Музей современной любви - Роуз Хизер
Может быть, он закончится, если Левин поедет к Лидии. Но это единственное, что ему не дозволено. Чего он не может сделать. Надо всем этим он и размышлял, наблюдая за Элайас, сидевшей напротив Марины Абрамович.
Элайас встала почти через час. Левин медленно провел рукой по лицу и глазам, вздохнул, воспользовавшись секундным уединением. Ему и хотелось, и не хотелось, чтобы Элайас его увидела. Когда он отнял руку и огляделся, ее уже не было.
10
На третий день совместного наблюдения за Мариной Абрамович Левин пригласил Джейн выпить после закрытия музея. Она предложила бар в своем отеле.
— Если я не слишком навязываюсь. Мне просто хочется посидеть там, но кажется странным делать это в одиночку. И еще я хочу поставить вас в известность: я замужем. То есть, вообще-то, я вдова, но совсем недавно. Я почувствовала необходимость сообщить вам об этом.
— Прекрасный отель, — сказал Левин, удивленный тем, что она здесь остановилась. — Вы знаете, что он принадлежит Роберту Де Ниро?
Джейн знала, но лишь с тех пор, как зарегистрировалась. Она не помнила, почему забронировала именно эту гостиницу. После смерти Карла незначительные решения сделались для нее загадкой. Как будто какая-то часть ее сознания жила своей жизнью, не ставя в известность хозяйку.
Они доехали на метро до Канал-стрит и прошли несколько кварталов по направлению к Гудзону. Левин больше не спрашивал новую знакомую о ее личных обстоятельствах, но теперь отчетливо различал на ней ярлычок «вдова». Было бы проще, думал он, если бы у него тоже имелся такой ярлычок. «Отступник». «Трус». «Понесший утрату». «Брошенный». «Бросивший». Любое описание его положения, кажется, требует целого абзаца. Дискуссии. Фуги.
Иногда с последующим silenzio. Или crescendo[11].
Бармен поприветствовал их, подал воду со льдом и блюдо с теплыми оливками.
— Я даже не знаю, что заказать, — рассмеялась Джейн.
Бармен предложил ей мартини, и она согласилась. Левин заказал пиво «Гиннесс». Вне стен музея ему казалось, будто они — два энтузиаста, которых свело вместе таинственное увлечение. Он вдруг осознал, что у них, возможно, больше нет ничего общего, и внезапно почувствовал себя рядом с ней неловко.
— Если вы композитор, то, наверное, знакомы с кинозвездами? — полюбопытствовала Джейн.
Левин помотал головой.
— Я работаю по большей части в одиночестве. Потом, если режиссер доволен услышанным, подбираю команду музыкантов. Порядок очень четкий. Я провожу много времени, консультируясь с режиссером, наблюдая за монтажом, но от актеров я далек. В молодости я часто появлялся на съемочной площадке. Никакой магии там нет. Обычная работа. Освещение. Игра. Монтаж. Музыка — лишь один из элементов, который заставляет иллюзию казаться реальностью.
— Что вдохновляло вас… ну, знаете, когда вы были моложе?
— Видели фильм Серджио Леоне «Хороший, плохой, злой»?
Джейн помотала головой.
— Это ранний Клинт Иствуд, — объяснил Левин. — Саундтрек написал Эннио Морриконе. Он же сочинял для «Миссии». Это выдающаяся киномузыка.
— «Миссию» мы смотрели, — сказала Джейн. — Она ужасно грустная.
— Ну, саундтрек к «Хорошему, плохому, злому» вы бы тоже узнали, если бы услышали.
— Должна признаться, мы совсем не кинолюбы.
— Вы и ваш муж? — уточнил Левин.
— Да. Карл умер лишь в сентябре прошлого года, так что, кажется, еще рано переставать говорить «мы». У меня пока как-то не получается. Может, мы — то есть вы и я — просто пойдем дальше и притворимся, что за моим плечом не стоит смерть?
Левин кивнул, мгновенно испытав отвращение к этому образу. Он был уверен, что Джейн сейчас спросит, женат ли он. Но она не спросила. Просто улыбнулась и сказала:
— И как это случилось? Как вы начали писать музыку для кино?
— Мой друг… сценарист и режиссер… Мы познакомились в Джульярде. — Левин пожал плечами. — Так часто бывает.
Не было смысла упоминать о Томе. О смерти, стоявшей за его, Левина, плечом.
— У вас, должно быть, есть награды? — спросила Джейн.
— Было несколько штук.
— «Оскары»?
— Три номинации, но ни одной победы. И все же это ничто по сравнению с Рэнди Ньюманом. Он был номинирован раз семнадцать, а премию получил только однажды.
— Иногда, — заметила Джейн, — мне кажется, что известность — это нечто вроде болезни. Каждый, кто тебя видит или сидит рядом с тобой за ужином, знает, что она у тебя есть, и это, несомненно, меняет отношение людей.
— В общем, правда, — согласился Левин. — Если только они не известнее тебя, и тогда меняется уже твое отношение. А в кинобизнесе сразу видно, кто более известен.
— А! Ну что ж, обещаю, что изо всех сил постараюсь не обращать на вас внимания.
— Это было бы ужасно, — сказал Левин. Она ничего, когда улыбается, решил он. Было бы неплохо иметь такую учительницу по искусству в средней школе. — Может, поужинаем? — предложил он. — Мы могли бы прогуляться до Митпэкинга. Хотя и здесь весьма недурно.
— О да, — ответила Джейн. — Я здесь уже ужинала, превосходная кухня. А еще я побывала в «Трайбека грилл» и «Макао», там тоже замечательно, но трудно не чувствовать на себе чужие взгляды, когда ты одна. А заказывать еду в номер кажется неправильным, когда вокруг столько всего.
— Ну, есть одно местечко, где подают отличный французский фьюжн…
— Вы уверены, что ваша жена не будет возражать? — спросила Джейн, указывая на его обручальное кольцо. — Что вы выпиваете и ужинаете со странной женщиной, которую встретили в МоМА?
— Нет, — сказал Левин. — Жена… в отъезде. Она много путешествует. Ей было бы приятно знать, что я… — «Не одинок», — подумал он. Однако вслух произнес: — Что я проявил гостеприимство.
— Подождете минут десять? Я поднимусь в номер и приведу себя в порядок. А потом мы не будем говорить ни о моем муже, ни о вашей жене. Договорились? И о хлопководстве, пожалуй, тоже, — добавила женщина.
— О хлопководстве?
— О нем говорил мой муж, пока не умер. Но довольно об этом.
Когда Джейн вернулась, вместо джинсов и свитера на ней была черная юбка и бледно-голубая шелковая блузка. Прочные кроссовки сменили непритязательные черные балетки, волосы были забраны наверх. Левин осознал, что его новая знакомая внезапно обернулась несовершенной копией Лидии, отражением в кривом зеркале, слегка искажавшем черты жены, и почувствовал, как его захлестнула волна сомнения. Что он творит? Мужчина пожал плечами. Джейн ведь туристка. А он проявляет гостеприимство.
Улица встретила их мелкой, но назойливой моросью. Швейцар предложил зонты.
— Пойдем пешком? — спросил Левин.
— Хорошо, — рассмеялась Джейн. — Это настоящее приключение. Я в Нью-Йорке и отказываюсь обуздывать свой энтузиазм!
Сначала шли молча, потом женщина поинтересовалась:
— Итак, Арки, почему вы живете здесь, а не в Лос-Анджелесе, где снимается кино?
— Ну, здесь ведь тоже снимают много фильмов. И вообще Нью-Йорк музыкальный город, и образ жизни тут лучше.
— Значит, у вас сейчас перерыв между заказами?
— Нет, — сказал Левин. — Я работаю над музыкой к мультфильму.
— Детскому?
— Нет, взрослому.
— Мультфильм для взрослых — это необычно.
— Он японский. Там более развиты традиции…
— Но идет туговато?
— Почему вы так решили? — Левин поморщился.
— Таков ваш метод? Отвлечение как форма творческого созревания? — спросила она.
— Ну, это трудный проект. Я раньше никогда не работал с анимацией.
Она кивнула.
— Но раньше вы успешно сочиняли музыку. Сознание этого помогает?
— Едва ли.
Они остановились у очередного светофора.
— Знаете, в двадцатые годы была такая художница — Тамара де Лемпицка. Полька по происхождению, она училась в Париже и выработала своеобразный стиль. Сделалась одной из самых известных художниц Европы. В каком-то смысле она была предшественницей всей той славы, которой пользовался Уорхол. У нее была очень смелая, почти фотографическая техника. Несмотря на ранний успех, после тридцати пяти лет Тамара больше не сделала ничего значительного.
