Кейт Мортон - Далекие часы
Не поспешила.
О боже, она не поспешила.
IV
Возвращение в замок Майлдерхерст
Для визита в Майлдерхерст Герберт одолжил мне машину. Едва покинув шоссе, я опустила окно и подставила щеки ветру. Сельская местность изменилась за месяцы, минувшие с моего первого посещения. Лето пришло и ушло, и сейчас догорали последние дни осени. Огромные сухие листья лежали золотистыми грудами у обочины, и по мере того как я все глубже и глубже погружалась в Уилд Кента, гигантские ветви деревьев простирались над дорогой и смыкались посередине. Каждый порыв ветра срывал новый слой; сброшенная кожа, завершенный сезон. В фермерском доме меня ждала записка.
Добро пожаловать, Эди. У меня появились неотложные дела, а Кенар слег с простудой. Пожалуйста, возьмите приложенный ключ и заселитесь в номер три (второй этаж). Сожалею, что не встречу вас лично. Увидимся за ужином в семь часов в столовой.
Мэрилин КенарP. S. Я заставила Кенара отнести в ваш номер письменный стол получше; он немного узковат, но я подумала, что вы оцените возможность разложить свою работу.
«Немного узковат» — мягко сказано, однако я всегда питала слабость к тесным и темным закуткам, так что немедленно принялась красиво раскладывать расшифровки интервью Адама Гилберта, свои экземпляры «Майлдерхерста Раймонда Блайта» и «Слякотника», разнообразные блокноты и ручки. Затем я села и провела пальцами по гладкому краю стола. Я опустила подбородок на руки и тихонько вздохнула от удовольствия. Такое же чувство, как в первый день школы, только в сотню раз лучше. Четыре дня простирались впереди, и я была полна энтузиазма и надежд.
Тут я заметила телефон, старомодную бакелитовую штуковину, и поддалась непривычному порыву. Разумеется, все дело в возвращении в Майлдерхерст: в то самое место, где моя мама обрела себя.
Гудки раздавались снова и снова, и когда я уже собиралась повесить трубку, она ответила, немного запыхавшись. После моего приветствия повисла недолгая пауза.
— А, Эди, извини. Я искала твоего отца. Он вбил себе в голову… Все в порядке? — спросила она; ее тон стал острым как бритва.
— Все хорошо, мама. Я просто хотела сообщить, что добралась.
— А!
Она умолкла, переводя дыхание. Я удивила ее: звонки о благополучном приезде не входили в нашу обычную рутину; прошло лет десять с тех пор, как я убедила ее, что, если правительство доверило мне право голоса, возможно, ей тоже пора доверять мне и не требовать звонка об успешном завершении поездки в метро.
— Что ж. Ладно. Спасибо. Очень мило, что ты позвонила. Папа будет рад. Он скучает по тебе; хандрит с тех пор, как ты уехала.
Снова пауза, на этот раз более долгая; я почти слышала, как мать размышляет, наконец она решилась.
— Значит, ты там? В Майлдерхерсте? Как… как он? Как он выглядит?
— Великолепно, мама. Осень превратила все в золото.
— Я помню. Помню, как он выглядел осенью. Как деревья долго оставались зелеными, и только верхушки горели алым.
— И оранжевым, — добавила я. — А еще здесь повсюду листья. Честно, повсюду, как будто толстый ковер на земле.
— Да, точно. Ветер дует с моря, и они осыпаются дождем. Там ветрено, Эди?
— Еще нет, но по прогнозам на неделе будет штормить.
— Подожди — и сама увидишь. Листья начнут падать, как снег. Хрустеть под ногами во время бега. Я помню.
Последние два слова были тихими, какими-то хрупкими. Меня охватило неведомо откуда взявшееся чувство, и я услышала свой голос:
— Знаешь, мама… я заканчиваю работу четвертого; может, приедешь на денек?
— Ах, Эди, нет, нет. Твой папа не сможет…
— Ты должна приехать.
— Одна?
— Пообедаем в каком-нибудь приятном месте, только ты и я. Прогуляемся по деревне.
Мое предложение было встречено таинственным свистом телефонных проводов. Я понизила голос.
— Необязательно подходить к самому замку, если не хочешь.
Тишина. На мгновение мне показалось, что она ушла, но затем раздался еле слышный шум, и я поняла, что ошиблась. Шум не прекращался, и я догадалась, что она тихонько плачет в телефонную трубку.
По плану я встречалась с сестрами Блайт только на следующий день; прогноз обещал перемену погоды, и проводить ясный день за письменным столом казалось пустой тратой времени. Джудит Уотерман предложила включить в статью мои собственные впечатления от места, и я решила побродить по округе. Миссис Кенар снова оставила корзинку с фруктами на прикроватном столике; я выбрала яблоко и банан и кинула блокнот и ручку в сумку. Оглядевшись напоследок по сторонам, я заметила мамин дневник, тихонько лежащий на краешке стола.
— Идем, мама. — Я взяла его. — Пора вернуть тебя в замок.
В пору моего детства в тех редких случаях, когда мама не ждала меня дома после школы, я садилась на автобус до папиной конторы в Хаммерсмите. Там мне полагалось облюбовать кусочек ковра — или стол, если повезет, — в кабинете одного из младших компаньонов и выполнить там домашнее задание, или украсить школьный дневник, или потренироваться в написании фамилии очередного ухажера; да что угодно, лишь бы не висеть на телефоне и не мешать производству.
В один прекрасный день меня отправили в комнату, в которой я никогда не бывала, через дверь, которую я никогда не замечала, в самом конце очень длинного коридора. Комната была маленькой, немногим более освещенного чулана, и хотя стены были окрашены в бежевый и коричневый цвета, в ней не было ни блестящих зеркальных плиток медного цвета, ни застекленных книжных шкафов, как в других корпоративных комнатах. Вместо них имелись небольшой деревянный стол, стул и тонкий высокий книжный стеллаж. На одной из полок рядом с распухшими бухгалтерскими книгами я обнаружила кое-что интересное. Стеклянный шар с зимним пейзажем; вы, верно, встречали такие: с маленьким каменным домиком, отважно стоящим на поросшем соснами холме, и белыми хлопьями снега на земле.
Правила на папиной работе были простыми: я не должна была ничего трогать; и все же я не устояла. Шар заворожил меня, он был крошечным осколком фантазии в бежево-коричневом мире, дверцей в задней стенке шкафа, неотразимым символом детства. В мгновение ока я забралась на стул и схватила шар, переворачивая его вверх-вниз, наблюдая, как снежинки падают снова и снова и мир внутри не замечает мира снаружи. И я испытала странное желание оказаться внутри шара, стоять рядом с мужчиной и женщиной у одного из золотистых окон или вместе с парой крошечных детишек толкать малиновые салазки в безопасном укрытии, не ведающем внешней суматохи и шума.
