Пэт Конрой - Обрученные с Югом
Айк несколько мгновений рассматривает записку, сосредоточенно нахмурив брови. Он пытается уложить новость в голове, потом говорит:
— Одного я не понимаю, Жаба. И это мучает меня. Почему этот тип рассказывает тебе чистую правду?
Вместо меня отвечает Молли, и ее ответ меня удивляет.
— Он хочет посеять в нас панику. Хочет разрушить нашу привычную жизнь, сознательно добивается этого. Хочет наказать всех нас за то, что мы любим его детей.
Глава 26
Злой гений
Мгновенно город, утопающий в пальмах, оливах и садах, скрытых за заборами, наполняется леденящим ужасом. Узкие улочки с домами по бокам, всегда вселявшие мне в душу покой и умиротворение, сейчас заставляют дрожать от страха. Черные дубы принимают обличье великанов-людоедов, в кустах мерещатся отрезанные головы. Тонкие ветви миртов напоминают кости скелета. Раньше я любил ночной Чарлстон, но теперь после захода солнца он приобретает невыносимо зловещий облик. Не стал бы я гулять по улицам при свете фонарей и сворачивать в переулки, посули мне хоть горы золота и полцарства в придачу. Чарлстон надел ту чудовищную маску, которую судьба уготовила ему двадцать лет назад в день, когда фургон фирмы «Атлас» остановился перед домом через дорогу от моего.
Приезжает Уорми с бригадой слесарей. Мы договариваемся, что они дождутся моего возвращения. Я только диву даюсь, как внимателен и ласков Уорми с Тревором. С неподдельным удовольствием вспоминает Уорми блестящий концерт, который брат с сестрой устроили в школе: Тревор играл на пианино, а Шеба пела «Лили Марлен» и, как выражается Уорми, «в пух и прах уделала эту сраную школу». Мы с Айком уходим под ласкающие слух звуки столярных инструментов, они доносятся со всех этажей, — мастера взялись за работу. Айк машет рукой полицейскому, которого он поставил дежурить перед моим домом. Когда мы проезжаем мимо дома Найлза и Фрейзер, Айк опускает стекло и через окно переговаривается с полицейским, охраняющим Уайтхедов.
Перед домом Евангелины По стоят два патрульных автомобиля. Навстречу нам выбегает Шеба.
— Ну и денек сегодня устроила мне эта невеста Франкенштейна! Как здорово, что вы приехали, ребята! Осточертело сидеть дома!
— Никогда не открывай дверь, как сейчас, — строго предупреждает ее Айк. — Твой отец уже в городе.
Айк стремительно проходит в дом, задергивает шторы на всех окнах первого этажа, а мне велит сделать то же самое на втором этаже. Там я нахожу Евангелину — она сидит у кровати в кресле с откидной спинкой. Айк вызывает Шебу в ее комнату и дает краткий отчет о последних событиях. Он ставит на магнитофон пленку с записью моего разговора с мистером По, и молчаливая Евангелина является на голос бывшего мужа, как призрак, вызванный заклинанием. Ее крик, пронзительный, нечеловеческий, так громок, что привлекает внимание двух полицейских в патрульных машинах.
Шеба быстро выключает магнитофон, и ее мать возвращается в состояние недоуменного одиночества, в котором ей предстоит провести остаток жизни. Шеба отводит Евангелину в ее комнату, чтобы уложить в постель. Та пытается укусить дочь за руку, по-собачьи наскакивая на нее. С необыкновенной ловкостью Шеба управляется с матерью, успокаивает ее и начинает укладывать спать, а нас с Айком просит подождать внизу.
Через пятнадцать минут она спускается в гостиную с бутылкой шардоне, наливает всем и говорит:
— Мне придется пойти на курсы кунг-фу, если она будет продолжать в том же роде.
— Да, она тот еще подарок, — соглашается Айк.
— Как-то раз мама попыталась выколоть мне глаз заколкой для волос, — рассказывает Шеба. — Поэтому я ликвидировала все заколки. Ножницы она прячет под подушкой. Мне приходится ее усмирять пару раз на дню. Скоро стану заправским надзирателем.
— Она узнала голос твоего отца? — спрашиваю я.
— Это голос Сатаны. Но к большому сожалению — моему, Тревора и нашей матери, — он является нашим отцом. Вслушайтесь хорошенько. Если вы разбираетесь в таких вещах — это голос самого зла. Я не знаю актера, который мог бы такое сыграть.
Айк включает магнитофон, чтобы дослушать запись до конца, и Шеба начинает плакать. Демонический голос ее отца плывет в воздухе. Угроза, которая звучит в его обертонах, может запугать и Кинг-Конга. Страх парализует меня, когда я вижу, какое впечатление производит голос этого человека на его дочь, каким озабоченным и напряженным становится взгляд Айка. Но когда Айк, дослушав запись, обнимает Шебу, его спокойствие и профессионализм действуют на нас благотворно.
— Что ты можешь сказать об этом? — спрашивает он Шебу.
— Что тут скажешь? Он сорвался с тормозов и летит в пропасть, — пожимает она плечами. — Самообладание всегда было его сильной стороной. Он мог дойти до края, а в последний момент дать задний ход. Мог в мгновение ока превратиться из убийцы в любовника. Но он никогда не терял головы и гордился тем, что полностью управляет ситуацией. А теперь он целится из винтовки в толпу мальчишек на параде. Он потерял голову. Спекся. Ему конец. Гуд-бай, папочка.
— У тебя есть какие-нибудь изображения отца? — спрашивает Айк. — Какие-нибудь документы, свидетельство о рождении? Хоть что-нибудь, что поможет нам в поисках?
— Ничего. Я перерыла все мамины вещи. Ничего. Мать стала называть меня Шебой, когда мы бежали из Орегона. В том году, когда мы вырвались на свободу, я была Нэнси, а Тревор — Бобби. Или, может, Генри. Одно время его звали Кларенсом, и он терпеть не мог это имя. Когда мне было шесть лет, отец называл меня Бьюла. — При этом воспоминании Шеба морщит нос, отчего кажется обиженной девочкой.
— Прекрасная школа для актрисы, — говорю я.
— О да, я стала фантазировать очень рано, с пеленок, — отзывается Шеба с легкой улыбкой. — Волей-неволей начинаешь воображать другую жизнь и других людей, когда живешь с таким человеком, как мой отец.
— Вам нельзя оставаться в этом доме, — говорю я. — Упакуй вещи, свои и матери. Я забираю вас к себе.
— Не правда ли, мой жених — просто душка? — обращается Шеба к Айку. — И чем я заслужила такого мужа?
— Я тебе не жених и тем более не муж, черт возьми! Хватит валять дурака, Шеба. Дело серьезное. Твой папаша — не добрый гном. И у него есть винтовка. Вам угрожает опасность, если вы останетесь здесь.
— Мой отец, наверное, сумасшедший, но он умен, как лис. — Шеба снова пожимает плечами. — И сидеть в тюрьме ему совсем не понравилось — это точно. Пока эти патрульные машины стоят перед домом, он и близко не подойдет. И потом, я не могу перевезти мать ни к тебе, ни куда-либо еще. Я только что уложила ее спать.
— Пусть пока переночуют здесь, — говорит Айк. — Мне нужно составить окончательный план действий. Я начинаю думать, что этот лис хитрее всех нас, вместе взятых.
— Это злой гений, — отвечает Шеба. — Но тем не менее гений. Когда же приедет мой распрекрасный телохранитель? Если мой треклятый папочка даже его не испугается, тогда я просто не знаю…
— Бетти встречает Маклина в аэропорту в понедельник, — говорит Айк. — Директор школы телохранителей сказал мне, что Маклин выше всяких похвал. Высший класс.
— Не думаю, что его приезд сильно обрадует меня. Но сегодня утром я освободила для него комнату на первом этаже.
Перед уходом я делаю еще одну попытку уговорить Шебу перебраться ко мне, но она не сдается — ее пугает мысль, что Евангелину придется будить и куда-то везти. Мы с Айком едем обратно ко мне, не нарушая напряженного молчания. Этот день лишил меня сил и очень напугал. Отвагой я никогда не блистал и не собираюсь скрывать это. Уорми дожидается нас. Он сидит на бордюре тротуара и беседует с дежурным полицейским. Завидев нас, он тяжело поднимается и идет навстречу, чтобы обнять. Он дает нам наказ беречь Тревора и обещает убить всякого, кто хоть пальцем тронет его любимых школьных друзей. Он говорит, что с удовольствием прочитал бы о наших приключениях в моей газетной колонке, и я даю ему честное слово, что напишу.
— Утром же поставлю сигнализацию миссис По. Ради Шебы! — садясь в машину, говорит Уорми. — Уже сделал пометку в своем рабочем календаре.
Утром, когда я подаю завтрак Тревору в постель, кто-то барабанит в дверь. Открыв, обнаруживаю на пороге Айка в небывалом возбуждении. Мне доводилось видеть его даже в слезах, но никогда — на грани обморока. Сначала я думаю: что-то случилось с Бетти или с детьми. Хватаю его за руку, спрашиваю, все ли в порядке с семьей. Айк кивает яростно, но молча — говорить он не в состоянии. За руку подвожу его к ближайшей кушетке. Айк садится, свешивает голову на грудь и плачет, как побитый ребенок. От этих звуков меня пробирают мурашки. Я сажусь рядом, сжимаю его за плечи, но он не успокаивается. Достаю из ящика комода носовой платок, протягиваю ему, чтобы вытер слезы, которые текут по щекам. Айк прижимает платок к глазам, но чем больше пытается сдержать себя, тем сильнее сотрясают его рыдания. Наконец он извиняется голосом, которого я не узнаю́, и бежит в ванную. Слышу, как шумит вода. Умывшись, Айк постепенно успокаивается, истерика с каждым вздохом становится тише. Возвращается в гостиную уже знакомый мне шеф полиции Чарлстона.
