Сергей Алексеев - Рой
Казалось бы, сколько уже написано об уходящей «патриархальной» деревне. Можно ли здесь сказать что-то свое? Но в том-то и состоит волшебство истинного писательского дарования, что оно способно знакомые вроде бы вещи показать как-то по-особому, высветив новые их грани. Потому-то так и волнует нас рассказанная С. Алексеевым история деревни Стремянки и ее жителей, отражающая историю тысяч и тысяч российских деревень.
Многое было в этой истории: «великое» переселение «из России» в Сибирь, империалистическая война, революция, война гражданская, коллективизация, всенародная борьба с фашизмом. Были неурожаи и голод, разруха и жестокое горе.
Все вынесла Стремянка, все преодолела. И продолжала жить и работать. Да как работать! В войну, когда в Стремянку и другие деревни «похоронка шла за похоронкой», бабам да ребятишкам, оставшимся за основных работников, «реветь бы, не просыхая от слез, вдовам и сиротам голову бы потерять… Они же лишь сбивались плотнее в кучу, поревут ночью шепотком, а наутро поют». Вспоминая, как всем миром, всем народом тушили стремянские мужики, бабы и дети полыхавшую тайгу, Сергей Заварзин, сын главного героя романа, ощущал какой-то восторженный прилив гордости. Ему «хотелось крикнуть громко — это мой народ! Он побеждал и будет побеждать всегда!».
Так что же случилось с этим народом, что случилось со Стремянкой, если, пережив то, что вряд ли какой другой народ смог бы пережить, стали отдаляться люди друг от друга, отчуждаться, улетать из родимого гнезда. И вот уже нет почти Стремянки. Стала она на самом краешке земного своего существования, едва держится. Что-то важное утеряно в жизни, какая-то главная крепь ослабла.
Может, все дело в том, что потерялась извечная связь крестьянина с землей, перестал чувствовать он себя хозяином на ней, и прав Василий Заварзин, утверждая, что «с землей одно единение — когда ее пашешь… И с природой то же. Все остальное — грабеж…».
Или дело в пришедшем, наконец, в деревню достатке, в материальном благополучии, достигнутом не таким уж тяжелым пчеловодческим трудом? «Мед — липкая штука».
А может, причина в «разлагающем» влиянии города? (Кстати, мотив этот — противопоставление деревни городу — выражен в романе достаточно сильно, хотя, на мой взгляд, несколько прямолинейно и излишне категорично.)
Исчезает гармония существования человека на земле, нарушается лад его крестьянской жизни. Тяжелый, болезненный процесс. Мучительно переживает его старшее поколение — Василий Заварзин, Иван Малышев, бывший учитель Вежин. Но еще болезненнее сказывается он на судьбе детей Василия Заварзина, уехавших в свое время из родного села. Оторвались они от деревни и к городу не прилепились. Отсюда — внутренний разлад, опустошение, неудовлетворенность и… желание вернуться назад. «Надо жить там, где тебе пуп резали!» — заявит Иона Заварзин. Но смогут ли они вернуться, а если смогут, то приживутся ли в родных местах? Трудно ответить на этот вопрос.
Духовный и душевный разлад, определенная нравственная коррозия коснулись не только жителей деревни. Так или иначе этим затронуто все современное общество. Но самое страшное видеть эти следы в поведении детей, подростков. Верный жизненной правде, Сергей Алексеев не проходит мимо этого явления. Сцена с «трудовым десантом», жгущим под визг и грохот аппаратуры избы в Яранке, а потом избивающим Заварзина с Артюшей, — одна из центральных сцен в романе и одна из наиболее сильно написанных.
«Они плясали на освещенной огнем улице, вернее, беспорядочно прыгали, орали и хохотали. Откуда-то из сумерек, густых от огня, подобно треску пылающих сосновых бревен и в такт ему, гремели барабаны, кто-то пел голосом злым и отчаянным… Заварзин бросился в круг.
— Сгорит же деревня! — крикнул он. — Тушить, тушить надо!
Но ребята, продолжая танцевать без музыки, закричали что-то не по-русски, засмеялись и начали скандировать:
— Жо-кэй! Жо-кэй!..
— Ребята! Да вы что?… — Василий Тимофеевич осекся: яростный барабанный бой заглушил даже треск огня…»
А потом их, избитых, привязали к деревьям, «рядом с Заварзиным в четырех шагах, висел на веревках обмякший Артюша.
— Батя-а, — жалобно звал он, — что делать-то будут, батя-а?. Нас, поди, убивать будут? Если убивать, давай попрощаемся…»
Откуда же берется все это в современном обществе — бездуховность, жестокость? Может, прав древний кержак Ощепкин, который думал, что это наказание «свыше» и «верно в святых писаниях сказано: отроки аки диаволы станут! Отчий кров подожгут и плясать у огня будут!».
А может, причина все-таки в другом? В том, о чем поведал нам в романах «Слово» и «Рой» Сергей Алексеев?
Бесценные книги и иконы старинного письма, выброшенные в придорожную грязь, взорванные и разоренные храмы, слово, расходящееся с делом, — все это звенья одной цепи, цепи исторического и нравственного нигилизма, как ржа разъедающего общество.
Роман «Рой» — произведение достаточно сложное. И по содержанию, и по форме. Явственно тяготея к традиционному письму, С. Алексеев смело использует и притчу, и символику. Это и фонарь старца Алешки Забелина («Темнеет в Стремянке… кого ни схватишь — все чужой»), это и слепой медведь, один из главных «героев» книги, проходящий от начала до конца через все повествование и как бы олицетворяющий собой убиваемую человеком природу, это и мед как символ «сладкой» и легкой жизни, и, конечно же, пчелы: их жизнь напрямую соотносима с жизнью людей. Пчелиная семья, рой — символ не простой и не однозначный.
Уже в самом начале романа отроившиеся и улетевшие пчелы вызывают горькие размышления Василия Заварзина о разрушении семьи, об «отроившихся» сыновьях, «улетевших» из родного гнезда. Но рой символизирует собой еще и общежитие, единение. В этом его сила и залог самого существования. И опять автор проводит почти прямую параллель с бытием жителей Стремянки, которые прижились в Сибири не потому, что нашли здесь достаток. Потому продержались здесь до сегодняшнего дня, что пришли сюда роем, семьей. Оторваться от своей семьи — гибель.
И еще один «замечательный инстинкт» есть у пчел — возвращение на старое место. И это, при всей жестокой зоркости авторского взгляда, при всей драматичности и даже трагичности показанной в романе действительности, вселяет надежду, что не сгинет Стремянка в водовороте прагматичной и суетливой современной жизни, что не разменяют ее жители, как и весь наш народ, веками выстраданных духовных ценностей на мелкую монету сиюминутных меркантильных интересов.
![Конни Мейсон - Птица счастья [Птица страсти]](/uploads/posts/books/18097/18097.jpg)