Мо Инья - Избранные произведения писателей Юго-Восточной Азии
— На это и рассчитывать нечего. Разве ты не знаешь, что он ни за что меня не отпустит!
— Ну, здесь-то можно кое-что придумать… Слушай, Сун, ведь у тебя есть отец с матерью! Смекнула? Скажи ему, что ты, дескать, собираешься навестить родителей, как это принято у китайцев. Обычай, мол, велит… А я подговорю дружков, пусть скажут, что они — твои односельчане. Ему доложат: так, дескать, и так, дома у Сун неблагополучно. Ну, ты и отпросишься у него дня на три — сходить в родную деревню! А там уж мы с тобою зря времени терять не станем! Махнем в город, да и все тут. И уж гульнем славно! Ловко я придумал, Сун? О деньгах не беспокойся — все расходы беру на себя!
— Эх ты, сразу про деньги! Деньги — это пустяки! Я ведь и сама кое-что подкопила.
— Ну как, Сун, согласна?
— Если выйдет что — я передам тебе…
Довольный успехом, Синг выскочил из лавки и помчался искать, где можно было бы обменять деньги на ассигнацию в сто батов: завтра он собирался продолжить свою игру. Ему пришлось изрядно побегать, не у каждого ведь найдешь «красненькую»! Пока он хлопотал, совсем стемнело. Возвратившись домой, Синг сразу же лег в постель и сном праведника проспал всю ночь.
Утром, когда начало светать, его разбудили птицы. Музыка, доносившаяся с ближних деревьев, отозвалась в его сердце, и в нем зазвучала радостная песня. Синг вскочил, натянул модный костюм из Бангкока и отправился в лавку Нгиапа. Все было как накануне.
— Кофе и пачку «Золотой чешуи»!
А потом он подал Сун красную ассигнацию. Сун не взяла.
— Куда же ты подевал сотню, что я разменяла тебе вчера вечером?
— Сейчас уже не помню. Выпил немного. Забыл, на что и потратил.
— Значит, и ты пьешь?! — пробормотала Сун.
— Да я был словно не в себе, вот и напился… Уже несколько месяцев не нахожу себе места, совсем одурел…
— Да что случилось-то? — тихо спросила Сун.
— Влюбился… В чужую жену… Сама знаешь, хорошо это или плохо!
Сун вздохнула и подошла к нему поближе.
— Вчера ночью я говорила с ним. Просила отпустить меня домой на три дня. Нгиап сказал, что пустит завтра с утра. Ты возьмешь меня в город? Мне так хочется на ярмарку. — Выговорить все это стоило Сун большого усилия. — Сперва он не хотел меня отпускать. Пришлось его долго упрашивать. Сказал: если через три дня не вернусь, сам пойдет за мною. Закроет лавку и пойдет…
— А сегодня ты не сможешь пойти? — встрепенулся Синг.
— Да не торопись так, куда спешить?
Он сунул ей в руку кредитку. Сун разменяла и вернула ему всю сотню. Сердце у нее сжалось, когда она глядела ему вслед.
Днем Синг наведался опять, и вновь в его руках была красная ассигнация. Придя ужинать, он разменял еще одну. Синг всегда был азартным игроком. И теперь игра полностью захватила его. Он видел перед собой только крупную ставку. Все остальное уже не имело значения. Время тянулось для игрока медленно, он едва дождался утра.
И вот наконец он ведет Сун в город, где, кстати сказать, нет никакой ярмарки. Он приводит ее в маленькую гостиницу около базара. Они поднимаются по лестнице. Синг открывает дверь номера и, легонько втолкнув внутрь свою спутницу, опускает щеколду.
Синг выхватывает из-за пояса маленький кинжал и крепко сжимает запястье Сун.
— В этой жизни нам с тобою не будет счастья. Лучше уж умрем вместе!
— Что ты, что ты, зачем? — в ужасе кричит Сун.
— Мы умрем вместе, моя любимая, моя Сун… И ты не будешь никогда принадлежать другому…
Сун бросается к нему, обнимает за шею, хочет вырвать из его руки кинжал.
— Не надо думать о смерти, — голос ее дрожит, — я тоже люблю тебя. Не любила бы — так не пошла бы с тобой сюда.
— Когда же ты полюбила меня, Сун? — спрашивает он, стараясь скрыть свое торжество.
— Полюбила сразу, как увидела… Когда ты дал мне в первый раз «красненькую», помнишь?
Теперь уже Сун ничего не стоит отнять у него кинжал. Рука Синга легко разжимается. Все еще дрожа от страха, она подходит к окну и бросает кинжал на пол…
Все горести позади. Ярким пламенем вспыхивает страсть, закипает любовный напиток, исцеляющий сердца; горит огонь любви, но не обжигает, а лишь обволакивает влюбленных сладостной истомой. Они уже забыли обо всем на свете. Время остановилось…
Наутро четвертого дня Синга, как всегда, разбудили птицы. Не торопясь, он встал с постели, свернул москитную сетку, задернул полог, умылся и прополоскал рот, потом занялся своим туалетом. Спешить не хотелось. Посвистывая, он надел старый костюм и медленно направился в лавку Нгиапа.
Синг старался не смотреть в сторону Сун. Не взглянула на него и Сун. Горечь незаслуженной обиды жгла ее. Она ведь предлагала ему бежать, а он отказался…
У завсегдатаев лавки были довольные лица, их глазки маслено поблескивали. Только господин заместитель с Му-нитом да учитель Санга сконфуженно улыбались, им явно было не по себе.
— Ну, Синг, а ты, оказывается, ловкач! — с трудом выдавил из себя Киат. Порывшись в кармане, он достал пачку кредиток и велел своим компаньонам сделать то же самое.
Все это не могло укрыться от глаз Сун. Теперь она поняла, зачем Синг потащил ее в город, зачем устроил всю эту игру. Боже, как стыдно! И как она его ненавидит!
Сун стояла и смотрела, как он пересчитывает деньги — пятнадцать «красненьких»! Запихивает всю пачку в карман.
— Ну, а как же «Мэконг», господа? — напомнил Синг, хитро усмехаясь. — Хоть на бутылочку да рассчитываю!
Сун резко оттолкнула стоявший рядом стул и, не выдержав, начала швырять все, что попадалось ей под руку. Страшный грохот не мог заглушить злорадного смеха, который раздавался в ее ушах… «Какой подлец! Я-то, дура, всему поверила! Думала, что это любовь! А он держал пари, мерзавец…»
Обессилев, Сун принялась машинально вытирать стаканы, стоявшие на прилавке. Ее руки привычно брали стакан за стаканом, протирали полотенцем и ставили на прежнее место. В душе было пусто. А глаза смотрели куда-то вдаль, где сходятся земля и небо…
Перевод с тайского Ю. Осипова
Мон Мети
Рассказ «Тряпка» писательницы-новеллистки Мон Мети был впервые опубликован в солидном ежемесячном журнале «Чао крунг», издающемся в Бангкоке. С тех пор прошло более десяти лет. За эти годы окончательно сложилось писательское кредо Мон Мети, возросла ее популярность среди демократической части таиландского общества. Она принадлежит к прогрессивному литературному движению, представители которого все более и более обращаются в своем творчестве к вопиющим противоречиям между правящими кругами и эксплуатируемыми низами, к неразрешенным политическим и социально-экономическим проблемам Таиланда.
Художнику, обеспокоенному крайне тяжелым положением трудящегося и угнетаемого люда, поднимающему свой голос в защиту интересов абсолютного большинства таиландского населения, приходится считаться с обстановкой и тщательно выбирать методы и способы, наиболее эффективные в борьбе за лучшую долю своего народа. Существует прямая связь между процессами беспрерывного ухудшения положения трудящихся и постоянным ростом ассигнований на военные расходы. Правители Таиланда связали страну «соглашением о военной помощи» с агрессивным курсом Пентагона, что, естественно, породило в стране движение против ее милитаризации.
Каждый литератор выбирает свою форму протеста. Один выступает с обличительным памфлетом, другой произносит речь на митинге или собрании, третий — на международном форуме. Мон Мети избрала свой путь — она пошла к «униженным и оскорбленным», к обитателям городского дна, в трущобы таиландских городов. Она не витает в облаках нравоучительных сентенций, почерк ее строг и конкретен, она не расписывает тяготы жизни, а правдиво описывает их. Далеко не всегда изображаемые ею «люди дна» — борцы, но всегда они сохраняют в натуре человеческий облик, зачастую наделены привлекательными свойствами, стойкостью в житейских неурядицах. Человек не придавлен, не сломлен — этот подспудный оптимистический мотив проходит отчетливо через все творчество писательницы. Она как бы проповедует лозунг, поддерживаемый истинными демократами в буржуазном мире: измените общественный строй — изменится и человек!
Политическое движение таиландской интеллигенции подготовило почву для появления рассказов Мон Мети: она имеет своего читателя, которому помогает осмыслить происходящие события, заставляет задуматься над современной таиландской действительностью и определить свое место в борьбе сегодняшней и будущей.
Н. Хохлов
Тряпка
— Монг, паршивец!
Ну и голосок у мамки, когда сердится. Колокольцы в храме все разом грянь — и то тише будут.
