Александр Горшков - Отшельник. Роман в трёх книгах
— Бывает. Почему нет? Ведь мы не знаем, кем были наши предки. Может, среди них были люди высокой духовной жизни. Вот и молятся за нас, вымаливают, просят Бога, чтобы и мы поднялись на их высоту духовности, а может и выше. У Бога ведь мертвых нет — у Него все живы, кто стал Божьим. А кто душою мертв, кто не чувствует Бога — те и есть настоящие мертвецы. Ходят, веселятся, плодятся, даже полезные дела делают — а мертвецы.
Игуменья вздохнула.
— Матушка, — Надежда прильнула к ласковой руке игуменьи, — а чем было это «нечто», что вас коснулось? Вы — такая величина, такой авторитет в науке — и в монастырь…
— Вот-вот, я тоже так считала: авторитет, величина… Нет, это правда. Я ведь над такими темами работала, что тебе даже с твоим блестящим образованием и знаниями не понять, если начну рассказывать, что было предметом моих исследований. Да и не нужно все это знать. Представь себе зародыш птенца. Он пока что в яйце: сидит и не видит ничего, кроме скорлупы. Скорлупа со всех сторон: слева, справа, снизу, сверху. «Как много я знаю, — думает будущая птичка, — как много я постиг!» Но вот скорлупка треснула — и птенчик вылупился на свет Божий. «Ух ты, — изумляется он, — сколько тут интересного: и травка, и солнышко, и тучки, и деревья. Ну, теперь-то я знаю все!» Подрос птенчик, оперился и впервые вспорхнул на ветку дерева. «О-го-го, — от удивления аж клюв открыл, — да тут, оказывается, столько всего: и какие-то дома, и речка, и поле за речкой…» Подрос еще, окрепли крылья, стал наш птенчик настоящим орлом, поднялся в самое небо — а там такой простор, такой обзор, что всего и не перечесть. А представь, если еще дальше, еще выше? Что там!
— Матушка, — смущенно улыбнулась Надежда, — вы со мной прям как с этим птенчиком.
— Птенчик и есть! Или думаешь, что уже орлицей стала? И я так думала. А как же! Ты себе представить не можешь, на какую высоту знаний я взлетела. Выше всяких туч и неба — в космос. Не шучу. В космос! Конечно, не сама туда летала, но видела землю и звезды глазами тех умных приборов, которые мы разрабатывали. И вот какое чудо произошло: чем выше я поднималась, тем яснее сознавала, как мало я знаю, как ничтожны мои знания в сравнении с теми законами, по которым устроена вся Вселенная. А потом, когда мы занялись генной инженерией, то пошли в обратном направлении: из космоса вглубь клетки. А там — свой космос, которому нет ни края, ни конца. И я, профессор королевы наук — математики — вдруг ощутила себя тем самым птенцом в скорлупе перед истинным величием Того, Кто создал весь этот мир, его премудрые законы развития, его совершенство, красоту, гармонию.
***
Игуменья задумалась.
— Когда сердце, душа начинают ощущать эту величайшую гармонию, то замирают от восхищения. Даже в своей, казалось бы, родной, давно понятной стихии — математике — я вдруг увидела не только то, что видела каждый день: цифры, формулы, алгоритмы, расчеты. Передо мной открылось намного больше — удивительнейшая гармония, близкая к поэзии.
Надежда, глядя в восторженные глаза настоятельницы, снова улыбнулась.
— Что ты так хитренько улыбаешься? — заметила игуменья. — Не веришь? Просто ты этого не чувствовала. А когда почувствуешь — поверишь. Ведь эта тайна не только мне открылась. Ну-ка, вспоминай Лермонтова, в школе-то училась:
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит.
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянъи голубом…
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? Жалею ли о чем?..
«Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит», — так мог сказать не просто поэт, а человек, который сам услышал, как шепчутся звезды, как пустыня внимает голосу Творца всего, что под небом, что в небе и что выше самого неба. «Ночь тиха, пустыня внемлет Богу…» Ах, какое это чудо!
Матушка Антония опять замолчала.
— А хочешь, я почитаю тебе, чем откликнулись эти строчки в сердце одного человека? Уже не поэта, не писателя, а самого обыкновенного человека, который тоже услышал, как шепчутся звезды?
И стала тихо, проникновенно читать:
Ночь тиха, пустыня внемлет Богу…
Этих слов нельзя забыть вовек,
Как в них сказано для сердца много,
Вникни в них поглубже, человек…
Вся природа голову склоняет
Пред Творцом, Создателем своим,
И в ночной тиши Ему внимает,
Слушает Его и дышит Им.
Ты же, человек, венец творенья,
Не желаешь Господу внимать,
Носишь в сердце гордое презренье,
Отвергая Божью благодать.
Человек! Как Божье имя чудно!
Как оно звучит в людских сердцах!
Почему же — мне понять так трудно —
Человек не хочет знать Творца?
Научись же у пустыни знойной
Голосу Спасителя внимать,
Перед Ним склонись главой покорной,
Научись Его не отвергать.
И когда ты выйдешь на дорогу
Темной ночью, а кругом все спит,
Слушай, как пустыня внемлет Богу
И звезда с звездою говорит…
Надежда слушала свою наставницу, затаив дыхание. Ей уже самой начинало казаться, что и она вдруг услышала в легком дуновении весеннего ветерка за окном кельи, где они сидели и беседовали, нечто гораздо большее: шепот Того, Кто повелевает ветрами и всеми стихиями земными.
— Матушка… — только и могла выдавить из себя изумленная Надежда.
— Вот тебе и «матушка», — игуменья понимала душевное состояние своей юной собеседницы. — Человек перед Богом, перед всем, что создано Богом, — ничто. А ну-ка, попробуй создать муху, букашку, не говоря обо всем остальном! Ничего не получится. Вернее, получится, да лишь то, что получилось, когда дерзкие люди решили строить Вавилонскую башню, чтобы добраться до неба. И теперь строят: генная инженерия, цифровые технологии… Чего только нет «для блага» человечества! Думают, Бога за руку схватили, думают, что уж теперь-то им все под силу, с такими-то мощнейшими технологиями. Раньше тоже думали, да кроме беды на свою умную голову ничего так и не придумали.
С подоконника кельи спрыгнула мирно дремавшая на весеннем солнышке пушистая кошка и сразу запрыгнула на колени игуменьи.
— Ах ты, красавица моя, — матушка ласково погладила ее, на что та откликнулась мурлыканьем, растянувшись на спинке. — На улице подобрала ее полуживую. Кто-то поиздевался над ней, бедолагой, вся в побоях была. А теперь вот службу свою справно служит, мышкам покоя не дает, всех их, проказниц, переловила. Уж как докучали нам: то в просфорню заберутся и гам хозяйничают, то мешочки с крупами разгрызут. По кельям нашим пешком ходили, да Маргоша быстро к порядку их привела, и духу мышиного не осталось.
Игуменья гладила и гладила кошку, отчего та быстро снова погрузилась в сладкую дрему.
