Кухонный бог и его жена - Тан Эми

Хелен часто говорила со мной об этом дне, пока я не попросила ее не напоминать мне о нем. Зачем мне его помнить? Зачем слушать, как она рассказывает об этом кошмаре, как о чем-то смешном и веселом?

— Ой! — начинала она. — А помнишь, как Вэнь Фу попытался украсть у тебя билеты на самолет? И как ты наставила на него пистолет и заставила их вернуть? Но пистолет случайно выстрелил. Как это его напугало! О, я до сих пор вижу его лицо! Он чуть не выпрыгнул в окно вместе со своими штанами! А на следующее утро ты уже улетела. Как удачно!

И это правда. Для меня все сложилось удачно. Через шесть дней я была в Америке, с твоим отцом.

А еще через пять дней над Шанхаем взметнулись коммунистические флаги, и больше ни одно судно не могло выйти из его портов. Так что, как понимаешь, остававшиеся два билета были бы бесполезны. Я уехала в самый последний момент.

В Америке я поняла, что и твой отец, и я изменились, но в то же время остались прежними. Наша любовь друг к другу была той же, но он теперь любил еще и Бога. Он всегда мог говорить на английском, а я все еще не могла.

По ночам он обнимал меня так же, как в Шанхае, благодарный за то, что теперь мы вместе навсегда. Но я все равно часто заливалась по ночам слезами: «Он нашел меня! Он поймал меня!»

И твой отец говорил:

— Бэби, дорогая, тише, тише, забудь об этом. Ты теперь в Америке.

Я так ему ничего и не рассказала. Я вообще никому ничего не говорила. И девять месяцев спустя, может, даже немного меньше, я родила ребенка. Родилась ты.

25. СВАДЬБА БАО-БАО

Я чуть не упала с кресла. Она так спокойно сказала, словно о чем-то обыденном: «Я родила ребенка. Родилась ты».

— И? — замерла я, с ужасом готовясь услышать, что мой настоящий отец — Вэнь Фу.

— И, — продолжила мама, подбирая слова, — сейчас этот человек мертв. — Она кивнула, явно удовлетворенная этим фактом. — Теперь мне нечего бояться. Столько лет я ждала, что он выскочит из шкафа или вылезет из-под моей кровати.

По тому, как взлетели ее руки и подобрались ноги, я поняла, что инстинкты и реакции все еще никуда не делись.

— Но Красотка Бетти написала мне письмо. Видишь? Она сказала, чтобы я не волновалась. Он умер. Умер на Рождество. Можешь себе представить? На Рождество! Даже мертвый, он способен меня разозлить.

— Я не это имела в виду… — начала было я.

Но отчего-то — возможно, оттого, что и сама не знала, что имею в виду, — рассмеялась. Хотя была на грани слез.

А потом неожиданно для себя сказала:

— Какая страшная была у тебя жизнь! И ты думала, что должна держать это в секрете? — Она кивнула. — Даже от меня? — прошептала я.

Она кивнула снова. И вот тогда я больше не смогла сдерживать слезы.

— Теперь ты знаешь почему, — сказала она со вздохом.

И я подумала — значит, это правда. На самом деле мой отец — Вэнь Фу. Этот ужасный человек, которого ненавидела мама. Вздрогнув от этой мысли, я обхватила свои колени.

^€ — Холодно? Можно включить обогреватель.

Я покачала головой. Сейчас я пыталась прислушаться к себе. Мне всегда казалось, что я похожа на мать: глазами, носом, подбородком, скулами, мелкими зубами, седой прядью, появившейся у меня на макушке в тридцать лет. И что рост, длину рук и ног я унаследовала от отца. Или того, кого считала отцом.

— Пожалуйста, повтори, почему ты должна была хранить это в тайне, — наконец произнесла я.

Она отвела взгляд, обдумывая вопрос.

— Потому что не хотела, чтобы ты знала, какой слабой я была, — наконец заговорила она. — Не хотела, чтобы посчитала меня плохой матерью.

— Я бы такого не подумала, — не согласилась я.

— Нет, подумала, — настаивала она. — Я не рассказывала тебе о своем прошлом, но ты все равно считала меня плохой матерью. А если бы я тебе все рассказала, было бы еще хуже!

— Я никогда не считала тебя плохой матерью.

— Считала.

— Не считала.

— Считала.

Тогда я подумала: о чем мы спорим? О чем она говорит? И тут я поняла: может, она молчала не потому, что Вэнь Фу был моим отцом, а только для того, чтобы я плохо о ней не думала?

— Подожди минуту. Так кто, говоришь, был моим отцом?

— Твоим отцом? — переспросила она, моргая, словно ей никогда и в голову не приходила подобная мысль. — Папа был твоим отцом.

Я глубоко вздохнула с облегчением.

— Ну конечно, — быстро добавила мама. — Я бы никогда не позволила этому человеку предъявить на тебя права как на дочь. Этого бы он от меня никогда не добился. — И ее губы решительно сжались в тонкую нить.

Теперь я запуталась еще сильнее. Я стала обдумывать, какой вопрос следует ей задать, чтобы стало абсолютно ясно, о чем я хочу узнать: о кровных связях, биологическом наследии, генетике, группе крови, тестах на отцовство. И о прошлом, которого не изменить.

Мама погладила меня по руке.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — тихо сказала она. — Каждый ребенок рождается с инь и ян. Инь ребенок получает от женщины, а ян — от мужчины. Когда ты родилась, я пыталась понять, чей же у тебя ян, и очень хотела увидеть в тебе твоего отца. Я говорила: смотрите, у нее улыбка Джимми Лю! И мечтала забыть обо всем остальном. Но все же я видела и кое-что другое.

Она коснулась моей щеки и заправила прядь волос мне за ухо:

— Ты была похожа на Мочу, и на Ику, и на Данру. Особенно на Данру. И на всех них одновременно.

На всех тех детей, которых я не сберегла и не смогу забыть.

Мама была на кухне, ставила чайник. Я щелкала зубами семечки арбуза. Всегда думала, что все удовольствие от арбузных семечек заключается в том, чтобы достать, не повредив, тонкие ядра, а не в том, чтобы ощутить их вкус.

‘ Так ты никогда не думала, что я похожа на Вэнь Фу? — размышляла я вслух.

Мама вернулась с дымящимся чайником.

— Ну, если быть честной, то один раз, наверное, думала.

Я раскусила семечку пополам.

— Что?

— Ну, может быть, пару раз за все это время, — добавила она, подумав.

Я затаила дыхание. Она спокойно налила нам чаю.

— Это было после смерти твоего отца, — сказала она. — У тебя стал совершенно невыносимый характер.

Ох! Какой ужас! У меня характер как у Вэнь Фу!

Мам нахмурилась, глядя так, словно мне снова было четырнадцать.

— На похоронах ты не плакала, не могла плакать.

Ты сказала, что папа тебе не отец. Ай-ай, слышать это было нестерпимо! — Она говорила так, словно это не просто воспоминание, а боль, переживаемая снова и снова. — Вот почему я тебя ударила, — сказала она. — Не сумела сдержаться. И объяснить, почему сделала это, тоже не сумела.

— Но я-то имела в вицу совсем другое…

— Я знаю, — мягко произнесла она. — Теперь я знаю, что ты имела в виду не то, что я подумала. — Потом она снова нахмурилась. — Но тот, другой раз! Никаких оправданий! Помнишь, как ты хотела пойти на берег океана?

Я покачала головой, искренне не понимая, о чем она говорит.

— Ты прямо как взбеленилась. Топала ногами, кричала на меня: «Пляж! Пляж!» И я тогда задумалась, откуда бы мог взяться этот взрывной характер? А потом вспомнила: ай-ай-ай! Вэнь Фу! — И на ее лице появилось страдальческое выражение. — Но я никогда и ни в чем не винила тебя. Я винила его. Во всех твоих недостатках я винила этого ужасного человека. Поэтому я тебя не наказывала. Я отпустила тебя на пляж. Но вскоре твой брат стал вести себя точно так же. Дико, необузданно! И он кричал те же самые слова, только на этот раз я знала, что он говорит не о пляже. Вот так я и выяснила, что Сэмюэль и ты, вы оба называли меня «сука, сука».

— Нет! — Я была потрясена тем. — Я такого не говорила!

— Да, — сказала мама. — Говорила, и он тоже.

Но она улыбалась — потому, что сумела доказать, что все эти годы была права.

— Я так радовалась, что не надо больше связывать в мыслях тебя и Вэнь Фу. Эта ярость была твоей собственной! Ты думала, я не узнаю? Я знала и другое плохое слово, которое ты использовала. Его произносят, когда поднимают кулак с оттопыренным средним пальцем. В китайском языке тоже есть такое же выражение, и оно даже хуже, чем в английском.