Анатолий Тосс - Американская история
Я вспомнила, что вообще всегда боялась в жизни слишком активных людей. Они пугали меня своей энергией, я никогда не задумывалась почему, просто сторонилась их чисто инстинктивно. А сейчас поняла — я подспудно пыталась избегать их мгновенных порывов, которые могут быть положительными и приятными, а могут и нет.
— Ну ведь правда, — продолжал Матвей, — женишься... — и тут же поняв, что совершил ошибку, он оговорился: — Или не женишься, какая разница, на милой, наивной, какой еще... простодушной, — подобрал он наконец замысловатое слово, — девочке. А не проходит и пары лет, как из нее получается, заметьте, из любой получается, расчетливая, смотрящая на мир не просто практично — хищнически, уродка.
Он даже сам поморщился от жуткости созданного им образа и, видимо, почувствовав, что перегнул, добавил:
— Но самое лучшее слово — циничные. По жизни циничные — ив любви, и в работе, и в делах, и вообще в целом по отношению к жизни.
Я знала, что защищаться не нужно, лучше сразу перейти в контратаку.
— Ну, ладно, — подхватила я его тон, — а мужики что, лучше, что ли?
— В том-то все и дело, — обрадовался Матвей, я, видимо, вмастила и нарвалась на заготовочку, — в том-то и дело, я не против практичности, я — за. Я за то, чтобы жизнь учила, но жизнь-то всех по-разному учит. Посмотрите на мужиков, они хоть и бьются, как ломовые, куда им до баб в практичности и расчете, а главное, в цинизме. Возьмите почти любого, он ведь еще что-то хочет, о чем-то мечтает, он еще летает порой, ему еще сны снятся. Но бесполезно все это, баба не дает, к земле тянет и, что же сделаешь, притягивает своим неподъемным баластом.
— Ладно, летун, — сказала Катька, видимо, и ее заело, но сказала миролюбиво, мол, угомонись, еще не то наболтаешь, — о детях, о доме подумать, я понимаю, не твоя забота.
— Во! — опять обрадовался Матвей. — В этом все и дело. Стартуют все вроде как с одной точки, поначалу, может, мы и не менее циничны, чем они, даже более, наверное. Но движение происходит как бы в разных направлениях: мы с возрастом устремляемся к идеализму, а бабы — в обратную сторону. Вот и приходим к разным финишам. И странно это, и непонятно почему. Он прервался,
— Ну, отчего же, все отлично понятно. — Я вздрогнула от неожиданного голоса Марка. — Они более ценный генетический материал, вот жизнь их быстрее и учит. Сам посуди, интуиция и рефлексы у них развиты лучше, приспосабливаются они лучше, стихийные бедствия, голод и болезни переносят лучше, живут дольше, инфарктов у них не бывает. А все почему? А потому, что они нужнее природе, чем мы с тобой. — Он смотрел на Матвея как бы с сочуствием, как бы жалея, что тот не в ладах с природой. — Мы с тобой, Матвей, как мужики саморазрушительны, мы пьем, деремся, воюем, убиваем друг друга, подставляя себя. Потому что не дорожим собой, потому что нас природа не научила, не заложила она в нас выживаемость, не нужны мы ей особенно.
— Почему это мы ей не нужны? — не понял Матвей и даже, похоже, обиделся, за что это его так природа не оценила.
— Да потому, что не нужны, — настаивал Марк. — Причина проста: мужчина, по идее, может зачать любое количество детей, а женщина — только очень ограниченное. Вот и получается, что избыток мужчин природе изначально не требуется, поэтому и обрекла она нас на раннее и быстрое вымирание.
Марк делился своими знаниями тем самым поучительным тоном, который когда-то так раздражал меня, но который сейчас был мне безразличен.
В общем, никто не возражал, все были согласны— действительно, чего их жалеть, мужиков-то.
— Именно потому, — продолжал Марк, обращаясь все также к Матвею, — женщины приспосабливаются быстрее и набираются, как ты говоришь, цинизма тоже быстрее, чем мужчины, — обыкновенная защитная реакция природы.
Все молчали, Матвей, казалось, не знал, что возразить, ведь Марк просто дополнил только что им же, Матвеем, сказанное. Я попыталась было сменить тему, но Марк меня перебил, видимо, многомесячное общение с книжными героями, если и не утомило его немного, то, во всяком случае, пробудило в нем многословие.
— Вот, например, еще парадокс. В какой-то статье я читал, впрочем, достаточно давно, об одном социологическом опросе, анонимном, конечно, среди женатых мужчин и замужних женщин. Так вот, вопрос звучал так: «Если бы у вас был любовник, в скобках любовница, то что бы вы сделали?» Дальше требовалось выбрать один из трех предлагаемых ответов. Первое: «ушли бы от мужа, в скобках жены», второй вариант: «бросили бы любовника, в скобках любовницу», — мне стало интересно, будет ли он до конца упоминать про скобки. — Третье: «сохранили бы статус-кво, то есть постарались бы остаться и с мужем, в скобках женой, и с любовником, в скобках любовницей».
Я улыбнулась, смеяться было бы уж слишком неприлично, все ж-таки на людях.
— Результат был ошеломляющий, — Марк выдержал паузу, чтобы после нее, видимо, нас ошеломить. — Выяснилось, что подавляющее большинство женщин либо уходили к любовнику, порывая с мужем, либо оставались с мужем, порывая с любовником. Мужчины же, наоборот, старались изо всех сил сохранить статус-кво, то есть сохранить и жену, и любовницу одновременно. — Он обвел аудиторию победоносным взглядом. — Они, те, кто проводил исследование, интерпретировали результаты опроса тем, что мужчины подсознательно саморазрушительны. Ведь вести двойную жизнь и физически, и эмоционально, и материально крайне обременительно, что в конечном счете сказывается на здоровье и на качестве жизни в целом. Женщины же, наоборот, делая выбор, ограничивают свои затраты, щадя себя и уменьшая потери.
— Вот она, победа дарвиновского учения, — не выдержала я в конце концов, не в силах больше слушать эту муть, это популистское приложение к вульгарной газетной статейке.
Слава Богу, он понял и замолчал, а может, ему просто надоело, просто желание говорить было исчерпано, и именно потому он больше не произнес за весь вечер ни слова.
И хотя Матвей пытался развить тему, наверное, для него она была актуальной, и признался, что, полностью подписывается под результатами опроса, ни у кого желания ни спорить, ни обсуждать больше не обнаружилось, и тема заглохла сама по себе.
Мы ушли в одиннадцатом часу, и хотя для меня так рано возвращаться домой было непривычно и я не очень-то туда стремилась, но возвращаться больше было некуда — ехать в университет не имело смысла, — и я покорно села в машину.
По дороге мы молчали. Мы так давно не находились вместе, если не считать наши семинары, пропитанные без остатка конкретной тематикой и не выходящие за ее пределы, что я чувствовала себя неуютно, нависшая тишина давила, и я думала, что бы такое сказать нейтральное, чтобы разрядить обстановку, но не могла придумать..
