Артур Саканян - Театр одного зрителя
С поднятой рукой детдомовец сделал объявление:
— Внимание, господа жмурики! Версия следующая. Вы наслушались доктора и разошлись по домам. Завтра из газет узнаете, что законник зарезал доктора. Представляете, — с издёвкой продолжил он, — оказывается, родственница законника имела «душеспасительную» беседу с доктором, после чего бросилась под машину. Осерчал законник на доктора за то, что он самоубийство спровоцировал, и прирезал. Но наши доблестные органы правопорядка не дремлют, и за это убийство законник уже арестован. Так что, в криминальной хронике место забито, писака уже строчит о гнусном эксперименте психиатра над несчастной девушкой, а подробности прочтёте сами. И ещё. Зарубите себе на носу, что на каждом из вас висит своя версия вшивости. Всё ясно? Так что молчок, а кому не ясно, пусть подойдёт поближе и глянет, как мы избавляемся от вшей общества.
Драчун очнулся и приподнялся на локте.
— Не смейте делать этого! — неестественно шамкая, закричал он.
Стрелок помог драчуну сесть на стул. Лицо драчуна было искажено гримасой боли, а из носа и уголка рта вытекала кровь. Поморщившись, он выплюнул сломанный зуб.
Детдомовец увидел это и рассмеялся:
— Когда теряешь зубы — самое время позаботиться о свежести дыхания.
Парни в масках дружно рассмеялись. Догматик ошалело водил взглядом по комнате, будто кого-то искал, и вдруг истошно завизжал:
— Я этого видеть не могу! Я этого не перенесу! — и, непрерывно повторяя то же самое, стал быстро-быстро ходить взад-вперёд.
Детдомовец обернулся к догматику и лениво бросил:
— Да заткнись ты, истерик, а то по стенке размажу.
Догматик с открытым ртом застыл на месте. Седой мужчина, держась за бок, жалобно взмолился:
— Не убивайте доктора! Умоляю вас! Не надо!
Стрелок подошёл к детдомовцу и тихо сказал:
— Вы там доложите, что я не оказывал сопротивления и был с вами.
— Врёшь! Ты не с нами был, а под нами, — огрызнулся детдомовец.
Детдомовец обернулся к одному из парней и сделал резкое движение головой в сторону стрелка. Парень одним ударом уложил стрелка на пол и сел сверху. У молчуна от нервозности руки стали дрожать и, чуть не плача, он в мольбе протянул их детдомовцу:
— Нет! Только не доктора! Именем ваших матерей заклинаю вас!
— А мы имён наших дорогих мамочек не знаем, и знать не желаем, — со смехом откликнулся детдомовец, явно забавляясь спектаклем. — Сироты мы, и таким образом выплачиваем наш долг папочке-государству за бесплатное содержание в детдоме. Долг платежом красен, а нашему папочке без разницы: честно или нечестно он оплачен. Все грехи папочка берёт на себя, и мы безгрешны. Ясно?
Председатель весь задрожал. Животный страх отразился в его глазах, и он кинулся к детдомовцу, завопив дурным голосом:
— Не-е-т! Где угодно, только не здесь! Не-е-т! Не в моём кабинете! — председатель упал на колени перед детдомовцем. — Я умоляю вас! Не в моём кабинете!
Детдомовец тщательно отхаркнулся, пальцами раздвинул прорезь на рту и смачно сплюнул на пол.
— Подотри-ка языком, а там видно будет, папаша, — миролюбиво предложил он.
Председатель, кряхтя, распластался на полу и, высунув язык, попытался слизнуть желтовато-бурую слизь. Его сразу же затошнило, и он весь зашёлся в конвульсиях рвотных позывов. Детдомовец пнул его ногой, и председатель, содрогаемый рвотными спазмами, завалился на бок рядом со стрелком.
Детдомовец обратился к парням в масках:
— Видали, как дерьмо сразу же липнет к дерьму? Теперь всё дерьмо в одном раскладе, а вошь у нас отдельно лежит. Так что накладные на вошь и дерьмо никак не спутаются.
Люди в масках так громко засмеялись, что даже натуженный кашель председателя не был слышен. Наконец детдомовец сквозь смех крикнул:
— Председатель с заданием не справился.
Из всех присутствующих только бирюк безучастно смотрел перед собой, и, казалось, улыбался.
— Кончай с доктором! Едем кишки законнику мотать, — выкрикнул детдомовец и обратился к бирюку:
— А ты что как чурбан сидишь? Смотри, сейчас доктора кончать будут, — и толкнул бирюка в плечо.
Драчун из все сил заорал:
— Остановись! Не смей! Стой! — но парень победоносно размахнулся и двумя руками вонзил кинжал по рукоятку в грудь доктора.
Бирюк завалился набок и с грохотом упал на пол.
— Ты что, мужик! — испуганно вскрикнул детдомовец. — Помер что ли?
Порыв ветра резко распахнул окно, сверкнул зигзаг молнии, и вместе со звоном посыпавшегося стекла свет моргнул и погас.
— Безмозглые тва-ри! — завопил драчун под нарастающий раскат грома. — Дебилы! И-ди-о-ты! Что вы натворили!
Сразу же запахло пылью, гарью, и во тьме раздался громовой взрыв.
— Мама! — истерично завопил убийца и сорвал с себя маску.
Ещё раз сверкнула молния. Седой мужчина увидел, искажённое страхом, лицо убийцы и узнал его. Это был парень, которого дочка представила ему, как своего жениха. «Картонный торт, картонный торт», — как спасительная мысль, застучало в мозгу седого мужчины.
— Сматываемся! — крикнул детдомовец. — Доктора в машину.
Парни наощупь схватили доктора за руки и ноги, и спустя мгновение детдомовец бросил на прощание.
— Представление окончена, а вы своё дерьмо подотрёте и марш по домам.
-206-
Она только что вернулась домой из поездки на дачу к подруге. Соседка, одинокая женщина, буквально караулила их возвращение и сразу же выклянчила малыша поиграть с ним.
Надвигалась гроза. Войдя в комнату, она подошла к окну. На улице было пустынно, и только ветер в полутьме гонял обрывки каких-то плакатов. К дому подъехал микроавтобус и остановился рядом с их подъездом.
В очередной раз сверкнула молния, и она вспомнила, что после вчерашнего сабантуя в доме не осталось ни крошки хлеба. Пока дождь не хлынул, она решила сбегать в магазин.
-207-
В подъезде была тишина, и только шум отъехавшей машины на мгновение нарушил её. Она дошла до первого этажа и внезапно почувствовала, что здесь она не одна. Кто-то сидел на полу, опираясь о косяк двери. Ей стало жутковато, но она подошла поближе. На полу, скособочившись, сидел доктор.
— Другого места не нашёл? — улыбаясь, прошептала она, не в силах поверить, что всё это наяву.
Доктор был бледен и, виновато улыбаясь в ответ, прижал палец к губам. Она кинулась к нему, думая, что с сердцем плохо, и только тогда увидела рукоятку с двуглавым орлом, торчащую из груди. Крови не было видно.
Всё это показалось ей настолько несуразным, что, всплеснув руками, она, как в детстве, присела на корточки.
— Слушай, — прохрипел доктор. — Я всё понял.
Уголки рта у доктора дёрнулись и, сделав усилие над собой, он продолжил:
— Там, в кладовке… у тебя дома… торт… Там был запечатан… дух Любви… Дух Любви к сыну… Я освободил его…
Она протянула руку к двуглавому орлу, чтобы сорвать с груди доктора этот нелепый муляж и смести с глаз долой это наваждение. Ей показалось, что ещё немного, и она уже дотянется, как двуглавый орёл вдруг стал отдаляться. Теряя равновесие, она всё ещё пыталась дотянуться до него, в напряжении закусив губу. Двуглавый орёл уплывал куда-то вбок, и она заворожено смотрела, как иссиня-чёрные переливы рукоятки, набухая, стали растекаться ярко-красными разводами, обретая форму граната.
Во рту она ощутила сладковатый вкус, и до её сознания дошло, что это не какие-то разводы краски, а самая настоящая кровь. «Н-е-е-т! Не хо-чу, чтобы т-а-а-к!» — завопила мысль в её голове, и с нарастающим воем в ушах, теперь уже она летела в бездну. Ей почудилось, что из глубины бездны, жалобно скуля и умоляя о помощи, доносится голос режиссёра.
Она упала на спину и больно ударилась головой о ступеньку. Удар привёл её в чувство, и лёжа на спине, ей вспомнилось, как страстно режиссёр мечтал о внуке, и как беспощадно она растоптала эту любовь в брызги на полу. Сердце захолодало при мысли, что настал её час расплаты за содеянное, и теперь кто-то чужой также безжалостно… «Нет, нет! Только не это!» — будто что-то оборвалось в душе, и она мгновенно вскочила на ноги.
Картинка была всё той же: доктор на полу и двуглавый орёл, клюющий в грудь.
Капелька крови из прокушенной губы повисла у неё на подбородке, а пульс в висках, как метроном, стал отсчитывать время. Она ощутила, как постепенно стала погружаться в белый шум омута ожидания. Да, прямо сейчас, на её глазах, как в театре одного единственного зрителя, должно произойти действо, которое невозможно ни понять, ни изменить, ни принять, как своё.
Ноги подкосились, и она упала на колени перед доктором, оцепенев в ужасе нарастающего страха.
Прошло ещё несколько мгновений, прежде чем доктор смог произнести:
— Я не успел… — и уже неслышно то ли добавил, то ли подумал:
— Мне же ясно сказали: «Пойми сам и вразуми малыша… Неужели теперь вся надежда на малыша?»
