Юрий Поляков - Гипсовый трубач, или конец фильма
– Это все? - спросил Кокотов.
– А вам мало? - Жарынин от возмущения даже прибавил скорость.
– Нет концовки.
– Ну, тогда вот вам концовка: Анатолий и Василий с ненавистью посмотрели друг другу в глаза и разошлись. Говорят, один растит теперь в ванной амазонского крокодила, а другой вместе с женой откармливает на балконе юного варана. Армагеддон впереди! Ну, как теперь?
– Теперь неплохо.
– Берете сюжет?
– Нет, спасибо! Я работаю в других жанрах.
– Это в каких же? Кстати, сколько у вас книг?
– Четыре, не считая… В общем, настоящих четыре.
– Четыре! И всего-то? А Лопе де Вега, к вашему сведению, написал две тысячи пьес. Взгляните на полное собрание сочинений Бальзака, Диккенса или Толстого! Вы не кажетесь себе после этого литературным пигмеем?
– Им помогали…
– Кто? Дьявол?!
– Ну почему же сразу - дьявол! - вздрогнул Андрей Львович. - Толстому Софья Андреевна, например, помогала…
– Помогала?! Да если бы мне моя жена так помогала, я бы ее задушил каминными щипцами! - злобно отозвался Жарынин.
– А Лопе де Вега пользовался бродячими сюжетами. Его пьесы - это же «ремейки» и «сиквелы», как сегодня выражаются…
– Вы-то сами хоть раз ремейк или сиквел писали?
– Приходилось, - вздохнул Кокотов.
– А почему тогда Гёте свой «ремейк» пятьдесят лет сочинял?! - вдруг страшным голосом закричал Жарынин и, отвернувшись от летевшей навстречу дороги, уставился на Кокотова бешеными выцветшими глазами. - «Фауст» ведь тоже ремейк!
– Вы меня так спрашиваете, - стараясь сохранять спокойствие, произнес писатель, - как будто это я был у Гёте соавтором. И, пожалуйста, смотрите вперед - мы разобьемся!
Даже не глянув на дорогу, Жарынин легко обошел внезапно выросший впереди грузовик-длинномер и сказал уже спокойнее:
– У Гёте был соавтор! Из-за этого он так долго и писал «Фауста». И вы прекрасно знаете, кто был тот соавтор!
Режиссер уставился на трассу, и некоторое время они ехали молча. Андрей Львович горестно размышлял о том, что, видимо, напрасно связался с этим странным человеком, даже не наведя о нем каких-нибудь справок. Мало ли кто он такой? Может, вообще маньяк! Завезет куда-нибудь… Так, припугивая самого себя, он в задумчивости нащупал в носу горошину, из за которой срочно пришлось звонить Оклякшину, проситься на прием…
– А почему все-таки, Андрей Львович, вы так мало написали? - как ни в чем не бывало, дружелюбно, даже сочувственно спросил Жарынин.
– Я не сразу пришел в литературу, - пожаловался Кокотов и страшным усилием воли заставил себя не щупать нос.
– А где ж вы до этого болтались?
– Я не болтался!
– Ну, хорошо: где же вы до этого самореализовывались?
– По-разному… Учителем, например, был.
– Учитель - это не профессия.
– А что же?
– Разновидность нищеты.
– Может быть, вы и правы, - отозвался Кокотов, внутренне поразившись жестокой точности формулировки. - А у вас и в самом деле есть деньги на фильм? - неожиданно для себя спросил он.
5. Алиса в Заоргазмье
Но в ответ из кармана жарынинской лайковой куртки донесся Вагнер - «Полет валькирий». Режиссер вынул новейший мобильник в золоченом корпусе, откинул мизинцем черепаховую крышечку и завел с какой-то обидчивой «Лисанькой» нежно-путанную беседу, из которой можно было понять, что назначенное на сегодняшний вечер интимное свидание, увы, отменяется, так как ему пришлось срочно вылететь в Лондон на переговоры. Кокотов, делая вид, будто разговор Жарынина его не интересует, достал свою старенькую «Моторолу» и обнаружил, что забыл с вечера зарядить аккумулятор. Огорченный этой пустяковой неурядицей, Андрей Львович подумал, что по мелодии, выбранной человеком для сотового телефона, можно определить его характер, а возможно, и карму. У него самого трубка играла печальную григовскую «Песню Сольвейг».
Тем временем они проскочили Окружную и подъезжали к Королеву, где всегда прежде собирались пробки. Кокотов не был в этих местах лет пять-шесть и с изумлением обнаружил затейливо-грандиозную развязку, напоминающую гигантского технотронного спрута, распустившего длинные щупальца, по которым во все стороны бежали крошечные автомобили, похожие на насекомых. Соавторы поднырнули под брюхом спрута и помчались дальше, все так же обгоняя осторожные коробочки «жигулей» и неповоротливые фуры-длинномеры. Мелькнул указатель на Пушкино. Деревья, стоявшие вдоль шоссе, были уже почти без листвы, но дальше, за придорожными домиками, теснились ярко-желтые, реже - багровые купы. Справа проблеснула новеньким золотым куполом отреставрированная церковь. Когда Кокотов проезжал по этому шоссе в последний раз, на месте храма виднелись развалины, напоминавшие сгнивший зуб.
«Точно золотую коронку надели, - подумал Андрей Львович и тут же мысленно извинился: - Прости, Господи!»
В последние годы он не то чтоб уверовал и воцерковился - скорее стал богобоязнен. Еще точнее: его суеверная робость, ранее распространявшаяся только на черных кошек и дурные сны, начала теперь свое смиренное восхождение к Престолу Господню. Во всяком случае, позвонив Оклякшину и попросившись на обследование, Кокотов зашел в храм и поставил свечку святому целителю Пантелеймону.
– Деньги есть, - сообщил Жарынин, захлопывая крышечку и убирая телефон в карман. - Зачем мне вас обманывать? Я обманываю только женщин и себя. Моя жена работает в крупной международной фирме: недра распродают. Так вот, она убедила своего шефа, мистера Шмакса, вложиться в мое кино.
– Он что, ненормальный, Шмакс?! - искренне воскликнул Кокотов.
– В определенной мере - да: он влюблен в мою жену…
– И вы так спокойно об этом говорите?
– А почему я должен волноваться?! Мы женаты двадцать семь лет и давно уже не вмешиваемся в личную жизнь друг друга. Знаете, в чем назначение мужчины?
– В чем?
– В том, чтобы вырастить из половой партнерши идейную соратницу!
– Неужели вам это удалось?
– Не сразу… Брак - это борьба. Мы с женой обо всем условились: она ему сказала, что я ревнив, как бабуин, и чтобы я не догадался, меня надо отвлечь. А как можно отвлечь режиссера? Дать ему возможность снимать картину - тогда он ничего вокруг себя не замечает…
– Оно конечно, - согласился Кокотов, - но во сколько же ему обойдется эта ваша… э-э-э… отвлеченность?
– В три-четыре миллиона!
– Долларов?
– Нет, этикеток от «Абрау-Дюрсо».
– С ума сойти… И ему не жалко? На эти деньги можно…
– Нельзя! Вы плохо, Андрей Львович, знаете психологию западников. Они же прагматики. Вкалывают с утра до вечера и ничего хорошего не видят. Они рабы, прикованные к галере бизнеса. Влюбляются до неприличного редко. Но уж если влюбляются… Для них собственные чувства - такая же ценность, как удачно вложенные деньги. И если появляется женщина, в которую можно вложить чувства, их не остановишь. Вот у нас в Союзе кинематографистов еще на износе советской власти был такой случай. В ОБВЕТе работала одна девушка…
