Елена Колина - Через не хочу
«Я знаю, как тебя утешить», — сказал дядя Илюша. И повел меня в «Сладкоежку» на Литейном. Из всех наших только мы с ним до смерти любим сладкое.
В «Сладкоежке» дядя Илюша расплачивался у кассы, а я взяла поднос и стала искать свободные места. Хотела сесть за столик, где сидел один старый человек, ветеран войны, у него на пиджаке медали и ордена. Дядя Илюша каждый год 9 мая водит нас с Левой смотреть шествие ветеранов по Невскому. Я плачу, когда идут ветераны, они такие старые, и с каждым годом их идет все меньше. Дядя Илюша отворачивается, чтобы мы не видели его лицо, но я знаю, он плачет.
— Садись ко мне, — позвал меня женский голос.
Это оказалась Мариночка.
Я познакомила ее с дядей Илюшей: «Это папа Левы Резника, а это Левина и теперь моя учительница английского». А как ее зовут, забыла. В классе ее называют Мариночка. Она не очень пожилая, ей лет тридцать. Милая, тонкая, понимала, что я стесняюсь, и не спрашивала меня на уроке, только улыбалась мне.
Наш дядя Илюша красивый, как киногерой. Внешность — как будто он из фильма «Три мушкетера», или «Фанфан-тюльпан», или «Анжелика», а весь его облик как будто из французского кино 60-х, такой одинокий интеллектуал-бунтарь в черном, курит, слушает Жака Бреля.
— ВашЛеваВашЛеваВашЛева… — скороговоркой произнесла Мариночка.
Мариночка внешне обычная мышка, когда мышку знакомят с киногероем, она смущается и краснеет и начинает разговор на близкую киногерою тему.
— Мы все были так расстроены, не представляю, как вы это пережили…
— Мы пережили, — мужественно сказал дядя Илюша. — Моя жена вообще отнеслась к этой истории философски…
— Женщины легче переносят разочарования, чем мужчины, — понимающе кивнула Мариночка.
Пирожные в «Сладкоежке» вкусные, особенно корзиночка с кремом, хотя я больше люблю картошку из «Севера».
— Для школы большая честь, когда наш мальчик так хорошо выступает на всесоюзной олимпиаде, — сказала Мариночка. — Лева рассказывал, как мы его встречали? Собрание в актовом зале, поздравления директора. «Резнику выпала честь представлять Советский Союз на международной олимпиаде в Вашингтоне. Мы уверены, что Резник не подведет свою страну и свою школу…» …Ребята аплодировали стоя. Мы все надеялись, что Лева поедет в Вашингтон… Это звучит как «на Луну», правда? И вдруг он не включен в команду!
Дядя Илюша пожал плечами. Мы не говорим об этом с посторонними.
Разве можно передать словами счастье и возбуждение, в котором мы жили! Лева приехал с победой! Отличные баллы, второе место! Сам академик Колмогоров пожал ему руку! Лева поедет в Америку! В АМЕРИКУ! Неужели это происходит с нами?!
Разве можно передать словами наше горе, когда в последний момент его не взяли? Сказали, что его документы потерялись. У всех документы готовы, а у него потерялись!..
Дядя Илюша кричал «подлая страна!», кричал, что ненавидит эту страну и уехал бы отсюда, отряхнув прах со своих ног. Дядя Илюша кричал, а папа молчал, целую неделю ни с кем не разговаривал.
— Разве можно Леве Резнику представлять нашу страну в Америке? — сказал дядя Илюша.
Мариночка улыбнулась своей милой, застенчивой, совсем не учительской улыбкой, и кивнула:
— Я не хотела об этом говорить, но понятно, в чем причина…
Ей понятно, но она не скажет вслух. «Резника не взяли в команду, потому что он еврей». Не пускать еврея на олимпиаду стыдно, а произнести слово «еврей» нельзя. Вот какая у нас лицемерная страна. В ней живут притворюшки тети-хрюшки. Я тоже стесняюсь говорить «еврей». Мне нужно потренироваться говорить «я еврейка». Независимо — «я еврейка». Гордо — «я еврейка».
Дядя Илюша заулыбался, распушился. Рассказал Мариночке историю своего друга, ученого, которого избрали иностранным членом Лондонского королевского общества.
— Жена отвела его в ателье, и там ему сшили фрак для церемонии заседания королевского общества. И где, вы думаете, этот фрак? Висит в шкафу. Его не пустили. Не фрак, конечно, а моего друга.
— Это мой папа. Это ему сшили фрак, фрак висит у нас в шкафу, — сказала я. Специально перевела внимание на себя. Слишком уж дядя Илюша распушился.
Мариночка ему понравилась. Откуда я знаю? А просто уши нужно иметь. И глаза. Он был со мной, и взгляд у него был потухший, а когда увидел Мариночку, на него как будто живой водой прыснули. Обычная жизнь кажется ему рутиной, а когда вдруг что-то новое блеснет впереди, жизнь вроде бы уже не такая скучная.
Он-то ей точно понравился, разве может не понравиться красавец, как будто из французского кино.
А если бы это было кино? В кино не может быть случайной сцены, в которой мужчина и женщина поговорят о талантливом ученике и разойдутся, в кино у них начался бы роман.
Дядя Илюша и Мариночка разговаривали, а я придумывала про них кино. Как они потом встретились. Случайно? Или он пришел за ней в школу? Или он просто сказал ей «дайте мне ваш телефон», когда я отвернулась? Как она дала ему понять, что он ей понравился? Использовала какой-то хитроумный предлог, как в книгах, например, уронила платок, он поднял, и их взгляды встретились? Или просто попросила дать почитать книгу, посмотреть кассету? Как это бывает у взрослых? Он специально сказал ей, что женат? Чтобы она сразу знала и согласилась быть только любовницей? А чем эта история закончится?
Иногда в кино есть эпилог, например в «Берегись автомобиля». Если нужно сообщить зрителям о том, что произошло с героями после того, как история закончилась.
А если в эпилоге возникает новый конфликт, завязка нового сюжета, то это многосерийный фильм.
Господи, господи, как я люблю многосерийные фильмы!
Потому что — что такое полтора часа, которые идет обычный фильм? Только начнешь жить жизнью героев, а уже конец. Это неправильно. Я бы хотела быть с героями каждый вечер, долго-долго, от детства до старости. До моей старости! Я люблю «День за днем», «Наши соседи», «Кабачок 13 стульев», как будто они мои родственники. Мама говорит, что я инфантильная, что все это смотрят люди, любопытные к чужой жизни, а нужно жить своей жизнью. Я живу своей жизнью!
Вообще-то я живу своей жизнью, но для родителей. Я все сделаю, я из себя вылезу, чтобы учиться в этой школе, чтобы не опозорить маму с папой!
Ноябрь
Три сестры
29 ноября
— Ты, кило восемьсот! — кричала Алена. — Почему ты?! Мне даже смешно, почему ты!..
— Тебе смешно, а мне обидно, тебе говно, а мне повидло, — хитро улыбнулась Ариша.
Это детское присловье близнецы использовали для ситуаций, в которых каждая боролась за свои интересы.
