Лариса Миронова - На арфах ангелы играли (сборник)
Иван пришел поздно – теперь он часто обедал в столовой. Ужинали все вместе, а не как раньше – сначала Иван. Потом – Алеся с Марией. От печки шел приятный дух простоявшей в ней целый день еды – борща и тушеной картошки с мясом. Когда поели, и Мария прибрала со стола и пошла в спальню, Алеся тихонько сказала:
– Дедушка, ты не будешь сердиться? Я очень перед тобой виновата.
– Что ещё? – рассеянно спросил Иван, тоже собравшийся на покой, не подавая, однако, признаков гнева или раздражения.
– Я без спроса брала твои книги. Ну, летом ещё…
– И что?
– Ну, ты же не разрешаешь трогать твои книги?
– А зачем тебе мои книги?
– Ну, чтоб читать.
– У тебя свои есть.
– Я их уже прочла.
– Что же ты прочла в моих книгах, каких авторов читала? – спрашивал с нарастающим интересом Иван.
– Ленина, тоненькую такую брошюрку, она ещё подсолнечным маслом испачкана, на белоросском языке. Называется «Что такое „сябры народа“ и как они воюют». И ещё прочла один том Маркса.
– А почему же не спросила?
– А если бы ты не разрешил, мн бы пришлось эти книги украсть.
– А разве можно красть?
– Книги – можно. В Древней Греции это не считалось преступлением.
– А вам что, уроки такие задают?
– Неа, мы сейчас историю средних веков проходим.
– Так что там такое нашла интересное?
– Всё интересно. Только не всё понятно. Я там карандашом вопросы поставила. Вот Маркс пишет, что каждое слаборазвитое государство, стремясь подняться на более высокую ступень, проходит через диктатуру, и граждане в такие времена сильно утесняются. Да?
– Возможно.
– А я вот думаю, что ж так плохо всё вышло у нас после революции!
– Эге, девка. Ты что-то заболталась. Не тебе судить про это, понимаешь? Ты ещё ничего в этой жизни не сделала, чтоб о таких вопросах разглагольствовать. Люди за это хорошо и плохо своими жизнями платили, а тут всякий сопляк будет свои оценки выставлять!
Иван встал и, скрестив руки на животе, грозно посмотрел на Алесю. Однако она не оробела и продолжила разговор.
– Дедушка, ты меня неправильно понял. Я никого не собираюсь осуждать или судить. Но ты знаешь, что я подумала, когда прочла всё это и ещё другие книги и газеты? Почему политика не может быть справедливой? Доброй для всех? Чтоб никого не обижать. Ну, хоть в какой-нибудь стране было так, чтоб никого не обижали? Хоть в самые древние времена?
– Нет, не было. Потому что всем сразу не может быть хорошо. Так устроена жизнь.
– Но коммунисты хотели же сделать жизнь хорошей для всех?
– Для всех. Кроме паразитов.
– Годе вам балбатать! – кркнула из спальни Мария. – Иди, деука, спи!
– Иду, бабушка, иду, я счас, – ответила Алеся и прикрыла поплотнее дверь.
– Да, хотели построить счастливую жизнь для всех трудящихся.
– Но не вышло же?
Иван молчал, бровь его поднялась, а губы искривились в горькой усмешке. Потом глухо сказал:
– Пока не вышло. Но когда-нибудь выйдет.
– Ты знаешь, дедушка, я вот что подумала. Но если будет глупо, ты не смейся, ладно?
– Валяй. Философствуй.
– Вот пусть в каком-то детсадике решили соревнования устроить – кто быстрее добежит до забора. И один папаша, который очень хотел, чтобюы победил его сын, взял его на руки и побежал вместе с ним. И прибежал бы первым, но дистанция оказалась очень длинной – забор всё отодвигался и отодвигался. А малыш рос и рос. А отец всё старел и старел… И когда отц совсем обессилел, сын решил бежать сам, но ножки его были слишком слабые. Потому что не развивались, пока он сидел на руках у отца. И его стали обгонять другие малыши, которые уже стали взрослыми и сильными, потому что бежали всю дистанцию сами.
– И что это за притча такая? – рассмеялся Иван.
– Этот малыш – мы все. Наша страна. Пока отец несет нас на своих руках, мы сильны, а когда он уже не справляется с этой ношей, мы оказываемся безо всякой защиты. Мы должны сами научиться крепко стоять на своих ногах. Тогда мы всех догоним и перегоним. Ну, хотя бы Америку. Я так думаю. А ты?
– Ну, девка, уморила ты меня, – рассмеялся Иван. – Да уже второй час! – сказал он, подтягивая гири у часов с кукушкой.
– Дедушка, ну самое последнее у тебя спрошу и всё. Если Сталина одного ругать, то это очень несправедливо получается. В газете написано. Что всё плохое из-за него вышло.
– Из-за него.
– Ну, тогда смотри. Если Сталин плохой, чначит, мог быть какой-то другой – Иосиф-хороший. И всё было бы хорошо. Но ведь это же не так! Нам учитель истории говорил, что сказки про доброго царя придумали сами эксплуататоры. Не бывает добрых царей, я так думаю. Царская работа – это очень плохая работа.
– Сравнила! Царь – сам наибольший эксплуататор. Глава же социалистического государства – не царь, а вождь.
– Ну, дедушка же! Вожди были у индейцев! Мне до старсти жалко маленьких царевен и цесаревича. Так жалко, как если бы это мои родные сестры были и просто очень близкие люди… Они же не виноваты, что родились в царской семье! Но когда они вырастут и станут коронованными особами, они тут же начнут угнетать народ. У них должность такая. У царей. И они в этом не виноваты. Люди так устроены, что хотят заниматься каждый только своим делом. А как их заставить делать то, что надо для всей страны? Только силой. Или обманом. А те, кто ругает Сталина, думают, наверное, что бывают добрые цари и государи.
– Сталина не ругают, а осуждают культ личности. За преступления, совершенные под его руководством. И никто не отрицает его заслуг перед Родиной.
– Но не он же один руководил страной, ведь так?
– Так. Не один. И что же?
– У нас в Гомеле сосед был, а у него жена была – Помпушка. Очень вредная. Они жили лучше всех, и всё у них было, а когда Сталин умер, и памятники стали ломать и портреты выбрасывать, больше всех они его ругали. Что он им лично плохого сделал? Мешал стать ещё бо – гаче? Я ждала в биллиардной комнате своего папу, а у них в аэропорту шло собрание. И я всё слышала. Как Федор требовал, чтобы моего папу из партии исключили. Потому что он не стал голосовать вместе со всеми, когда принимали какое-то воззвание против культа личности. Он сказал, что не может менять свои убеждения даже по указанию ЦК. И его исключили из партии. А Федора не исключили, хоть он вообще никаких убеждений не имеет.
– Отца твоего исключили из партии за пьянку, – строго сказал Иван.
– Нет, это не так. Он стал пить после того, как начались твориться всякие несправедливости вокруг. Ему было противно от всего этого. Вот он и пил. Ему даже кошмары мерещились, он, знаешь, как со сна кричал?
Иван задумался, помолчал и потом уже другим голосом сказал:
– Больно много ты стала знать, рано тебе этими вопросами голову забивать, – рассердился Иван.
– А мне надо это обязательно знать, упрямо сказала Алеся. – Потому что я не понимаю, как это может быть – то ничего не видеть, то вдруг прозреть и всё сразу увидеть. А мне уже скоро в комсомол вступать. Я должна во всём разобраться.
– Вот что лучше почитай, раз уж про такие вопросы задумываться стала. Твоя ровесница будет. Ты родилась, и он для тебя её написал.
Иван ушел в комнаты, вскоре вернулся, держа в руке маленькую брошюрку – «О задачах комсомола». Сверху красными буквами было написано – И.В. Сталин.
– Спасибо, я обязательно буду читать. Но ещё один вопрос – последний-препоследний. А почему не нашелся хотя бы один человек, который тогда, когда ещё Сталин был жив. Вышел бы на площадь и сказал: «Товарищи, вас обманывают! Это не вождь, а душегуб! И не ставьте ему памятники, и не пойте песен про него!
– Такого человека сразу же убили бы.
– А если бы он правду любил больше жизни?
– Если бы да кабы…
– Дедушка, но ведь любиди же люди Сталина! Я помню, как люди целых три дня плакали и кричали: „Батька памёр!“.
– Ну, любили.
– Дедушка, у нас в классе ябед никто не любит. Почему же нормальные люди доносами занимались? Разве их хвалили за это?
– По разным причинам. Дело здесь не в похвале, кто по неведению, кто по шкурному интересу, а большинство – всё делает „как все“.
– Но это же глупо и подло!
– Ладно, спи уже, завтра рано вставать, – сказал Иван и, зевая, ушел к себе.
Однако Алесе в эту ночь совсем расхотелось спать. Она погасила электричство и зажгла керсиновую лампу, поставив ей подальше от края печки.
Чтобы свет не попадал на дверную щель, загородила лампу дедушкиным тулупом. После всех этих приготовлений принялась читать – про привода и рычаги в системе диктатуры пролетариата и про то, что партия есть сборный пункт лучших элементов рабочего класса.
И тут опять ей вспомнился Федор, муж Помпушки. Какой же он лучший? Её отец лучше Федора управлял самолетом, лучше играл в биллиард, вообще всё делал лучше и был очень красивый. Но его исключли из партии. Его, а не Федора, который только и умеет, что воздушные шары в небо запускать. И он первый поднял руку, когда голосовали за исключение. Какой же он, Федор, авангард?
