Жан-Мишель Генассия - Клуб неисправимых оптимистов
— Мы расстались десять минут назад. Зачем ей было звонить?
— Она хотела узнать час твоего рождения.
— И что ты ответила?
— Сказала, что ты родился в половине восьмого вечера, хоть и не поняла, почему она этим интересуется. Тебя я родила легко, а вот с Жюльеттой намучилась. Девочки всегда тяжелей достаются. Пусть Камилла составит и мой гороскоп. Я родилась двадцать восьмого января, в четыре часа утра.
— А я? — встряла в разговор Жюльетта.
* * *Характер у Камиллы был неидеальный, но злопамятством она не отличалась и простила меня за вранье, тем более что могла наконец заняться моим гороскопом. Подруга ее матери держала салон предсказаний в квартире окнами на парк Монсури. Она пообещала сопоставить наши гороскопы и определить, что нас ждет в будущем.
— Ты не веришь, но я тебе докажу.
— Предвидения не существует, Камилла. Иначе все было бы слишком просто.
— На свете живут люди, наделенные знанием, посвященные, — они способны направлять нас.
— Лично я предпочитаю не знать.
Через несколько дней Камилла сообщила, что некая неожиданная помеха мешает составлению моей темы. Пролетев расстояние в миллион километров, комета Холмса вынырнула из глубин космоса между созвездиями Рак и Телец. Пока эта блестящая точка с веерообразным хвостом будет оставаться в пределах видимости, некоторым людям не избежать потрясений в жизни.
— Она говорит, что комета сводит вместе влюбленных.
— Как ты можешь верить в подобные небылицы, Камилла!
— Она сказала, это коснется и тебя.
— Мы с тобой не терялись. Твоя ясновидящая, случайно, не знает, сдадим мы экзамены или нет?
— Она определяет траектории, а не отрезки пути. Скоро ты получишь подтверждение.
Убежденность Камиллы, ее энтузиазм заставили меня изменить мнение. Картезианцы — скучные люди. Красотой наделена только фантазия.
* * *Мы почти никогда не виделись по воскресеньям. У нее были обязательства по отношению к семье, которыми она не могла манкировать, а на все мои вопросы отвечала одно и то же:
— Не спрашивай почему! Если бы я могла, мы бы виделись! Но я не могу!
Во второй половине дня я шел в «Бальто». В клубе все время появлялись новые лица — из СССР, Югославии и Румынии. Новички говорили с уморительным акцентом — каждый со своим, особым, — носили старомодную одежду, к их лицам навечно приклеилось выражение тревожной недоверчивости. Всем им, как когда-то старожилам клуба, приходилось вступать в неравный бой с чиновниками, собирать бумаги и справки, доказывать, что с родины они уехали в пожарном порядке, чтобы избежать ареста и тюрьмы. Их опекали, подкармливали, пускали переночевать, связывали с изготовителями «настоящих» фальшивых документов. Стоили бумаги дорого, и вновь прибывшие не гнушались никакой работы: мыли посуду в ресторанах, таскали тяжести на стройках. Многие перебирались в Канаду, которая была куда добрее к иммигрантам, чем Франция. В воскресенье в клубе всегда был аншлаг, всех желающих зал вместить не мог, и постепенно шахматисты оккупировали ресторан. Правило говорить только по-французски больше не действовало, в «Бальто» теперь звучали почти все европейские языки. Люди, долго жившие под властью страха, привыкшие говорить шепотом, давали выход энергии и так шумели, что клиенты папаши Маркюзо и те, кто привык к тишине и покою, с ностальгической грустью вспоминали золотое времечко, когда членов клуба можно было пересчитать по пальцам.
— Принимая во внимание размеры и добрую волю наших «поставщиков», в клиентах недостатка не будет, — шутил Игорь. — Мы обречены на расширение.
* * *Время от времени в клубе появлялся Саша. Я внимательно наблюдал за ним. Он знал, как враждебно настроены Игорь, Леонид и другие, и специально их провоцировал. Его это забавляло. Никому не удавалось заметить, когда и как он появился. Саша просто оказывался среди нас — стоял и наблюдал. Как Братец Большие Уши. Его презрительно игнорировали, относились как к пустому месту. Потом он исчезал — так же незаметно, как появлялся. Я старался соблюдать внешние приличия, но вынужден был демонстрировать безразличие — он не хотел, чтобы я вмешивался в их отношения.
Я делал серьезные успехи в шахматах, и многие теперь хотели сыграть со мной партию.
— Хороший игрок — понятие относительное, — говорил Леонид, удостаивая меня чести сразиться с ним, если не было противника посерьезней. — Новички совсем никуда не годятся.
Однажды я сидел и наблюдал за Имре и Павлом, игравшими бесконечный матч-реванш. Павел пользовался отсутствием часов и собирался взять противника измором. Появился Игорь. Он был страшно возбужден, глаза у него блестели.
— Друзья мои, вы никогда не угадаете, с кем я сегодня беседовал целых два часа!
Мы пришли к заключению, что собеседником Игоря была какая-то знаменитость, и стали перебирать имена звезд эстрады, киноактеров, телеведущих, политиков и знаменитых спортсменов. Мы перечислили половину парижан, но не преуспели.
— Это француз? — спросил Грегориос.
— Нет. Он сел ко мне на бульваре Малерб. Я сказал себе: Игорь, сегодня тебе улыбнулась удача. Я поглядывал на него в зеркало и не верил своим глазам. Он в моем такси! Я колебался, но все-таки решился и заговорил с ним по-русски.
— Это был Громыко, приехавший в Париж инкогнито? — предположил Павел.
— Нет, это был живой бог!
Мы хором произнесли: «Нуреев!»
— Я не хотел скатываться до банальностей типа «я один из ваших почитателей», он наверняка выслушивает такие признания по двадцать раз на дню. Он держался несколько отстраненно, и я заговорил о «Баядерке», которую мы с Владимиром видели в шестьдесят первом. Он не забыл тот волшебный спектакль, когда зрители аплодировали ему стоя, кричали «Браво!», «Бис!» и никак не хотели расходиться. Он понял мое волнение и тоже расчувствовался. Я подвез его к служебному входу Оперы, и мы продолжили беседовать и смеяться, хотя он торопился. Он самый красивый мужчина на свете и самый великий танцовщик. Мы вспоминали Кировский театр и Ленинград, и у него в глазах стояли слезы. Я сказал, что не возьму с него денег, и тогда он пригласил меня посмотреть репетицию. Невероятное, потрясающее зрелище. Он был подобен ангелу, спустившемуся с небес на землю, все, кто был в зале и даже на сцене, не могли отвести от него глаз. Когда я собрался уходить, он подошел, чтобы еще раз поблагодарить. Представляете? Он! Меня! За то, что напомнил ему о родине.
— Чудесная встреча, — сказал Имре.
Я встрепенулся. Эту встречу устроило Провидение, Игорю суждено было столкнуться с Нуреевым. Я спрашивал себя, стоит ли упомянуть комету Холмса, но сделать этого не успел.
— Друзья мои, — продолжил Игорь, — сегодня случится невозможное — нас посетит Рудольф Нуреев.
Раздался хор восклицаний — все были потрясены: одни выражали восторг, другие — скепсис.
— Я рассказал ему о клубе. Он задал тысячу вопросов, пожал мне руку и спросил адрес. Сегодня вечером, после репетиции, он будет здесь.
Сообщение Игоря привело всех в состояние паники. Члены клуба заметались, стали приводить себя в порядок, в туалет выстроилась очередь.
— Нельзя принимать гостя в таком бардаке! — заявил Владимир.
Они освободили столы, протерли их губкой, вытряхнули и вымыли пепельницы, убрали к стене ящики и коробки, смахнули пыль с банкеток и подмели пол. Руководила авралом Мадлен, заставившая двух новичков, Горана и Данило, помыть заодно и окно. В какой-то момент Игорь заметил Сашу — тот полировал чистой белой тряпкой стойку бара.
— Какого черта ты тут делаешь? — зло рявкнул он.
— Вношу свой вклад в…
Игорь не дал Саше договорить. Он толкнул его и ухватил за воротник куртки. Они были одного роста, и худощавый, жилистый Саша вполне мог оказать сопротивление, но не сделал этого. Игорь выкинул его на улицу, крикнув в спину:
— Это в последний раз! Я тебя предупредил!
Саша отвечать не стал. Игорь вернулся в зал, трясясь от ярости. Томаш одолжил у соседа сверху простенький фотоаппарат «Инстаматик» и новую пленку. Мы вышли на улицу и выстроились в почетный караул между бульваром Распай и площадью Данфер-Рошро. Мы провожали взглядами такси, надеясь, что Нуреев вот-вот появится, но машины проносились мимо, кое-кто вернулся внутрь, чтобы отдохнуть и выпить по рюмочке.
— В котором часу он обещал приехать?
— Не знаю, репетиция началась с опозданием, наверное, он будет позже, — объяснил Игорь.
Владимир проявил решительность, позвонил в справочную и узнал номер дирекции Оперы. Мы стояли вокруг, с замиранием сердца ожидая ответа, но в это майское воскресенье трубку никто не снял. Надежда на появление гения сдулась как воздушный шарик, люди стали расходиться, но никто не позволил себе ни язвительной реплики, ни какого-нибудь неприятного замечания. Томаш вернул фотоаппарат хозяину. Мы остались в узком кругу отцов-основателей.
