Джеффри Евгенидис - Средний пол
— Давай! — подбадривал я его. — Побей его! 12:12. 12:14. 14:15. 17:18. 18:21! И он сделал это!
Он выиграл у Мильтона!
— Просто я был под кислотой, — объяснил он позднее.
— Что?
— В улете. Три шприца.
Наркотик создавал ощущение, что все происходит как при замедленной съемке. Самые резкие подачи Мильтона и крученые пасы воспринимались как плавные балетные па.
ЛСД? Три укола? Так Пункт Одиннадцать все время был в отключке! Даже во время обеда!
— Это было сложнее всего, — сказал он. — Я смотрю, как папа режет курицу, и вдруг она взмахивает крыльями и улетает.
— Что с ним происходит? — слышу я из-за стенки голос отца, обращающегося к маме. — Говорит, что собирается бросить колледж. Что ему наскучило инженерное дело.
— Просто у него такой период. Это пройдет.
— Хотелось бы.
Вскоре Пункт Одиннадцать вернулся в колледж. Он не приехал домой на День благодарения. Поэтому по мере приближения Рождества семьдесят третьего мы все начали гадать, чего новенького можно от него ожидать.
Выяснилось это довольно быстро. Как и опасался отец, Пункт Одиннадцать отказался от своих намерений стать инженером и начал заниматься антропологией.
Большая часть каникул была потрачена им на «полевые исследования», необходимые для занятий по одному из предметов. Кроме того, он повсюду носил с собой магнитофон и записывал все, что мы говорили. Он описывал «системы нашего мышления» и «обряды родственных связей». Сам он почти ничего не говорил, утверждая, что не хочет оказывать влияние на результаты. Однако наблюдая за тем, как мы едим, шутим и спорим, он то и дело издавал смешки, откидывался на спинку кресла и задирал ноги. После чего склонялся к своей записной книжке и начинал в ней что-то строчить с дикой скоростью.
Как я уже говорил, пока мы росли, мой брат уделял мне очень мало внимания. Однако теперь, поглощенный своей новой манией и страстью к наблюдениям, он начал испытывать ко мне некий интерес. В пятницу, когда я, как примерная ученица, делал домашнюю работу, сидя за кухонным столом, он пришел и пристроился рядом. Сначала он просто долго на меня смотрел с задумчивым видом.
— Латынь? Это вас учат в твоей новой школе?
— Мне нравится.
— Ты что, некрофилка?
— Что?
— Это люди, которым нравятся трупы. Латынь же мертвый язык.
— Не знаю.
— Я тоже знаю кое-какие латинские слова.
— Правда?
— Куннилингус.
— Прекрати.
— Фелляция.
— Ха-ха.
— Монс пубис.
— Всё, умираю. Я сейчас умру от смеха.
Пункт Одиннадцать умолк. Я попытался вернуться к своим занятиям, но он продолжал смотреть на меня. И я был вынужден захлопнуть учебник.
— Что ты на меня уставился?
Он как всегда выдержал паузу. Глаза за старческими очечками казались пустыми, но я знал, что голова его активно работает.
— Смотрю на свою младшую сестричку, — наконец ответил он.
— Ну хорошо. Посмотрел и проваливай.
— Я смотрю на свою младшую сестричку и думаю, что она больше не похожа на маленькую девочку.
— Что ты имеешь в виду?
Он снова молчит.
— Не знаю. Вот я и пытаюсь понять.
— Ну, когда поймешь, скажешь. А сейчас мне надо заниматься, — отвечаю я.
В субботу утром приезжает подружка Пункта Одиннадцать. Мег Земка оказывается такой же маленькой, как мама, и такой же плоскогрудой, как я. У нее плохие зубы из-за детства, проведенного в нищете, и волосы мышиного цвета. Она беспризорница и сирота и раз в шесть энергичнее, чем мой брат.
— Чем вы занимаетесь в колледже, Мег? — спрашивает ее мой отец за обедом.
— Политэкономией.
— Звучит интересно.
— Сомневаюсь, что вам понравятся мои взгляды. Я — марксистка.
— Серьезно?
— А вы — владелец ресторанов.
— Да. Геракловы хот-доги. Неужели ни разу не пробовали? Надо будет отвезти вас.
— Мег не ест мяса, — напоминает ему мама.
— Совсем забыл, — откликается Мильтон. — Ну, тогда попробуете французское жаркое. Мы подаем и французское жаркое.
— Сколько вы платите своим работникам? — спрашивает Мег.
— Которые стоят за прилавком? Они получают минимальную заработную плату.
— А вы живете в этом огромном доме в Гросс-Пойнте.
— Потому что я руковожу всем бизнесом и отвечаю за возможный риск.
— По-моему, это похоже на эксплуатацию.
— Конечно, — улыбается Мильтон, — если предоставление работы называется эксплуатацией, то я — настоящий эксплуататор. Пока я не занялся этим бизнесом, этих рабочих мест не существовало.
— Это все равно что говорить, что у рабов не было бы работы, если бы они не возделывали плантации.
— Настоящая язва, — замечает Мильтон, поворачиваясь к моему брату. — Где ты ее раздобыл?
— Это я его раздобыла, — говорит Мег. — В лифте.
Так мы узнаем, чем Пункт Одиннадцать занимается в колледже. Его любимым времяпрепровождением является катание в полной темноте на крыше лифта, для этого он отвинчивает верхнюю панель и выбирается наружу.
— Когда я в первый раз это сделал, — признается Пункт Одиннадцать, — лифт начал подниматься вверх, и я подумал, что меня расплющит. Но выяснилось, что там еще остается немного пространства.
— И ради этого мы оплачиваем твое обучение? — спрашивает Мильтон.
— Ради этого вы эксплуатируете своих работников, — отвечает Мег.
Тесси постелила Мег и Пункту Одиннадцать кровати в разных комнатах, но ночью в темноте слышались беготня и хихиканье. Стараясь играть роль старшей сестры, которой у меня никогда не было, Мег дала мне книжку «Мы и наши тела».
Пункт Одиннадцать, захваченный сексуальной революцией, тоже попытался внести свою лепту в мое образование.
— Калли, ты мастурбируешь?
— Что?!
— Этого не надо стесняться. Это вполне естественно. Мой приятель сказал мне, что это можно делать рукой. Я пошел в ванную…
— Я не желаю об этом слышать…
— …и попробовал. Все мышцы в моем пенисе внезапно напряглись…
— В нашей ванной?
— …и у меня произошла эякуляция. Чувство было потрясающее. Тебе стоит попробовать, если ты еще этого не делала. У девочек, конечно, все немножко иначе, но с точки зрения физиологии разница не так уж велика. Потому что пенис и клитор — аналогичные структуры. Тебе надо поэкспериментировать и проверить.
Я заткнул уши пальцами и завыл.
— И незачем так нервничать, — громко произносит Пункт Одиннадцать. — Я же твой брат.
Рок-музыка, преклонение перед Махариши Махеш Йоги, ростки авокадо на подоконнике, рулоны разноцветной бумаги. Что еще? Ах да, еще мой брат перестал пользоваться дезодорантами.
