Виктор Пономарев - Записки рецидивиста
— Нет, нет! Можешь смело идти. Что, не верится?
Еще бы, отмотать пятнадцать лет с перерывами на побеги, и вдруг так просто: иди, стрелять не будем.
— А сколько лет тебе, Пономарев?
— Тридцать два будет скоро.
— Когда же ты успел намотать столько?
— Да я ж, начальник, с детства по тюрьмам и зонам скитаюсь.
— Смотри, парень, не попадай больше. Прощай.
— Прощай, начальник! Прощайте, ребята!
Поезд тронулся, а я пошел через железнодорожное полотно.
Глава 4
К НОВОЙ ЖИЗНИ
На перроне был магазин, большие кривые буквы извещали, что это «Продмаг». Я зашел в него. За прилавком стояла женщина в шубе, поверх которой был накинут белый халат. Увидев меня по-летнему одетым, в рубашке и без шапки, продавщица вылупила глаза, спросила:
— Ты откуда такой голенький свалился?
— Откуда? С поезда, — ответил я, а пальцем показал на потолок.
— Ты что, с ума сошел? Ты же замерзнешь.
— Дак я всегда так хожу. Но чтобы, хозяйка, ты не переживала за меня, давай мне валенки, телогрейку, шапку и бутылку водки в придачу.
Она выложила на прилавок шмотки. Я переобулся, оделся, стал расплачиваться за товар. В это время в магазин вошел высокий парень лет двадцати пяти. Я посмотрел на него, сказал:
— Ты первый мужчина на этой земле, который мне повстречался. Давай познакомимся.
Парень протянул руку.
— Юра Огородников.
— Дим Димыч, — ответил я. — Давай выпьем.
— Давай.
Я налил и продавщице тоже. Сказал:
— Пейте. У меня сегодня день рождения. Я пятнадцать лет ждал этого дня и дождался.
— По такому поводу не грех и выпить, — поддержала меня королева прилавка.
Чокнувшись стаканами, мы выпили втроем. А Юру я спросил:
— Ты кем работаешь здесь?
— Киномехаником.
— О, так у вас и танцы, наверное, бывают?
— Разумеется, — ответил Юра. — В клубе и проводим.
— А пластинки есть хорошие?
— Есть, навалом.
— Так, хозяйка, дайте еще две бутылки водки. А ты, Юра, скажи: где бы нам посидеть, выпить, музыку послушать?
— Ко мне в кинобудку и пойдем.
Мы подошли к длинному бараку. Это и был у них клуб. С торца барака была пристройка для кинобудки с деревянными ступеньками. Мы поднялись по ним и оказались в маленькой комнатке, почти половину которой занимали два аппарата. Возле стены стояла мебель: деревянный ящик, выполняющий роль стола, две табуретки и в углу проигрыватель на ножках. Мне попалась пластинка с названием «Яблони в цвету», я поставил ее, стал слушать. Даже немного не по себе стало: кругом дома по крыши в снегу, а тут — яблони в цвету.
Юра достал два замурзанных стакана. Выпили. Музыка играет, голос певицы плугом бороздит по душе. Вот и началась моя жизнь с начала. А сколько я этого ждал! Пластинка кончилась, я поставил еще раз. Вкратце рассказал Юре, кто я и откуда. А потом уже в такт музыке произнес:
— Вот и все, что было. Кстати, Юрок, у вас в поселке, может, есть какая баба незамужняя? Хоть завалящая какая на первое время, но чтобы при… и жопе.
— Есть такая у нас, — ответил Юра, улыбаясь.
— Вот и веди меня к ней. Пока на ней женюсь. В моем положении выбирать сейчас не приходится. А может, инструмент какой музыкальный найдется?
— Есть гитара, только дома у меня.
— Так это вообще класс, коронный номер. Все, Юра, иди бери еще пару бутылок и идем к моей невесте. Кстати, как ее звать-то?
— Маша Воранкина.
— Вот и отлично.
Юра ушел за водкой, а я слушал пластинки, лежа на ящике.
Пришел Юра, и мы двинули к Маше. Подошли к большому деревянному дому на два хозяина, открыли калитку, постучали. Дверь открыла женщина лет сорока пяти с большой грудью и широкими крутыми бедрами. Она спросила:
— О, Юра, чего пожаловал?
— Да вот, Маша, привел тебе человека. Хочу познакомить. Он только с поезда, а жить будет у нас в поселке и работать на лесоповале.
Я познакомился с ней за руку.
— Дим Димыч.
— Маша, — ответила женщина и улыбнулась большим ртом с толстыми губами. — Да вы проходите, раздевайтесь.
Мы прошли в хату, поставили бутылки на стол, я разделся, а Юра ушел за гитарой. Я присел на диван, Маша — на табуретку у плиты. Теперь я разглядел ее как следует. У нее было крупное доброе лицо с черными глазами и широкими черными бровями. Если что и портило немного ее лицо, так слишком толстые губы с жирным слоем яркой губной помады. А так баба была что надо. Я, признаться, не ожидал увидеть такую. Пришла мысль, я спросил:
— Маша, у тебя есть горячая вода?
— Есть.
— А то я прямо с поезда, хочу хоть по пояс сполоснуться.
— Хорошо. Сейчас приготовлю.
Она принесла таз, налила воды. Таз был большой, он-то и толкнул мою мысль на еще больший размах.
— А может, я весь помоюсь заодно? — спросил я.
— Да что уж там, раздевайся и купайся. А я тебе спину помою.
Я разделся догола, сначала по пояс помылся, а потом сел в таз. Маша терла мне спину, а сама внимательно рассматривала «Третьяковку» на моем теле. Потом развела большой ковш теплой воды и слила мне на голову и тело. Дала большое полотенце. Я обтерся.
— Вот трико одень, — сказала Маша и протянула мне свое трико. — А твое я замочу в тазу.
Потом она протерла пол, а я поставил на проигрыватель пластинку «Увезу тебя я в тундру», лег на диван и почувствовал в теле приятную слабость. Лежал и слушал песню, а Маша накрывала на стол. Потом покосилась на меня, спросила:
— Ты что, освободился только?
— Да, Маша. Вот на ссылку привезли.
— Я сразу так и подумала, когда увидела на тебе наколки, да и тюремный запах от тебя не оставлял сомнений. Я-то понимаю эти вещи, сама пять лет сидела. Ну, а ко мне как попал?
— У Юрки спросил, есть ли здесь женщина одинокая. Он и привел.
— Ты знаешь, Дима, у меня на печке прогорела железная плита. Я купила новую, да никак не могу поменять.
— Завтра утром сделаю, — сказал я. — А сегодня отметим день моего рождения и нашей встречи. Сама судьба решила нас свести.
Пришел Юра с гитарой и женой. Увидев меня чистым и переодетым, Юра улыбнулся и сказал:
— О, да тебя просто не узнать, помолодел лет на двадцать. Еще бы побрить тебя, так вообще не узнать будет. Завтра, Дима, я принесу тебе станок для бритья.
Мы сели за стол, и пошел настоящий пир. Ели, пили, травили анекдоты, а когда я изрядно приторчал, то взял гитару и запел:
Ночь, тишина слегка туманит свет,
Любимая, прости меня, бродягу…
Песня всем понравилась. Маша так расчувствовалась, что у нее по щекам покатились слезы. Я дал Юрке денег, и он еще сбегал за водкой. Торжество продолжалось. Потом Юра ушел с женой. Маша стала стелить постель. А когда я лег и утонул в перине, такая благодать на меня накатила, что даже не верилось. Еще бы, пятнадцать лет я спал на нарах и таганках.
