Империя света - Енха Ким

Сочжи молча курила. Когда она докурила сигарету, он повез ее ужинать. В роскошном ресторане с отдельными комнатами она впервые в жизни попробовала дорогое блюдо из маринованного ската. Дядя заботливо предлагал ей попробовать то одну, то другую закуску. Несмотря на усталость, Сочжи съела больше обычного и даже приняла из рук дяди и выпила несколько рюмок водки, отчего все лицо ее стало красным. Тогда дядя вдруг казал:

— У каждого человека есть мечта, ты согласна?

Сочжи кивнула.

— Но с годами мечты исчезают, и к моему возрасту — как бы тебе это сказать? — вместо них появляется неодолимое желание. Понимаешь, о чем я?

Она бросила на него сердитый взгляд, как будто догадалась, на что он намекает. Дядя нервно покусывал ногти.

— Я не говорю про секс. Просто, понимаешь, у каждого человека есть свои желания. Но если ты не можешь их удовлетворить, они копятся внутри и в конце концов превращаются в болезнь. Понимаешь?

— Нет, — отрезала Сочжи.

— Я сделал, как ты просила. Теперь, я надеюсь, ты тоже сделаешь кое-что для меня. Все люди хотят разного и могут получить желаемое с помощью взаимовыгодного обмена — это и называется капитализм. Хотя прямо сейчас тебе это и не нравится, со временем все от этого только выгадают. Вот в чем его отличие от социализма. Социализм не учитывает того, что все люди хотят разного.

Избегая ее взгляда, он поднял рюмку и сделал глоток. Сочжи молчала, крепко сжав губы. Спустя некоторое время они оказались в каком-то дешевом отеле в центре города. Дядя разделся и лег на пол в ванной. Дрожа всем телом, он закрыл глаза. Сочжи встала прямо над ним и начала мочиться на его лицо. Ее горячая моча хлестала по лицу старшего инспектора по охране общественного порядка и струями стекала на пол. Казалось, из нее выходило все пиво, которое она выпила в ресторане. Когда она закончила, дядя открыл глаза. Затем, с раболепной улыбкой, снова закрыл. Она плюнула ему в лицо. От этого он получил еще большее удовольствие. Чтобы довести себя до оргазма, пока вся драгоценная моча не стекла с его лица, он начал лихорадочно мастурбировать. Сочжи в слезах выбежала из ванной и вытерлась полотенцем. Но все же она не могла отрицать того примитивного чувства наслаждения, которое она испытала, обливая мочой высокопоставленного полицейского чиновника — живое олицетворение государственной власти. Наслаждение это было практически театральным. Человек, в чьих руках власть и сила, лежал перед ней на полу абсолютно голый и вел себя как дитя, в то время как малолетняя правонарушительница унижала его, возвышаясь над ним, словно богиня. Она была одновременно действующим лицом и зрителем. От этой мысли ощущение реальности стало пропадать, и она почувствовала облегчение. Дядя сдержит свое обещание, и ее дело будет по-тихому закрыто. Сочжи чувствовала себя маленькой беспризорницей, которую только что приняли в преступную банду. Она словно вмиг повзрослела, заглянув в тайные механизмы, движущие этим миром, где власть борется с властью и один театральный акт сменяется другим.

Закончив, дядя принял душ, вытер начисто пол в ванной и вышел в комнату, чтобы одеться.

— Спасибо, — коротко сказал он.

Сочжи могла не сомневаться, что секрет останется между ними. Она вернулась в камеру, и через пару дней ее отпустили по решению прокурора. В тот день, когда в Лос-Анджелесе полыхал бунт, Сочжи рассказала обо всем этом Киену, после чего они, словно давние возлюбленные, направились в мотель. На мгновение в голове у него проскочила мысль о том, не придется ли ему лечь на пол в ванной вместо дяди, — может, в глубине души она хотела именно этого? Но это было не так. Ей всего лишь нужен был кто-то, кто бы выслушал ее. От возбуждения, вызванного тайным признанием, в ней вспыхнула минутная страсть, а он лишь оказался в этот момент рядом.

— После того случая дядя иногда приходил к нам домой. Я с ним сталкивалась лишь несколько раз, и тогда, наоборот, я ощущала над ним какое-то превосходство. Он притихал, старался не смотреть на меня… Отца мне было даже немного жалко при мысли о том, что он ни о чем и не подозревает. Но в глубине души я, наверное, все же торжествовала, оттого что смогла ему вот так насолить.

— Да, ты говорила об этом.

— Я об этом уже рассказывала?

— Угу, — Киен кивнул.

— Но есть кое-что, о чем я тебе еще не говорила.

— О чем?

— Тот дядя умер.

— Как?

— В авиакатастрофе в Мокпхо.

— Ах да, тот рейс «Азиана Эйрлайнз» в Сеул.

— Ну у тебя и память! Я тогда была в Штатах и услышала об этом от мамы по телефону. Она рассказала, что в Мокпхо упал самолет. Сначала я подумала, что погиб отец. Но накануне того дня я видела дядю во сне. Он сидел у моей кровати, одетый во все белое, и ухмылялся.

— Думаю, в рай он не попал.

— Это точно, — Сочжи убрала волосы с лица. Они оба вяло засмеялись.

— Так что у тебя все-таки произошло? Выглядишь как-то неважно.

— Заметно?

— Угу.

— Голова немного болит.

— Ты же говорил, что у тебя не бывает головных болей.

— Было дело. А сегодня с утра вдруг как разболелась. Видимо, я все-таки присоединился к тем, у кого временами болит голова. С возрастом ведь многое меняется.

— Ну да. Где мы тогда встретимся вечером?

Киен немного подумал и ответил:

― Как насчет японского ресторана в «Уэстин Чосон»?

Сочжи недоверчиво покосилась на него.

— Так-так, тут точно чем-то попахивает. И что у тебя, интересно, в той борсетке, уж не наркотики ли какие-нибудь?

— Вдруг захотелось их суши.

— Там их хорошо готовят?

— Мы разве туда с тобой не ходили? Там еще неплохой суп из головы трески.

— Со мной ты только по дешевым ресторанам ходил, — Сочжи захихикала.

— Сегодня я угощаю. Тебе понравится.

— Спасибо. Тогда встретимся в шесть в вестибюле отеля.

— Договорились. Ну мне пора.

Киен направился к выходу и, задержавшись в дверях, добавил:

— Договоримся на шесть, и если вдруг что случится, я позвоню.

В коридоре была тишина. Они кивнули друг другу на прощание, и Киен зашагал в сторону главного вестибюля, наполненного солнечным светом. Сочжи подождала немного и последовала туда же. Из динамиков раздался звонок с урока. На этот раз это был квинтет Шуберта «Форель». По сигналу все громадное тело монстра под названием «школа» пришло в движение. Пол под ногами загудел, как при мелком землетрясении, и пронзительные детские голоса, сливаясь в пустой вязкий звон, постепенно становились все громче. Шум и вибрация, начавшись где-то сверху, медленно сползали на первый этаж. Киен снова прошел по темному коридору с наградами и грамотами и оказался на улице. Он почувствовал тяжесть в голове и во всем теле. Возвращавшиеся с физкультуры дети шумной стаей пронеслись мимо него и побежали вверх по лестнице. В носу защекотало от резкого, но не отталкивающего запаха пота и взмыленных детских тел. От этого он почувствовал прилив бодрости. Возможно, времени у него уже совсем не осталось, но он твердо решил, что не будет просто так лежать на этой разделочной доске и покорно ждать своей участи. С этими мыслями он сел в машину и завел двигатель. Сочжи стояла перед главным входом и не сводила с него глаз, пока его «Соната» не скрылась из виду, выехав за школьные ворота.

Хенми была не из тех детей, кто на перемене носятся по школе. Ей больше нравилось спокойно сидеть у окна, подперев голову руками, и наблюдать за школьным двором. Не успели ребята, у которых только что была физкультура, уйти со спортплощадки, как туда высыпали самые нетерпеливые мальчишки из следующего класса, чтобы погонять мяч перед уроком. Невдалеке от футбольного поля мужчина средних лет сравнительно быстрым шагом направлялся к стоянке. Его походка и силуэт показались Хенми до боли знакомыми. Она вытянула шею и присмотрелась: это был отец. Зачем это папа приходил в школу? Ладно бы мама… Может, у него была встреча с классным руководителем? Но учитель бы заранее дал ей об этом знать. Хенми хотела было открыть окно и окликнуть его, но передумала и просто смотрела ему вслед сверху вниз. Она впервые видела отца с этого ракурса. Он был где-то далеко внизу и от этого, наверное, казался непривычно маленьким и неказистым. Дома такой большой и внушительный, отец выглядел совсем другим на школьной площадке. Сейчас он был одним из множества пресловутых серых пиджаков за рулем «Сонаты» и в этом ничем не отличался от того же жалкого учителя физики. Отец мельком оглянулся на здание школы, откуда, ежась от еще прохладного весеннего ветра, один за другим выбегали ребятишки, и решительно сел за руль. Поодаль от него стояла какая-то женщина. Это была училка по корейскому Сочжи. Ее было легко узнать по лихо взбитым вверх коротким волосам как у японской деловой женщины. Было видно, что она вышла провожать отца. Но почему вдруг Сочжи, а не их классный руководитель? Машина отца выехала за главные ворота и двинулась вниз по склону.