Маргарет Этвуд - Беззумный Аддам
— Даже в самой чистой жизни, полностью устремленной к высокой цели, есть место для простой элегантности. Как учил тот же Адам Первый.
— Да, но иногда это место — в мусорном ведре, — парирует Ребекка. — У меня целая куча льняных салфеток, чтобы на коленях расстилать, и я не могу их погладить, потому что у нас нет утюга, и меня это ужасно бесит!
Она садится и кладет кусок мяса себе на тарелку.
— Я тоже очень рада, что ты не погибла, — говорит Тоби. — А кофе у нас есть?
— Да, если ты сможешь закрыть глаза на горелые щепки, корни и прочую дрянь. Он без кофеина, но я рассчитываю на эффект плацебо. Я вижу, ты вчера привела с собой целую толпу. Эти… как их вообще называть?
— Это люди, — во всяком случае, я думаю, что они люди, добавляет Тоби про себя. — Дети Коростеля. Так их называет шайка Беззумных Аддамов, а кому и знать, как не им.
— На нас они уж точно не похожи. Даже близко не лежали. Ох уж этот засранец Коростель! Кто знал, что он такой мастер нагадить в песочницу.
— Они хотят быть рядом с Джимми, — говорит Тоби. — Они принесли его сюда на руках.
— Да, я слышала. Майна мне рассказала. Ну вот и пускай теперь возвращаются в… где они там живут.
— Они говорят, что должны над ним мурлыкать. Над Джимми.
— Пардон? Что они должны над ним делать? — Ребекка слегка фыркает от смеха. — Это что, тоже такой сексуальный выверт?
Тоби вздыхает.
— Трудно объяснить. Это надо видеть.
Гамак
После завтрака Тоби идет посмотреть на Джимми. Он лежит в самодельном гамаке из веревок и изоленты, подвешенном меж двумя деревьями. Ноги прикрыты детским одеяльцем с веселенькими рисунками — кошки со скрипками, хохочущие щенки, тарелки с человеческими лицами водят хоровод с ухмыляющимися чайниками, коровы с колокольчиками на шее прыгают через луну, которая похабно пялится на их вымя. Рисунки на одеяле Джимми иллюстрируют известную английскую народную детскую песенку:
Эй, кошка со скрипкой,
Пляши, да не шибко!
Щенок на березе заржал,
Корова подпрыгнула выше луны,
И чайник с тарелкой сбежал.[2]
Для человека с галлюцинациями — самое оно, думает Тоби.
Трое Детей Коростеля — две женщины и мужчина — сидят у гамака Джимми на стульях, явно взятых из столового гарнитура: темное дерево, старомодные лиры на спинках, мягкие сиденья обтянуты глянцевым желто-коричневым полосатым атласом. Дети Коростеля на этих стульях смотрятся неуместно, но видно, что они довольны собой — словно для них это маленькое, но приключение. Их тела блестят, как лайкра с золотой нитью; огромные розовые мотыльки кудзу живыми нимбами порхают у них вокруг голов.
Они сверхъестественно красивы, думает Тоби. Мы, наверное, кажемся им недолюдьми: с болтающейся второй кожей, стареющими лицами, уродливыми телами — слишком худыми, слишком толстыми, волосатыми и шишковатыми. Совершенство не проходит даром, но платить за него приходится несовершенным существам.
Каждый из Детей Коростеля сидит, положив одну ладонь на тело Джимми. Они мурлычут; Тоби подходит, и мурлыканье становится громче.
— Приветствуем тебя, о Тоби, — говорит женщина, которая повыше ростом. Откуда они знают ее имя? Наверное, вчера все-таки прислушивались к разговорам. А как ответить? Как их зовут, и вежливо ли спросить об этом?
— Приветствую вас. Как сегодня чувствует себя Джимми-Снежнычеловек?
— Он немного окреп, о Тоби, — отвечает женщина, которая пониже ростом. Другие двое улыбаются.
Джимми и вправду выглядит лучше. Он чуточку порозовел, не такой горячий на ощупь и крепко спит. Дети Коростеля привели его в порядок: расчесали волосы, вытащили мусор из бороды. На голове у него видавшая виды красная бейсбольная кепка, на руке — круглые часы с пустым циферблатом. На носу криво сидят солнечные очки без одного стекла.
— Может быть, ему будет удобнее без этих вещей? — говорит Тоби, указывая на кепку и очки.
— Эти вещи должны быть у него, — отвечает мужчина. — Это вещи Джимми-Снежнычеловека.
— Они ему нужны, — говорит женщина пониже ростом. — Коростель говорит, что эти вещи должны быть У Джимми-Снежнычеловека. Видишь, вот эта вещь — для того чтобы слышать Коростеля.
Она поднимает руку Джимми с часами.
— А эта вещь помогает ему видеть Коростеля, — мужчина указывает на солнечные очки. — Только ему.
Тоби хочет спросить о назначении кепки, но сдерживается.
— А зачем вы вынесли его наружу? — спрашивает она.
— Ему не нравилось в том темном месте. Там, — мужчина показывает на дом.
— Здесь Джимми-Снежнычеловеку удобнее путешествовать, — говорит женщина повыше.
— Он путешествует? — переспрашивает Тоби. — Во сне?
Может быть, они имеют в виду сон, который, по их мнению, снится Джимми?
— Да, — отвечает мужчина. — Он путешествует сюда.
— Он бежит — иногда быстро, иногда медленно. Иногда идет, потому что он устал. Иногда Свиные его преследуют, потому что им не хватает понимания. Иногда он залезает на дерево, — говорит женщина пониже.
— Когда он доберется сюда, то проснется, — говорит мужчина.
— А где он был, когда начал путешествовать? — осторожно спрашивает Тоби. Она не хочет, чтобы ее вопрос показался неверием.
— Он был в Яйце, — говорит женщина повыше. — Там, где в самом начале были мы. Он был с Коростелем и с Орикс. Они спустились с неба, чтобы встретиться с Джимми-Снежнычеловеком в Яйце и рассказать ему новые истории, чтобы он потом рассказал их нам.
— Да, вот откуда берутся истории, — говорит мужчина. — Но сейчас в Яйце стало слишком темно. Орикс и Коростель все равно могут там быть, а Джимми-Снежнычеловек больше не может.
Все трое тепло улыбаются Тоби, словно уверены, что она поняла каждое слово из этого рассказа.
— Можно я посмотрю на ногу Джимми-Снежнычеловека? — вежливо спрашивает она. Они не возражают, но не убирают ладоней с его тела и продолжают мурлыкать.
Тоби смотрит, как поживают опарыши под тканью, которой она вчера обмотала ступню Джимми. Они трудятся вовсю, счищая мертвую плоть: опухоль спадает, и выделений из раны стало меньше. Эти опарыши уже почти созрели; завтра надо взять подтухшего мяса, положить где-нибудь на солнце, приманить мух, чтобы вывести свежих опарышей.
— Джимми-Снежнычеловек подходит ближе, — говорит низенькая женщина. — Когда он придет, он расскажет нам истории Коростеля, как он всегда делал, когда жил у себя на дереве. Но сегодня рассказывать будешь ты.
