, причем и предмет, и деньги всегда оставались у Ашны. Как умудрялся?! И что удивительно, бабы всегда были довольны, никаких неурядиц!.. А когда я спросил, как он, сукин сын, ухитряется проворачивать свои делишки, Ашна ответил: "Это пустяки, видел бы ты моего дядю - вот настоящий артист! Он всю жизнь промышляет на ташкентском базаре и даже не знает, где находится милиция! Я в сравнении с ним козявка, любитель, не мое это ремесло. А что делать? Не голодать же?!" Удивительная метаморфоза: Ашна и вдруг сторож, да еще где? Не на ташкентском базаре, а здесь, у черта на куличках!.. В Тбилиси, мне рассказывали, был некий Бзишвили, убил он случайно брата, отбыл срок, поселился в верховье Атенского ущелья, сам без сторонней помощи проложил до Атени дорогу в двадцать пять километров... Искупил грех! Как-то привез секретарь райкома больших людей поохотиться в этих местах, поведал им о Бзишвили и строительстве дороги... На месте хижины Бзишвили возвели "охотничий домик" и стали наезжать... Откуда тебе знать, может, и Ашна убил кого-нибудь?.. Нет, на дядюшку, пролазу с ташкентского базара, у него, факт, рука не поднялась бы, Ашна с особой почтительностью относится к виртуозам ... Да, когда я рассказывал ему о крестьянине, половшем кукурузу, он смотрел на меня разинув рот, с горящими от восхищения глазами... Это было на Северном Кавказе, водитель остановил машину, чтобы подлить воды в радиатор. В поле неподалеку крестьяне несколько мужчин и женщин - мотыжили кукурузу. Я залюбовался одним из них. Работал он споро, обошел всех метров на двести. Одним скупым, плавным движением выпалывал тяпкой сорняк, сбивал с него обухом землю и отбрасывал в сторону. Ашне пришлась по душе эта история!.. Расскажи я ему о Симинце, как тот мастерски управлялся с нечистота-ми, Ашна, может, и спятил бы от восторга... Погоди, брат, не до этого. Вот вышел кто-то. Растопил печь и вышел... Это Ашна, бьюсь об заклад!.. Нет, постарше, совсем пожилой... Ничего подобного, отпустил бороду... Это Ашна! Видишь, ногу приволакивает?.. А вдруг чужой?.. Двое колченогих на одну усадьбу, пожалуй, многовато, а?! Это Ашна! Дорогой мой, Ашна!.. Говорят, нужно уметь выбирать друзей. По расчету?.. Сердце должно выбирать, сердце, уважаемый Гора! Мое сердце выбрало себе другом прохиндея, что с того?.. Ладно, кончай. Пора спускаться... Нет, дождемся сумерек. Как знать, может, там еще кто-то есть. Если есть, то выйдет до вечера хотя бы помочиться?.."
