Самсон Агаджанян - Опаленные крылья любви
Люба купила большую коробку конфет, подробно объяснила Вике (так звали девушку), что она должна сказать воспитательнице, и отправила ее в садик, а сама стала ждать, когда та приведет ребенка. До самого последнего момента она не верила, что это произойдет, и когда увидела девушку с ребенком, не поверила своим глазам. Люба быстро достала пачку денег и сунула ей в руку.
— Поезжай на Черное море, отдохни.
Вика, обрадованная таким легким заработком, тут же испарилась. Малыш с любопытством уставился на незнакомую женщину. Люба с ненавистью взглянула на него и, с трудом переборов свои чувства, опустилась на корточки, искусственно улыбаясь, спросила:
— Вовочка, как папу звать?
— Умар, — достаточно четко для своего возраста ответил ребенок.
— А маму?
Тот молча смотрел на нее.
— Ты что, не знаешь, как маму звать?
Малыш молчал. Она прижала его к себе и погладила по голове.
— Я твоя бабушка. Понял?
Тот кивнул.
— Сейчас мы поедем в магазин и я куплю тебе игрушку. Ты что любишь?
— Машинки.
— Вот и купим тебе машинку.
Она взяла его за руку и повела. По дороге остановила машину, но пути заехали в магазин, где Люба купила набор игрушечных машинок, и поехали в аэропорт. Спустя пять часов он уже сидели в самолете. Когда самолет оторвался от земли, она наконец расслабилась. Все это время нервы были на пределе, ей казалось, что ее вот-вот задержат.
Домой приехали ночью. Не заходя к себе, Люба направилась в дом соседей Тарусиных. Открыла дверь ключом, вошла. Хотела включить свет, но передумала и на ощупь пошла в глубь дома. Она заранее подыскала место, где будет держать ребенка. В чулане она включила свет, опустилась на корточки и, с ненавистью глядя ребенку в глаза, произнесла:
— Вот мы, гаденыш, и приехали, — и со всего размаха ударила его по щеке.
Вова упал на пол. Лежа на полу, не понимая, что произошло, он испуганно смотрел на «бабушку». Та приподняла его за волосы и начала бить по лицу. Он громко заревел. Не обращая внимания на его вопли, словно озверев, она продолжала беспощадно бить ребенка. Тот, пронзительно крича, захлебнулся в слезах.
Отведя вдоволь душу, Люба кинула малыша на пол и пошла домой. Родители спали, она не стала их будить и, не раздеваясь, легла на кровать. Злорадно улыбаясь, она представила состояние Умара и Наташи, когда те узнают, что их ребенок похищен, Насладившись своей местью, с улыбкой на губах Люба спокойно заснула.
Утром Ахмед тихо, чтобы не услышали родители, спросил:
— Привезла?
Она отрицательно покачала головой. Люба еще в дороге решила, что об этом не должен знать даже брат.
После завтрака она помогла матери по дому, завернула в газету кусок хлеба и незаметно вышла. Дойдя до дома Тарусиных, оглянулась по сторонам. На улице было пусто. Она быстро вошла во двор, поднялась на веранду, прислушалась. В доме было тихо. За дверью чулана, где находился ребенок, тоже стояла тишина. Она открыла дверь, включила свет. На полу калачиком спал Вова. Некоторое время она молча смотрела на него. Где-то в глубине души что-то дрогнуло, но это длилось доли секунды и, чтобы отогнать жалость, Люба со всего размаха ударила ребенка ногой. Тот, скорчившись от боли, открыл глазенки и испуганно посмотрел на нее. Она еще раз пнула его ногой. Вова заплакал. Она кинула ему в лицо кусок хлеба, вышла. Через минуту вернулась с чашкой, наполненной водой. Вова продолжал хрипло плакать. Она поставила чашку на пол, схватила его за волосы и лицом ткнула в нее.
— Лакай, собачье отродье!
Вова захлебнулся. Она приподняла его голову. Тот широко раскрытыми глазенками, в которых отражался ужас, смотрел на нее.
— Что, гаденыш, смотришь? — зашипела она и шлепнула его по лицу.
От ребенка шел специфический запах. Штанишки были мокрые.
— Ты думаешь, я твое говно буду убирать? Ты в нем и захлебнешься. Это я тебе обещаю.
Напоследок она еще раз пнула его ногой, вышла. Βо дворе дома полуоткрыла калитку, подождала, когда на улице никого не стало. «Надо приходить по ночам», — решила она.
Поздно вечером, когда в доме все уснули, Люба снова пошла к Тарусиным. В чулане присела на корточки и увидела нетронутый хлеб. Воду мальчишка тоже не пил. Она схватила его за волосы, усадила на пол, взяла хлеб и сунула ему в рот. Но тот, крепко зажав зубы, мотал головой. Она схватила его за ухо и истерично закричала:
— Ешь, гаденыш, или убью!
Вова от боли захрипел. Он уже не мог плакать. Она пальцами разжала ему рот и затолкала в него хлеб. Тот выплюнул его. Она отшвырнула мальчика от себя, встала.
— Подыхай…
Одурманенная животной ненавистью к Умару и к Наташе, она вновь набросилась на ребенка, схватила его за волосы и стала таскать по полу. Поиздевавшись вдоволь, ушла.
На следующую ночь она застала мальчишку скрюченным на полу, глаза его были закрыты. Она схватила его, стала трясти, но тот не открывал глаз. Он весь горел. «А вдруг умрет?» — промелькнула мысль. Некоторое время Люба молча обдумывала, что с ним делать. Возникла мысль отнести его в погреб и там живого закопать, но она передумала. «Нет, гаденыш, так рано я тебе не дам подохнуть! Твои родители мне сделали больнее!»
Она взяла чашку с водой, пальцами разжала его рот и стала медленно вливать воду.
* * *Глубокой ночью, стараясь быть не замеченным соседями, Умар постучал домой. Огец, увидев сына, обрадовался, но потом понял, что тот чем-то встревожен.
— Сынок, что случилось?
— Похитили моего сына.
Умар рассказал все как было. Когда он закончил, Анвар, ни слова не говоря, подошел к серванту, достал коробку с патронами, потом подошел к стене, где на ковре вместе с кинжалами висело двуствольное ружье, зарядил его.
— Пошли!
— Погоди, отец. Возможно, я ошибаюсь и Люба здесь ни при чем, да и ружьем ее не напугаешь. Будем действовать по-другому. В первую очередь надо выяснить, уезжала ли Люба или ее братья из дома в дни похищения сына.
— На той неделе я видел обоих братьев, а Любу что-то не видел… Но если похитила она, куда могла спрятать?
— Наверно, держит дома.
— Нет, дома она не будет его держать. Я хорошо знаю ее отца Азнаура. Несмотря на нашу вражду, он не позволит ей такое. По всей вероятности, она прячет его в горах, где база ее брата Ахмеда, и родители об этом могут не знать. Завтра я увижу Азнаура и попытаюсь все выяснить.
К вечеру Анвар пошел к магазину, возле которого собирались старики близлежащих домов и обсуждали происходящее не только в Чечне, но и во всем мире. Туда постоянно приходил и Азнаур. Несмотря на натянутые отношения между их семьями, фронтовые друзья при встрече приветствовали друг друга и иногда перекидывались несколькими словами. Когда Анвар подошел к магазину, старики с жаром вели спор о ночной бомбежке Грозного. Они ответили на почтительное приветствие Анвара и продолжили свой жаркий спор.
Анвар украдкой посмотрел в сторону Азнаура. Тот, кивая седой головой, молча поддерживал спорщика, который на чем свет стоит яростно поносил Ельцина за то, что начал войну против собственного народа. Анвар подошел к Азнауру.
— У тебя закурить не найдется?
Тот удивленно посмотрел на него.
— С каких это пор ты стал курить?
— Зуб болит.
Азнаур вытащил кисет, молча протянул ему. Анвар насыпал щепотку махорки на газету и стал закручивать. Азнаур молча наблюдал за ним. У того не получалось. Он не выдержал, забрал у него газету, закрутил и молча протянул ему. Анвар сунул самопал в рот, прикурил у Азнаура, сделал глубокую затяжку и тут же надрывисто закашлял. Азнаур, посмеиваясь, смотрел на него.
— Как такую гадость куришь? — переведя дыхание, спросил Анвар.
— Кому гадость, а кому мед.
После второй затяжки Анвар выбросил самопал на землю, посмотрел на Азнаура.
— Завтра обещали плиту на могилу Аслана привезти. Ты не хочешь посмотреть?
Тот ответил вопросом на вопрос:
— Ты что, плиту заказал?
— Да.
— А ты когда последний раз был у него на могиле?
— Две недели тому назад.
— Тогда сходи и посмотри.
— Хочешь сказать, что плита уже стоит?
— Вот именно.
Анвар обескураженно покачал головой.
— А что же мне делать с этой плитой?
— Побереги, может, тебе самому понадобится, — беззлобно посмеиваясь, произнес рядом стоявший старик.
Азнаур недовольно посмотрел на него.
— Придержи язык.
Анвар все обдумывал, как выведать у друга про Любу, и после долгого раздумья спросил:
— Как Люба поживает?
Азнаур тяжело вздохнул.
— Для нее сейчас не жизнь, а ад. На той неделе к подруге в Майкоп ездила. Мы думали, она немного отвлечется от своего горя, но вернулась еще больше обозленная. Ночами бродит по улицам… Не знаю, что с ней делать. Наверно, придется показать врачу. Видно, у нее с головой что-то не ладно. Тяжело на нее смотреть…