Бен Элтон - «Номер один»
— Конечно, — ответил он тихо. — Все любят победителя шоу «Номер один».
— Победителя?
Кельвин чуть было не выложил слишком много правды.
— Ну, возможно, не победителя, сэр, это, конечно, предстоит решать зрителям, но, как самый главный судья талантов и личностей в стране, я убежден, что вы сможете продержаться очень долго. По крайней мере, достаточно долго, чтобы люди смогли увидеть, какой вы на самом деле.
Принц снова погрузился в молчание и начал жевать печенье. Когда он снова заговорил, Кельвин понял, что он согласен.
— Я никогда не видел шоу «Номер один», — сказал он, — но я помню, что мои мальчишки смотрели «Х-фактор».
— Ну и?
— Кажется, там было целых семьдесят пять тысяч конкурсантов.
— У нас в прошлом сезоне было девяносто пять тысяч.
— В таком случае, мистер Симмс, простите мою глупость, но как вы собираетесь убедить людей в том, что, прослушав девяносто пять тысяч потенциальных звезд поп-музыки, вы выбрали вашего покорного слугу?
Кельвин искренне удивился. Он считал, что, раз уж принц Уэльский всю свою жизнь вращается во властных кругах, он мог бы быть немного проницательнее обычного дилетанта. У него могло быть капельку больше смекалки. Да хотя бы просто здравого смысла. Но, оказалось, он ошибался. Наследник престола по-прежнему верил в фею молочных зубов.
— Девяносто пять тысяч человек? — сказал Кельвин.
— Да.
— И вы думаете, мы всех прослушиваем?
— У меня было впечатление, что в этом-то и заключается смысл. Разве нет?
— Нет.
— Вы их не прослушиваете?
— Нет.
— О… кажется, я не вполне понимаю.
— Сэр. Пожалуйста. Просто посчитайте.
Подсчет
«Девяносто пять тысяч человек.
Трое судей.
Двенадцать финалистов.
И единственный „Номер один“!!»
Именно этим восторженным сообщением (сопровождающимся навязчивой, шумной музыкальной заставкой) предваряла каждый эпизод очаровательная Кили. Она снова и снова напоминала публике об огромном количестве желающих принять участие в шоу и трех безжалостных, несгибаемых арбитрах непревзойденного поп-масштаба, чьи задницы собирался надрать каждый кандидат в попытках дойти до финала.
«Девяносто пять тысяч человек.
Трое судей.
Двенадцать финалистов.
И единственный „Номер один“!!»
Кили выкрикивала эти фразы на фоне кадров с невероятно длинными эскалаторами, забитыми улыбающимися, жаждущими славы кандидатами. Она вопила в холлах центров досуга, забитых скандирующими толпами будущих звезд. Она выкрикивала их, когда головокружительные вращающиеся камеры показывали сверху огромные толпы на парковках. Она произносила их снова и снова, пока бесконечные очереди мечтающих об успехе рвались вперед, туда, где их пересчитывали, выдавали им беджи и регистрировали у длинных столов.
После всех этих толп показывали угрюмые и драматические кадры: камера скользила по трем мрачным, неулыбчивым лицам троих судей, одетых в черное, со сложенными на груди руками. Эти лица говорили: «Мы посмотрим на вас, мы будем судить вас справедливо, у вас будет шанс. Но не смейте играть с нами, потому что мы не потерпим никакого дерьма, и только лучшие и самые крутые выживут в беспощадном процессе отбора».
«Девяносто пять тысяч человек.
Трое судей».
В этом вкратце и заключалась суть шоу. Контраст, ясно и четко показанный самым тупым.
Девяносто пять тысяч алчущих славы кандидатов. Бурные и нудные. Гордые и нелепые. Трагические и одаренные. Красивые и обыкновенные. Хорошие. Плохие. И очень, очень уродливые. И затем — беспощадное политбюро поп-культуры. Кельвин, Берилл и еще один парень, которые после изнурительной череды прослушиваний выберут двенадцать финалистов и представят их нации.
Все очень просто. И все — полнейшая неправда.
— Сэр, — объяснил Кельвин, — большая часть из этих девяноста пяти тысяч желающих славы конкурсантов отсеивается, когда ни меня, ни Берилл, ни Родни нет не то что в одной с ними комнате, но даже в той же стране.
— Правда? Это невероятно! Неужели я был ужасно наивен?
— Вы разве не читаете модных журналов?
— Я иногда нахожу их в туалете, когда мои мальчишки оставляют у себя на ночь подружек.
— Сэр, мне казалось, вы считаете себя близким к народу? Не важно, если бы вы их читали, вам было бы известно, что я полгода провожу в Лос-Анджелесе! Я там суперзвезда. Шоу «Номер один США» — самое крупное шоу в мире.
— Боже мой, вы просто молодец.
— Поэтому откуда же мне взять время, чтобы болтаться по провинции в Британии и оценивать степень звездности девяноста пяти тысяч ничтожеств?
— Ну, возможно, не вы, но…
— Может, вы думаете, это делают остальные двое? Берилл живет в Америке! Всем известно, что она управляет огромной развлекательной корпорацией семейства Бленхейм. Родни, конечно, тут рядом, но даже у него есть какая-то там жизнь. Как вы, как кто-нибудь вообще может думать, что мы трое в состоянии найти время и прослушать девяносто пять тысяч конкурсантов?
— Ну, наверное, я и не думал, что вы действительно прослушиваете всех их.
— Может, вы думаете, что мы вскрываем конверты? Может, вы думаете, что мы читаем девяносто пять тысяч заявок?
Кельвин протянул принцу копию бланка для конкурсанта шоу «Номер один». Это был тщательно продуманный документ, в соответствии с которым участник давал обязательство выполнять правила конкурса независимо от того, как часто они могут изменяться, а также никогда, под страхом уголовного преследования, не обсуждать ни одной стороны своего опыта с прессой.
— Все, кто заполняют эти бланки, — продолжил Кельвин, — делают это потому, что хотят доказать мне, Берилл и Родни, что в них есть то, что нужно для конкурса: полет, вспышка, молния, которые выдернут их из банальной ничтожности их нынешнего существования и приблизят к мифической нирване, называемой «жизнью знаменитости». Они все думают, что у них есть шанс. Что как только они предстанут перед тремя известными судьями, у них появится настоящий шанс, пусть даже самый ничтожный, на то, чтобы их мечты воплотились в жизнь.
— Ну, в этом я не сомневаюсь.
— Но, сэр, им ведь не доведется предстать перед судьями, верно? По крайней мере, девяноста четырем тысячам — точно нет. Возможность того, что они действительно споют передо мной, Берилл и Родни, просто мизерная.
— Господь мой всемогущий, — сказал принц, искренне удивившись, — значит, это все ложь?
— Конечно, это не ложь, сэр! Это шоу-бизнес. Это развлечение. Мы никого не обманываем. Вся информация на виду, и, если люди захотят увидеть ее, им нужно будет просто посчитать. Девяносто пять тысяч конкурсантов. Трое судей. Как мы вообще можем прослушать хоть малую часть такого количества людей? Предположим, мы прослушиваем десять человек в час, это девять тысяч пятьсот часов. Допустим, мы работаем по десять часов в день, получится девятьсот пятьдесят дней! Почти три года нам придется просидеть за столом и говорить бесконечному потоку идиотов: «Я думаю, вам нужно найти себе другую мечту», да и то если будем работать без перерывов.
