Вильям Козлов - Волосы Вероники
— Не продадите?
Я ответил, что машинка мне самому нужна. В каретке даже лист торчал.
— У меня слабость к пишущим машинкам,— сказал Миша.— Хотя сам не умею печатать.
— Давно вас не было видно,— без всякой задней мысли сказал я.
Миша быстро глянул на меня, улыбнулся в аккуратные коричневые усы:
— Было одно выгодное предложение: пришлось прошвырнуться на периферию. Надо было поправить свои финансовые дела.
— На север?
— Почему на север? — мягко возразил Миша.— По разным городам-весям, с концертной группой. Как разъездной администратор.
— Ну и поправили… дела?
— Как вам сказать? Я ожидал большего.— Сидя в моем кресле, он внимательно посмотрел на меня.— Забыл ваш размер. Кажется, пятидесятый? А рубашки — сороковой? Могу кое-что вам предложить…— Он гибким движением поднялся с места, прошел в прихожую, вернулся с сумкой.
Пушистый исландский свитер мне понравился, да и пара однотонных рубашек была впору. Над карманчиками были пришиты черные полоски с названием фирмы по-английски. С джинсов заграничные этикетки перекочевали на сорочки…
— Ваш размер, Георгий Иванович,— ворковал Миша, разглаживая складки.— Таких днем с огнем не найдете… Привозные, в ширпотреб не поступали.
Я знал, что Мишин товар всегда высокого качества, однако, когда он небрежно сообщил, сколько стоит свитер и пара рубашек, я с сожалением отложил вещи в сторону, это было мне явно не по карману. Миша убрал в сумку свитер и захрустевшие целлофановой упаковкой рубашки и заметил:
— Все дорожает, Георгий Иванович… Вспомните, хлопок никто не брал, а теперь? Все хлопчатобумажное подскочило в цене, а уж о шерсти и говорить не приходится. Такое время!
Потом я случайно наткнулся в одном магазине на точно такие же исландские свитеры, Миша Март заломил с меня ровно в два раза больше, чем они стоили в магазине. А за рубашки, наверное, в три.
— Ну, а как там на периферии? — спросил я.
— Там? — Миша неопределенно кивнул головой.— Кое-что есть. Хотя теперь и сельские жители научились разбираться в хороших вещах. Помнится, лет десять назад прокатишься на телеге по городам-селам Прибалтики и наберешь целый коробок товару, а нынче не то… Дефицит и там расхватывают.
Я прикинул, лет десять назад Мише было восемнадцать. Рано же он начал заниматься спекуляцией…
— Для вашей дочери у меня есть французские сапожки,— заметил Миша.
Но Варя почему-то отнеслась к покупке французских сапог с полным равнодушием. Не вставая с дивана, сказала, мол, сапоги ее не интересуют, что немало озадачило Мишу.
— Обычно девушки умирают по таким сапожкам,— сказал он.
— Моя дочь обожает Монтеня,— улыбнулся я.
— Про такую фирму я не слышал,— сказал Миша. В соседней комнате послышался смех Вари.
Уже одевшись, Миша спросил:
— У вас ничего нет приличного для продажи? Например, кожи? Пальто, пиджак? Я могу быть посредником. Клиентура у меня богатейшая. Бывает, человек купит вещь, а потом разочаруется… Надо сразу продавать, пока в цене. Полежит, мода пройдет — и ваши денежки плакали. А хороший товар у меня долго не залежится. Ну, разумеется, я вычту из стоимости комиссионные…
— У меня ничего нет лишнего.
— Да-а, а как ваш друг? — вспомнил Миша.— Ну, который по заграницам разъезжает… Может, у него есть ненужные вещи? Я бы с удовольствием их реализовал.
— Остряков? — улыбнулся я.— Он покупает книги по искусству. К одежде равнодушен.
— А книги нельзя у него приобрести? Разумеется, по сходной цене?
— Миша, не все покупается и продается,— заметил я, чувствуя, что во мне поднимается раздражение.
— Не скажите,— возразил Миша с мефистофельской улыбкой.— Я знаю одного большого человека из мира искусства, который не чужд торговли… Торговля, Георгий Иванович, двигает прогресс! Старая истина!
— Не рубашками же он торгует?
— Он ничем не торгует,— сказал Миша.— Он отдает мне ненужные вещи, а торгую я. Он не в обиде, и мне хорошо.
— Звоните,— сказал я.
Миша понял, что пора прощаться, надо ему отдать должное, он все схватывал на лету. Расстались мы любезно, но я понял, что Миша, пожалуй, на этот раз вычеркнет меня из числа своих постоянных клиентов, Мише тоже мало радости приезжать ко мне с полной сумкой и увозить все обратно. Время — деньги, не раз говорил он.
Вскоре после его ухода позвонил Боба Быков. Сообщил, что сегодня привез из больницы домой Острякова, потом поинтересовался, не появлялся ли у меня Миша Март.
— После своей поездки на периферию,— сказал я,— он чего-то слишком много стал заламывать с меня за свой товар!
— Поездки? На периферию? — рассмеялся Боба.— Было, было такое… Два года ему дали, а вот, гляди, выскочил из колонии раньше срока.
— То-то он поморщился, когда я спросил про север,— сказал я.
— Колыма — не сахар… Кстати, он просил у тебя вещи для продажи? Ни в коем случае не давай! Он мое кожаное пальто вот уже второй месяц продает. Говорит, у него налажены связи с грузинами. Знакомой стюардессе передает товар, а та его самолетом в Тбилиси. Так что «комиссионные» у Миши будь здоров!..
— А что же с твоим пальто? — поинтересовался я.
— Что-то крутит-вертит, мол, давно продал, а деньги с него не могу получить. Каждый день обещает отдать, а сам прячется от меня, к телефону не подходит. И дверь не открывает…
— Знакомые же у тебя,— сказал я, вспомнив, что его ко мне впервые привел Боба. Я еще тогда был женат на Оле Первой.
— Таких Мишей Мартов-Апрелей теперь развелось,— невозмутимо ответил Боба.— Этот хоть весь из себя такой вежливый, крутой, якобы интеллигентный. Разговаривает, как молитву читает… А другие деляги на горло наступают, рвут деньги когтями…
— Не знаю, как ты, а я кончаю все дела с Мишей,— сказал я.
— Мудрое решение, па! — крикнула из другой комнаты Варя.— Жулик с белым перстнем…— и передразнила: — Про такую фирму я не слышал… Позор! Он, наверное, ни одной книжки не прочитал!
— Он их не читает, он ими торгует… А у Боба кожаное пальто зажулил,— сказал я.
— Твой хитрый Миша три раза мне звонил, настойчиво предлагал эти сапожки… Знаешь, сколько он заломил за них? Двести пятьдесят! А в магазине они по сто двадцать…
— В магазине,— проворчал я.— Купи их в магазине… Будь всего полно в магазине, не было бы и Миши Марта.
— Ты так мило с ним беседовал,— подковырнула Варя.— И примерял что-то, кажется?
— А тебе хотелось бы, чтобы я в одном костюме всю жизнь проходил?
— Ты у меня и так красивый, папочка,— подольстилась дочь.— Нравишься и девушкам, и женщинам… Знаешь, что сказала моя одна подружка, когда первый раз тебя увидела? Говорит, никогда не дала бы тебе сорок.
