KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Современная проза » Эдуардо Мендоса - Город чудес

Эдуардо Мендоса - Город чудес

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Эдуардо Мендоса, "Город чудес" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

– Можете пройти, – сказала она. Дельфина тоже очень постарела и вновь приобрела неряшливый вид, присущий ее натуре. Онофре ужаснулся, как сильно она исхудала; никто бы не узнал в ней ту блестящую актрису, которая разжигала в сердцах зрителей неугасимую страсть, и только он мог разглядеть в этих мощах прежнюю угрюмую Дельфину. Поверх фланелевой ночной рубашки на ней был надет толстый халат, а ноги были обуты в шерстяные носки и комнатные тапки на кроличьем меху.

– Посмотрите, кто пришел проведать вас, сеньора Дельфина! – воскликнула монашенка.

Дельфина никак не отреагировала ни на ее слова, ни на присутствие Онофре; она отрешенно смотрела куда-то вдаль, пронизывая взглядом стены коридора. Воцарилось неловкое молчание. Монашенка предложила им прогуляться.

– На улице прохладно, но на солнышке будет в самый раз, – сказала она. – Пойдите в сад: прогулка не помешает вам обоим.

В глазах монашенки актриса кино выглядела чуть ли не проституткой, если не хуже, но она позволила им прогулку наедине, поскольку их дряхлая немощь была под стать младенческой невинности. Так думал Онофре, пока вел Дельфину по коридору в сад. Они шли тяжело и долго. Дельфина ступала неуверенными медленными шажками, каждое ее движение представлялось Онофре результатом сложнейших расчетов, требовавших от нее благоразумной, хотя и рискованной решительности. «Вот я уже сделала полшага, – словно говорила она, – хорошо, теперь я сделаю еще полшага». Из-за этой медлительной осторожности не слишком большой сад казался огромным. «Она вовсе не потеряла рассудок, а умней всех нас, вместе взятых, – думал меж тем Онофре. – Действительно, если ей уже никогда не выйти за калитку сада, куда и зачем спешить?» От этой утомительной прогулки он устал гораздо больше, чем она.

– Иди сюда, Дельфина, – не выдержал он, – давай присядем и отдохнем немного на этой скамейке. Здесь нам будет удобно, – продолжил Онофре, когда они сели рядышком на каменную лавку; необходимость поддерживать беседу угнетала его. Деревья потеряли листву и стояли голые, зеленела только мускусная трава, росшая вдоль стены. Он спросил, как она себя чувствует. Не болит ли у нее что-нибудь? Хорошо ли с ней обращаются в санатории? Не нужно ли ей чего-нибудь – он сделает для нее все, что бы она ни попросила. Она не отвечала, продолжая смотреть перед собой все с тем же выражением полной безучастности; похоже, Дельфина вообще не отдавала себе отчета в том, где и с кем она находилась в данный момент. – Столько всего произошло, – сказал он тихим голосом, – однако ничего не изменилось; мы с тобой все такие же, тебе не кажется? Жизнь отняла у нас все, что мы имели, потрепала и вернула на прежнее место. – Черная птица села на гравий садовой дорожки, потом вспорхнула и улетела. Онофре заговорил снова: – Ты помнишь, когда мы познакомились, Дельфина? Я говорю не о дне и часе, а о том времени. Это было в 1887 году, в прошлом веке – страшно подумать! Барселона казалась большой деревней; не было электричества, трамваев, телефона, но зато была Всемирная выставка – символ той эпохи. Знаешь, идут разговоры, чтобы организовать еще одну. Может, это шанс вернуться к нашим старым похождениям, как ты думаешь? В ту пору я чувствовал себя очень одиноким и таким испуганным; в этом, как видишь, я не изменился. Но тогда у меня была ты, мы не всегда ладили, это верно, однако я всегда знал, что ты тут, рядом, и этого было достаточно, хотя я об этом не догадывался.

Так как она продолжала сидеть неподвижно, он вообразил, будто ей холодно, хотя воздух был теплым и солнце просушило сырую землю. «Ледяная статуя, – подумал он. – Она всегда была ледяной статуей, за исключением той ночи, когда я заключил ее в свои объятия…» Он взял ее руку – она была холодной, но против ожиданий вовсе не ледяной.

– Ты простудишься, – сказал он. – Возьми, надень мои перчатки. – Он снял перчатки и натянул их на руки Дельфины – она не оттолкнула его, но и не помогла. С удивлением он обнаружил, что перчатки пришлись ей впору: тогда он вспомнил, что у нее всегда были большие руки. «Этими руками она отчаянно впивалась в мои плечи», – подумал он, а вслух сказал: – Оставь их себе, видишь, они тебе как раз.

Подняв голову, он увидел в окне троих мужчин, игравших в карты. Они высовывались наружу и без стеснения наблюдали за ними серьезным немигающим взглядом. Хотя они находились далеко и были всего лишь больными, Онофре отпустил руку Дельфины, которую держал в своих. Она безучастно положила руку себе на колени рядом с другой.

– Теперь уже бесполезно думать обо всем этом, – продолжил Онофре. – Я делюсь с тобой, поскольку недавно находился при смерти и мне страшно. Тебе можно об этом сказать. Я всегда знал: ты единственная на свете, кто меня понимает. Ты понимала, что именно руководит моими поступками. Остальные нет, даже те, кто меня люто ненавидит. У них своя система взглядов, так сказать, целая идеология, свои привилегии, свои исключительные права; благодаря этому они могут объяснить абсолютно все, оправдать любой поступок, повлекший за собой как успех, так и провал, а я для них словно сбой в системе, они воспринимают меня как случайно затесавшийся в предложение противительный союз, который затрудняет речь.

Они упрекают меня не за действия, не за цели и средства, выбранные для их достижения, обогащения и продвижения наверх, – это свойственно всем, и при необходимости они поступили бы точно так же, если бы у них достало храбрости. Они упрекают меня за проигрыш. Я действительно проиграл, так как думал, что стоит мне стать плохим, и мир будет у меня в руках. Но я сильно ошибался: мир оказался намного хуже меня самого.


Поздней весной он получил письмо; его написала монахиня, возможно, та самая, с которой он виделся в санатории. В письме сообщалось о кончине Дельфины: смерть настигла ее спящей, – писала монахиня. Она сообщала об этом печальном событии именно ему, хотя знала, что он не приходился ее подопечной ни родственником, ни близким другом. Она писала ему, принимая во внимание особую духовную и эмоциональную близость, соединявшую Вас с усопшей. Хотя с того дня, как он ее навестил, к Дельфине не вернулись ни речь, ни память, она взяла на себя смелость утверждать, что Дельфина умерла, если так можно выразиться, с Вашим именем на устах. В комнате усопшей были найдены исписанные от руки листы бумаги, и, возможно, это послание было адресовано ему вместе с другими листами интимного и скабрезного содержания, которые мы посчитали нужным уничтожить. Дельфина писала: В действительности, окружающий нас мир – это лишь раскрашенный занавес, по другую его сторону нет иной жизни, там такая же жизнь, как здесь, и тот свет – это наша жизнь, но по другую сторону занавеса; останавливая свой взгляд на занавесе, мы не различаем, что творится за ним, а там – то же самое, и когда мы поймем, что реальность – этолишь оптический обман, мы сможем пройти сквозь раскрашенный занавес, а пройдя сквозь этот раскрашенный занавес, мы попадем на тот свет, он такой же, как этот, на том свете находятся все те, кто умер, и те, кто еще не родился, но сейчас мы их не видим, потому что нас разделяет этот раскрашенный занавес, который мы принимаем за реальный мир, когда же мы пройдем сквозь занавес в одном направлении, будет легко проходить сквозь него и в обратном направлении, тогда можно будет жить по эту сторону в одном мире и по другую сторону в другом мире; часом, когда, надлежит сделать переход, будут сумерки в том мире и рассвет в этом, только в этот час можно добиться результата, в другой ничего не получится, не помогут ни мольбы, ни деньги, по другую сторону занавеса не существует нелепого разделения материи на три измерения, в нашем мире каждое измерение даже нам кажется смешным, а те, кто находится по другую сторону занавеса, знают это и смеются, те, кто еще не родился, думают, что мертвые – это их родители. Затем почерк становился неразборчивым.

ГЛАВА VII

1

Алмаз Регент, уступавший в размерах Куллинаму и Эксельсиору и не имевший столь сиятельных хозяев, каких имели Кохинор (о нем есть упоминание в «Махабхарате»), Большой Могол (собственность персидского шаха) и Орлов (украшавший императорский скипетр России), тем не менее считался самым совершенным из них. Он происходил из легендарных рудников Голконды[127] и прежде принадлежал герцогу Орлеанскому, заложившему его в Берлине во времена Французской революции. Позже, вызволенный из лап ростовщика, он был вправлен в рукоятку шпаги Наполеона Бонапарта. В тот вечер, когда Сантьяго Бельталь пришел к Онофре Боувиле, последний держал алмаз на ладони и рассматривал через лупу, любуясь его чистотой и лучистостью. Удалившись не без помощи диктатуры от дел, Онофре Боувила решил вложить все деньги, которые Эфрен Кастелс перевел на его имя в Швейцарию, в международный рынок алмазов; в настоящее время его агенты рыскали по Деканскому плоскогорью на полуострове Индостан и в джунглях острова Борнео, болтались по тавернам и борделям Минас-Жерайс и Кимберли. Онофре Боувила вновь становился одним из самых богатых людей в мире, хотя нельзя сказать, чтобы он к этому особенно стремился. Он мог бы покончить с режимом Примо де Риверы одним движением мизинца, отомстить за унижения и причиненный ему экономический ущерб, но ему было недосуг: он всегда относился к политике с презрением, считал ее не более чем клубком интриг, сомнительной сделкой, под которой не хотел ставить свою подпись. Им владела глубокая апатия. «Время застыло на месте и доносит до меня лишь отголоски смерти», – думал он, рассматривая алмаз. Вслед за Дельфиной, скончавшейся в 1925 году, в начале 1927 года ушел из жизни его тесть, дон Умберт Фига-и-Морера, а за ним в конце того же года при невыясненных обстоятельствах погиб брат Жоан. Каждая смерть представлялась ему зловещим знамением, и он не хотел тратить оставшиеся силы на разгром диктатуры, которая благополучно пойдет ко дну и без его помощи. Следуя примеру Муссолини, Примо де Ривера учредил единственную в своем роде партию, названную Патриотическим союзом; при создании этой партии он полагал, что пополнит ее ряды незаурядными личностями разных политических взглядов, соберет под ее знаменами цвет нации, однако смог привлечь только жаждущих крови старозаветных пиявок и горстку молодых карьеристов, изо всех сил карабкавшихся наверх; армия, еще недавно с ликованием провозгласившая его диктатором, теперь перестала оказывать ему поддержку, и сам король отчаянно искал способ от него отделаться. Против диктатуры один за другим возникали заговоры как внутри Испании, так и за ее пределами. На заговоры Ривера отвечал арестами и депортациями, но, не будучи кровожадным, никого не убивал. На вершине власти, за которую он с маниакальным упорством цеплялся обеими руками, его удерживали только никчемность оппозиции, жесточайшая цензура, коррупция административного аппарата и страх народа перед любыми переменами. Он не понимал простой вещи: его власть была недолговечна и зиждилась лишь на случайном совпадении одного из векторов развития его личности с максимальным отклонением маятника истории в том же направлении. Его правление нельзя назвать из рук вон плохим, разве только эксцентричным: за короткий срок он создал институт общественных работ, что позволило сократить массовую безработицу и произвести модернизацию промышленности. Для народа он был хорошим правителем и теперь пребывал в совершеннейшей растерянности, не понимая почему, несмотря на позитивный баланс его деятельности, он тем не менее остался в полном одиночестве. В довершение всего рухнула его последняя опора – поддержка испанской короны, и тогда он бросился искать помощи у Онофре Боувилы. Используя в качестве посредника маркиза де Ута, сохранявшего ему верность, он предпринял попытку к сближению, но было слишком поздно.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*