Григорий Ряжский - Колония нескучного режима
Юлик тоже знался с Фелькой когда-то, как известно, тот купил у него портрет Ирода маслом. Ну, а портрет сыграл не последнюю роль в жизни Шварца. Кому как не Гвидону об этом не знать. Он и подумал сперва, что надо бы Шварцу сообщить, может, поучаствовать захочет в печальной процедуре. Но потом передумал, не решился на контакт идти. Надо будет — в Союзе узнает, некролог, хоть и маленький, будет вроде вывешен в предбаннике. Пока думал про Юлика, добрался до кладбища. Решил на месте всё проверить, что там и как с местом для захоронения покойника Гурзо. Для начала зашёл в контору, поинтересоваться номером участка. Там искали-искали, но ничего не нашли похожего на такую фамилию.
— Тогда скажите мне, где располагается участок маршала Красного, — вежливо попросил Гвидон.
— A-а, это мы сейчас, — угодливо согласился конторский служащий, — это мы мигом подскажем. Есть у нас такой, припоминаю. Вот, правая аллея, номер семнадцать, ряд одиннадцать. Пожалуйте вам.
Начинался сентябрь, из тех редких, от которых ещё не пахнет осенью, но которым удалось утащить с собой остаток крепкого августовского настоя из жаркого тепла, подсохшей, но не потерявшей жгучести зелени и всё не отпускающих тебя летних ожиданий. Это были послепутчевые дни, победные, самые прекрасные дни за все его последние годы.
Через пять минут Иконников стоял у кованой ограды, опоясывающей могилу маршала авиации. Участок был явно ненормативного размера — тройного против стандартно принятого двойного или одинарного. Внутри всё было вымощено шлифованным гранитом дорогого красного колера, с уступом для такой же гранитной скамьи и возвышающимся над могилой памятником Красному. Того же густо-красного гранита. Слева жалкой полоской, схоронившейся за ржавой оградкой, притулился огрызок брошенной в неуходе могильной площадки с небольшой, просевшей в землю и накренившейся матовой плитой в торце. Собственно, весь торец и был занят этим вертикально установленным надгробьем: «Гурзо А. Н. 1895–1970» и ниже «Гурзо О. Б. 1901–1976». Мать и отец.
«Ясно», — подумал Гвидон и двинул обратно, в контору. Там он больше с конторским мужиком разговаривать не стал, сразу направился к кабинету директора. На двери прочёл, на продавленной позолотой табличке: «Сухотерин Фёдор Геннадьевич. Директор Востряковского кладбища». Гвидон толкнул дверь и вошёл. Директор был один, разговаривал по телефону. Увидев посетителя, кивнул на стул. Манжет его рубашки был задран, и оттуда скромно выглядывал золотой «Ролекс». Возраста он был примерно одного с Гвидоном, может, чуть помоложе.
— Слушаю, — не слишком приветливо произнёс Сухотерин, кинув на Иконникова короткий оценивающий взгляд.
— Это я вас сейчас слушать буду, — пожав плечами, сказал Гвидон. — Меня зовут Иконников Гвидон Матвеевич. Скульптор. В данный момент представляю Союз художников Российской Федерации и Академию художеств того же ведомства. И мне поручено разобраться с вашими художествами.
Директор напрягся:
— Это с какими, извиняюсь, художествами? Вы что имеете в виду, уважаемый?
— Я имею в виду не что иное, как криминальные манипуляции с могильными участками, уважаемый, — в том же духе ответил Гвидон. — В частности, противозаконное перемещение памятного надгробья и урезание участка заслуженного человека, ныне покойного, талантливого художника, члена Союза художников с тысяча девятьсот пятьдесят пятого года Гурзо Феликса Юрьевича. Через два дня здесь, на вашем кладбище, состоится захоронение покойного. И что я вижу? Гранит маршала Красного, наехавший на законную территорию товарища Гурзо? — Он пристально посмотрел в глаза Сухотерину. — Скажите, Фёдор Геннадьевич, какую благодарность вы получили от маршальской родни? Ну, какого размера взятку. Или вам лучше рассказать об этом не мне, а сразу органам дознания? Вы вообще представляете, какой шум поднимется, когда сюда съедутся академики, заслуженные люди, представляющие культуру России по всему миру? И обнаружат то… что обнаружат. Да там даже места не оставлено могилу вырыть, всё захапали, негодяи. — Он резко встал. — Значит, так, уважаемый. Если к среде всё не будет восстановлено в первоначальном виде, обещаю вам серьёзнейшие неприятности. Лично займусь доведением вопроса до логического конца. Это вам понятно?
— Да вы сядьте, сядьте, как вас… простите… Гвидон… Гвидон Матвеевич, кажется? Присядьте вы, да не переживайте так. — Директор, выскочив из своего кресла, уже успел прихватить Гвидона под руку и теперь делал попытку опустить его обратно на стул. Гвидон посмотрел на директора и сел, ожидая слов, за которыми он, собственно, и пришёл в этот кабинет. — Вы ж поймите и нас, товарищ скульптор, — начал заход издалека Сухотерин, — мы ж люди казённые. Нас поставили, мы обязаны соответствовать.
— Вот и соответствуйте, раз поставили, — сухо произнёс Гвидон. — В чём ваша проблема? Зарплата маленькая? Идите, где большая. А память не поганьте.
— Да вы не поняли просто, я об другом, — продолжал гнуть свою линию директор. — Годы… годы не ходят сюда, всё в запущение превращают, в неуход. А людям ведь надо. Тоже заслуженные. Пришли от маршала, честь по чести. Просили, умоляли. Ну, мы тоже не железные ведь, так? Раз ваши, то есть, не ваши, а ихние, Гурзо этих, не ходят, не следят, так зачем месту пропадать? Это ж чистая брошенка получается. А там — с маршальским подходом к вопросу, на расширение подали прошение, как положено, честь по чести.
— И расплатились как положено? — ехидно уточнил Гвидон, понимая уже, что дело выгорит.
— Да чего вы всё об деньгах да об деньгах? — с укоризной покачал головой Сухотерин, тоже уже понимая, что договориться со скульптором ему всё же удастся. — Решим вопрос, не такие решали. Подвинем чуть левей, знаю этот участок, помню. Есть там запас, он краевой. И выкопаем без проблем, в полный рост вынем, без подбоя. Цветничок обновим, ковочку подсвежим. Всё будет чики-чики, поверьте. Не из таких оказий выбирались, — и призывно улыбнулся.
— Не сомневаюсь, — начиная отходить, буркнул Гвидон. — Вы и мёртвый из могилы наружу выберетесь, если заплатят.
Сухотерин захохотал, оценив шутку:
— Ну вы скажете, Гвидон Матвеич, ну уморили, ей-богу! — Он снова зашёлся в сиплом хохоте и, постепенно успокоив глотку, проинформировал, откинувшись на спинку директорского кресла: — Я вам скажу, товарищ скульптор, я на своём месте человек не случайный. Мне ещё командир мой в сорок шестом сказал, когда Крамм мы с ним осматривали, под комендатуру нашу, в Германии дело было, уже после войны: «Тебе б, говорит, Сухотерин, могильщиком работать, а не жизнь людям налаживать!» Вот теперь и налаживаю. Только не в жизнь, а в последнюю дорогу, как мне Юлик тогда пообещал, лейтенант мой. Еврейчик.
— Юлик? — насторожился Гвидон. — Крамм, вы сказали?
— Ну да, Крамм. Городок такой немецкий, от Берлина отстоял недалеко. Мы, помню, с Юликом моим, с лейтенантом Шварцем, на рекогносцировку выехали. Чтоб ясно было, с чего там новую жизнь начинать. А всё разбомблено в пыль. Прах один кругом. Ни пройти, ни проехать. А посреди памятник. Ихнему Фридриху. На коне. Типа освободителю от древних захватчиков. Стоит, как замер. И ничего ему, ни царапинки. Только от копыта куска нету, небольшого. А так — в идеале, цырлих-манирлих. Ну, уезжать собрались, отошли. Я достаю гранату, противотанковую, и на прощанье Фридриха этого отовариваю по самые, извиняюсь, лошадиные яйца. Война ж дело-то весёлое, так иль нет? Он и заваливается, рыцарь немчурский. А вы говорите, памятник Гурзо вашему подвинуть! Ежели я такие сооружения валил, с чистой бронзы, так ваш-то перенесём в три секундочки. Покинуть не успеете, а уж всё сделаем, как на параде стоять будет. И земельки прирежу. Всё ж понимаю, если объяснить доступно. Так или не так?
Гвидон не ответил. Помолчал, глядя в пол, потом спросил:
— А Юлик ваш?
— Что Юлик? — не врубился директор.
— Не он, значит?
— Что не он? — снова не понял Сухотерин.
— Не он Фридриха взорвал?
— Да какой там он! Он меня чуть потом не убил. Орал, пока ехали, что мародёр, негодяй, варвар, мол, и всё такое. Может, это последний уцелевший памятник во всей Европе, орал на меня, под трибунал пойдёшь, негодяйская морда! Так только, мол, фашисты поступали, а мы должны искусство беречь типа. В общем, чокнутый был, малахольный. Правда, сам к немочке бегал одной, а после жил у неё, у балеринки. Я-то знаю, сам возил. А сейчас, наверно, его и в живых давно нету. А я вот при месте. Трудимся, ветеранствуем помаленьку. Старая гвардия, как-никак. Так что будьте спокойны, не подведём. Контора, как говорится, пишет.
Он поднялся, приглашая посетителя подбить итог встречи и завершить визит. Однако Гвидон не поднялся вместе с ним. Он молча исследовал глазами пол.
— Так… это… — неуверенно изрёк Сухотерин, — ещё какие вопросы, может, имеются? Если… затратного характера, скажите. Ничего. У нас принято напрямую.
