Ярослав Питерский - Падшие в небеса
— Так что вы предлагаете?
Фельдман нежно погладил его по руке. Словно наставник молодого фрезеровщика на заводе. Словно опытный комбайнер — выпускника ФЗУ. Словно полярный летчик асс — желторотого курсанта. Странно, но Павлу, даже стало спокойней. Фельдман вздохнул и тихо прошептал:
— Вы, Паша, главное не суетитесь. Делай все, что я тебе скажу. И не паникуй! Понял? Не паникуй! Все решится под утро! Или к завтрашнему вечеру! Как только крикнут твою фамилию, вернее фамилию — Клифт, так все и решится! Это будет сигналом. И все! А там, там, ты, просто не двигайся! Представь — что тебя нет! Нет и все! Лежи без движения! Не вздумай подать голоса! Не при каких обстоятельствах! Что бы, ты не увидел! Павел сглотнул слюну:
— То есть — молчать? А на какую фамилию? Какую фамилию прокричат? Вы уверены, что Клифт?
— Паша! Конечно, прокричат — Клифт! Клюфта — тут нет! Все! Ты уже считай — умер в этой жизни! Один раз! Так на хрена, помирать дважды? Тем более, уже пол дороги прошли, возвращаться — плохая примета…
— А Оболенский? Он как? А вы? — допытывался Павел.
— Ты, вот, что Паша. Сейчас, ложись-ка, подремли. Сон тебе будет нужен и отдых. Еще не известно когда поспать придется. Да и придется ли вообще! А я пока все решу. И с Оболенским и со всем другим… Клюфт хотел возразить, но не стал. Он посмотрел на Фельдмана — тот говорил слишком убедительно. Усталость. Она подкралась незаметно. Павел посмотрел по сторонам. В бараке было относительно тихо. Только вдалеке — в центре, слышались приглушенные голоса. Это сидели несколько человек возле буржуек и что-то обсуждали. Фельдман подтолкнул Павла на нары. Клюфт не стал сопротивляться и прилег. Хотя спать он не собирался. Какой тут сон! Он сжался в калачик и попытался согреться. Но тщетно. Тело, промерзшее на длинном этапе, не сохраняло и частичку тепла. Кожа, как обледенелая бумага, казалось — скрипела под одеждой. Павел съежился и приложив кисти рук к губам, попытался на них дуть — сгореть теплом дыханья. Но от глубоких вздохов сразу же закружилась голова. Клюфт закрыл глаза и застонал…. Цветные круги, разошлись, на черном, бездонном фоне. Яркая вспышка при каждом малейшем движении. Лежать и не двигаться. Лежать и просто не шевелиться. Сохранять силы. Сохранять! Еда! Должны ли тут кормить? «Как хочется горячего… супа или борща! Хоть маленькую тарелку! Хоть глоток жирного, куриного бульона! Немного! Есть, пища… как я давно не ел, нормальной пищи! А ел ли я ее вообще? Нет, это было очень давно,… я уже не помню какой у нее вкус,… вкус…. Земляника. Она! Я же ее ел! Она такая вкусная и душистая,… а сало? Обычное сало? С горчицей? А? Ну, что за вкуснятина!! А хлеб… с маслом…. Этот хлеб с маслом!» — Павел сглотнул слюну и зажмурился еще сильней. И вновь красочные разводы на темном, бездонном фоне. Беречь силы. Беречь! Вдруг раздался стук. Резкий и противный. Павел открыл глаза. Кто-то стучал по пустой железной миске. Ритмично выбивая, какие-то непонятные сигналы…не то — азбука Морзе… не то — просто абстрактный, но красивый ритм…
Павел поднялся с нар и осмотрелся. Темно. Где-то вдалеке мелькнула тень. Клюфт попытался разглядеть этого человека. Но тщетно. Кто это был? Фельдмана вряд ли. Оболенский, он тоже исчез. Клюфт негромко и робко позвал в темноту:
— Петр Иванович,… Борис Николаевич,… вы где? Ему никто не ответил. И вновь стук. Он раздавался откуда-то сбоку. От стены. Там, на нарах, кто-то выбивал эту мелодию. Знакомую мелодию… Павел попытался вслушаться. Звуки… Они, что-то напоминали,… не то марш, не то гимн. Очень знакомый… Клюфт поднялся и пошел на шум. Шел долго. На ощупь. Почти ничего не было видно. Павел передвигал ноги по земляному полу — шаркая подошвами по нему. Этот шорох, словно вторил, тем, металлическим звукам. И вновь в голову пришла мелодия! Она!
«Это она! Точно! Она! Славься! Славься — наш русский народ! Славься, славься — наш русский народ! Нет, определенно это она! Как колокола! Это из оперы! Но из какой? Не помню… по-моему, из Сусанина… Глинка! Нет, а может Мусорский?» Павел уже почти подошел к тому месту, откуда неизвестный человек, словно радиомаяк — издавал звуки. Клюфт остановился и тревожно спросил:
— Эй? Вы, что тут шумите? Что играете? Спать не даете? Звуки прекратились. Тишина. Павел вслушивался и пытался рассмотреть незнакомца. Раздался голос. Опять этот знакомый голос:
— Ты же хотел есть? Ну, так я тебя и позвал! Садись — тебе надо подкрепиться!
Это был Иоиль! Павел, неожиданно для себя, обрадовался. Он, кинулся в темноту, на зов богослова, как к родному брату!
— Это ты? Богослов?! Ты что тут делаешь? Тебя что, тоже, сюда по этапу?! Иоиль сидел на нарах, раскинув — свой большой плащ и держал в руках миску.
Обычную, железную миску! Павел не видел его лица в полумраке, но он чувствовал — богослов смотрит на него!
— Ты хотел, есть… возьми… — Павел, ощутил, как ему разжали ладонь и в нее вложили кусок, чего-то мягкого и теплого! Клюфт поднес руку к губам. Запах… такой прекрасный запах… это был хлеб! Причем, не какая-то, там — овсяная «черняшка», а отличный — пшеничный хлеб! Павел, засунул мякиш в рот и стал яростно жевать! Он давился и глотал большие куски. Но они, они… не исчезали. Он жевал, а хлеба было… все больше! Как здорово! Павел, мычал, как ребенок и махал руками! Он попытался, что-то спросить у богослова, но не смог! Хлеб, заполнивший полость рта, не давал произнести и слова. Богослов терпеливо ждал — когда Клюфт насытится. Наконец Павел сумел прожевать кусок. Как ему показалось — он был величиной с буханку. От этого перемалывания пищи, даже свело челюсти. Клюфт тяжело дышал. Он подозрительно спросил:
— Откуда хлеб? И белый? А? Опять твои проделки? Опять меня подставить хочешь.
Как с библией… Иоиль? Ты кто? А? Я уже боюсь встреч с тобой! Боюсь! Это больше похоже на сумасшествие! Я схожу с ума! Иоиль тяжело вздохнул:
— Сходишь с ума, боишься,… а хлеб берешь, из моих рук,… значит не так сильно боишься. Значит, ты слаб и не управляешь своим телом еще. Не можешь себе отказать.
— Ты о чем? Кто ж от хлеба откажется?
— Да, да, конечно… у вас с этим все просто.
— Иоиль? Ты о чем? Ты опять за свои проповеди? Хотя. Хотя, честно говоря, я даже рад. Рад! Я даже не поверишь — соскучился по тебе. По твоим умностям! По твоим, таким, правильным словам — как ты считаешь. А я вот пытаюсь опровергнуть! И я сейчас вот тебе задам, наконец-то, вопрос, на который ты вряд ли ответишь!
— Нет вопросов, на которые бы не ответил Бог. А я говорю лишь его словами, ведь я богослов!
— Ну-ну! Бог говоришь… ну, вот и пришло время спросить у Бога, а что он может?
— Бог может все!
— Да это я знаю! Это красивые слова! А на деле! Вот на деле! На моем деле?! А? Когда слова должны подтвердится действием?! А? Нет? Или опять какую умную отговорку найдешь? А? Вот теперь? Вот ты? Вот я! Мы сидим тут, и ждем — когда придут и нас расстреляют! Просто — пустят пулю в лоб! Как баранам! Что, мы так и должны, и сидеть, и ждать — своей смерти? А кому она будет нужна, эта смерть? Богу? Зачем Богу смерть? А? Если ему нужна смерть, это странно! Смерть нужна дьяволу! А Богу? Богу — зачем смерть, тем более невинных! Он, что ж, не видит — что тут, гибнут невинные? Почему же Бог нас не спасет? А?
— Богу смерть не нужна,… а то, что это испытание, так это — правда,… Бог посылает испытанием. И все. И не все люди, к сожалению его проходят! — Иоиль, сказал это ласково, почти пропел.
— Опять?! Я так и знал! Но это все пока слова! Красивые слова! А если, я не хочу умирать! Если я не хочу! Почему я должен умереть? А? Что я сделал Богу такого, за, что он меня — посылает на смерть?
— Бог не посылает тебя на смерть! Тебя посылают на смерть другие люди, такие же, как и ты… грешники. И Бог тут не при чем! Но Бог может тебя спасти. Если ты его попросишь,… он каждому человеку дает шанс…
— Опять? Попросить? Мне, что встать на колени? И все? Он меня отсюда вытащит? Не верю! — разозлился Клюфт. — Не верю я в эти чудеса!
— Ну, вот ты и ответил на свой вопрос. Как же Бог может тебя спасти, если ты сам не веришь? Клюфт рассмеялся. И как-то брезгливо спросил:
— Значит, говоришь — дает шанс? Так ты хочешь сказать, что вот тот человек, по фамилии Фельдман, который подбивает меня на побег — и есть шанс? Он? Так, он сам убийца! Он сам расстреливал — невинных! Как грешник может стать шансом и подмогой — Бога?! А?
— Не может,… но ты, спросил о себе. А говоришь о другом человеке… Павел задумался. Богослов опять его переиграл. Запутал и ушел — уклонился.
Хотя вскользь он вновь находил ответ на любой вопрос. Причем Павел непроизвольно ловил себя на мысли, что Иоиль прав. Действительно прав!
— Так, значит,… мне надо согласиться? А как же — грех? А? Как же?! Этот человек подбивает меня — назваться не своим именем!! Вернее не отвечать не на свое имя. Вернее,… в общем — он подбивает меня… да хрен знает, меня, к чему он подбивает! — сам на себя разозлился Павел.
