Ирвин Ялом - Проблема Спинозы
— Вы действительно полагаете, что такая ненависть…
— Это не вопрос ненависти. Это вопрос сохранения расы. Для немцев еврейский вопрос будет разрешен лишь тогда, когда последний еврей покинет пространство Великой Германии. Я не желаю им зла. Я просто хочу, чтобы они жили где-нибудь в другом месте.
Фридрих надеялся заставить Альфреда осознать последствия его целей. Он ощущал бессмысленность этого пути, но не смог сдержать себя:
— Вы не видите никакого вреда в том, чтобы лишить корней миллионы людей и… что же дальше с ними делать?
— Они должны уехать куда-нибудь. В Россию, на Мадагаскар, куда угодно.
— Да воспользуйтесь же вашим рассудком! Вы считаете себя философом…
— Есть вещи выше рассудка — честь, кровь, мужество!
— Взгляните на последствия того, что вы предлагаете, Альфред. Я призываю вас набраться смелости и вглядеться — по-настоящему вглядеться — в человеческие последствия ваших предложений. Но, может быть, на ка- ком-то уровне вы их представляете. Может быть, ваше неистовое возбуждение произрастает из той части вашей психики, которая понимает весь ужас…
Раздался стук в дверь. Альфред встал, подошел к двери, открыл ее и испытал настоящее потрясение, увидев Рудольфа Гесса.
— Добрый день, рейхсляйтер Розенберг. Фюрер приехал навестить вас. У него есть новости, и он ожидает вас в конференц-зале. Я подожду снаружи и провожу вас.
Альфред на мгновение замер, потом расправил плечи, направился к шкафу, из которого достал свою нацистскую форму, повернулся к Фридриху и как будто удивился, увидев его в комнате.
— Герр обер-лейтенант Пфистер, отправляйтесь в свою комнату! Ждите меня там.
Быстро натянув форму и сапоги, он присоединился к Гессу. Они молча направились к конференц-залу, где ждал их Гитлер.
Гитлер поднялся, чтобы поздороваться с Альфредом, вернул ему салют, жестом пригласил садиться и велел Гессу подождать снаружи.
— Вы хорошо выглядите, Розенберг. Совсем не как больничный пациент. У меня просто от сердца отлегло.
Альфред, залившийся краской от доброжелательности Гитлера, пробормотал слова благодарности.
— Я только что перечитал вашу статью в прошлогоднем «Беобахтере» о присуждении Нобелевской премии Карлу фон Оссицкому[113]. Блестящий образчик журналистики, Розенберг! Намного превосходящий ту бледную муть, которую публикует наша газета в ваше отсутствие. Абсолютно верный тон, полный достоинства и возмущения тем, что Нобелевский комитет присуждает премию мира гражданину, который находится в тюрьме собственной страны за государственную измену. Это истинное оскорбление и прямая атака на суверенный рейх. Пожалуйста, подготовьте некролог Оссицкого. Он не слишком хорошо переносит концентрационный лагерь, и, возможно, вскорости мы будем иметь счастье сообщить о его смерти… Но сегодня я приехал не только для того, чтобы расспросить о вашем здоровье и поздравить вас, но и чтобы сообщить вам новости. Мне очень понравилось ваше предположение о том, что Германии не следует более мириться с высокомерием Стокгольма, а нужно вместо этого учредить собственный, немецкий эквивалент Нобелевской премии, которая ныне стала дурно пахнуть. Я предпринял определенные шаги, создал отборочную комиссию для рассмотрения кандидатов на Германскую национальную премию в области искусства и науки и дал задание Мюл- лер-Эрфурту разработать красивый, инкрустированный бриллиантами кулон. Денежная часть приза составит 100 тысяч рейхсмарок. Я хочу, чтобы вы первым узнали, что я номинировал вас на первую Германскую национальную премию. Вот вариант публичного заявления, которое я вскоре опубликую.
Альфред взял в руки листок и жадно прочел:
Национал-социалистическое движение и, более того, весь немецкий народ будут глубоко удовлетворены тем, что фюрер отличил Альфреда Розенберга как одного из старейших и наиболее верных соратников, присудив ему Германскую национальную премию.
— Благодарю вас! Благодарю вас, мой фюрер! Благодарю вас за момент величайшей гордости в моей жизни!
— А когда вы думаете вернуться к работе? «Фелькишер беобахтер» без вас, как без рук.
— Завтра. Я уже полностью здоров.
— Этот новый врач, ваш друг, должно быть, настоящий волшебник! Дадим ему рекомендацию и обеспечим продвижение по службе.
— Нет-нет, я оправился еще до его приезда. Его заслуги в этом нет. Между прочим, он обучался в этом управлявшемся евреями Фрейдовском институте в Берлине и теперь льет слезы из-за того, что все евреи-психиатры покинули Германию. Я пытался изгнать из него это еврейство, но, по-моему, не преуспел. Нам следует приглядывать за ним. Возможно, ему потребуется реабилитация… А теперь я приступаю к работе. Хайль, мой фюрер!
Альфред пружинистым шагом вошел в свою комнату и начал быстро паковать вещи. Через несколько минут Фридрих постучал в дверь.
— Альфред, вы уезжаете?
— Да, уезжаю.
— Что случилось?
— Случилось то, что я более не нуждаюсь в ваших услугах, герр обер-лейтенант Пфистер! Потрудитесь немедленно вернуться на свой пост в Берлине.
ГЛАВА 31. ВОРБУРГ, декабрь 1666 г
Мой дорогой Бенто, Симон обещает доставить это письмо в течение недели, и если только ты не скажешь ему иного, я навещу тебя в Ворбурге ближе к полудню 20 декабря. Мне нужно многим с тобой поделиться и многое узнать о твоей жизни. Как я по тебе скучаю! Я находился под таким пристальным наблюдением, что не отваживался даже зайти к Симону, чтобы передать письмо. Знай, пожалуйста, что, несмотря на то, что мы разделены расстоянием, ты все эти годы был близок моему сердцу. Ни дня не проходило без того, чтобы твой сияющий образ и голос не возникли в моих мыслях.
Ты, скорее всего, знаешь, что рабби Мортейра умер вскоре после нашей последней встречи, а твой шурин Самуэль Кассерес, который произносил надгробную речь, умер несколькими неделями позже. Твоя сестра Ребекка живет вместе с сыном Даниелем, которому ныне 16 лет и которому прямая дорога в раввинат. Твой брат Габриель, теперь известный как Авраам, стал успешным купцом и часто по торговым делам плавает на Барбадос.
Я стал рабби! Да, рабби! И до недавнего времени был помощником рабби Абоаба, который сейчас исполняет обязанности главного раввина. Амстердам охватило безумие, и никто не говорит ни о чем, кроме пришествия мессии, Шабтая Цви. Как ни странно — и это я объясню позже, — именно это всеобщее сумасшествие дает мне возможность нанести тебе визит. Хотя рабби
Абоаб продолжает рассматривать в лупу каждое мое движение, теперь это уже неважно. Обнимаю тебя, и вскоре ты будешь знать все.
