Артемий Ульянов - Новые записки санитара морга
— Как вчера было, — заверил я его. — Но скорость-то, конечно, потерял.
— Сколько лет ты карандашики-то точил?
— Пятнадцать где-то.
— Ну, ничего, втянешься.
Улыбчивая Света встретила меня очень тепло. Она вообще была теплым человеком. Правда, сперва не узнала меня, на мгновение вскинув удивленные глаза.
— Ни фига себе, мужик какой пожаловал! — сказала она, вставая навстречу мне из-за массивного начальственного стола. — А где мальчик Тема? Стройный такой, скуластый.
— Мальчик подрос немного, Светлана Юрьевна, — ответил я, хлопнув себя по пузу. — Возьмете на работу такого? Другого нету.
— Ну, раз нету, и такого возьмем, — засмеялась она.
Потом мы с полчаса говорили о прошедших годах, о творчестве и о всяком разном. Вдруг она спохватилась, вскинув руку с часами:
— Так, мне уж бежать надо. Наверх, к руководству. Иди к Елене Юрьевне, я ей позвоню, она тебя на собеседование отведет, к Елене Юрьевне.
Перехватив мой удивленный взгляд, она усмехнулась:
— Дак другой Елене Юрьевне, к главной сестре.
Интересно, что это было далеко не единственное совпадение имен в клинике. Не знаю, как в других отделениях, но в нашем с этим все было очень хорошо. Для начала — четыре Юрьевны и один Юрьевич. Но дети Юр были не самым многочисленным сословием. Лучше всего дело обстояло с Владимирами. Было такое впечатление, что это имя дает приоритет при трудоустройстве в наш морг. Из шести санитаров (двух дневных и четырех ночных) пятеро были Вовками. И лишь один ночник был Костей, наслаждаясь своим редким в коллективе именем. Кроме того, Володями звали двух врачей, один из которых был даже Владимиром Владимировичем, что в наше время значит куда больше, чем в девяностые. Еще было четыре Светы, три Наташи. Но на верху всей этой пирамиды воцарились Светланы Юрьевны Петровы, две полные тезки. Одна из них, как вы уже знаете, была заведующей патанатомией. Другая — санитаркой. Что рождало самые забавные курьезы.
Лишь только устроившись на работу, санитарка Света как-то подошла к звонившему телефону отделения.
— Будьте добры, Светлану Юрьевну Петрову, — спросил кто-то из врачей прикрепленной к моргу районной поликлиники. Он нашел телефон отделения и фамилию, имя, отчество заведующей в справочнике медучреждений.
— Да, я слушаю, — ответила санитарка Света, гадая, кто бы это мог быть. После чего ее стали расспрашивать про диагноз какого-то умершего да про справку о смерти. — Вы меня извините, но я про это ничего не знаю, — честно призналась Света.
На другом конце линии воцарилась недоуменная тишина. Потом спросили:
— То есть как это — ничего? Почему?
— Но я же не врач, — резонно заметила Петрова.
— Светлана Юрьевна, это вы? — переспросила трубка.
— Да, я, — решительно ответила Света. И была права.
— Петрова? — с сомнением уточнил голос.
— Петрова, конечно.
— И вы не врач?
— Нет, не врач. Позвоните кому-нибудь из врачей, 57 на конце. Или заведующей.
И положила трубку.
Реакцию человека из поликлиники я не знаю, но можно себе представить. Местные сотрудники, помня об этих паспортных близнецах, всегда имели это в виду. И если говорили, к примеру, «мне пораньше уйти надо, меня Светлана Юрьевна отпустила», всегда уточняли, какая именно.
Старшая сестра клиники Елена, дородная дама за пятьдесят, долго листала мою трудовую книжку. Первая запись, поставленная двадцать лет назад, гласила, что я принят на работу санитаром в патологоанатомическое отделение. После — несколько страниц карьеры. Изучив внушительный список солидных должностей, она слегка удивленно подняла глаза. Пыталась понять, зачем мне опять понадобилась запись про санитара.
— Вы уверены? — спросила она.
— Абсолютно. Самая стабильная работа — на государство. А у коммерсантов — нервы одни.
— А трупы вскрывать лучше?
— Ну, я же медик.
— Что ж, тогда с возвращением, — улыбнулась она, возвращая мне документы.
Вопрос с моим трудоустройством был решен. Аид, незримо усевшийся на край стола старшей сестры, одобрительно кивнул, послал Елене Юрьевне воздушный поцелуй, поправил тунику и исчез.
Но сперва. Сперва будет обязательное медицинское обследование. Родина должна убедиться, что у санитара Антонова достаточно здоровья для того, чтобы хоронить своих земляков. А потому мне придется сдать мочу, кровь и кал, сделать кардиограмму, флюорографию, дотронуться пальцем до носа, доказать, что не псих, продемонстрировать вены без следов инъекций, оскалиться у зубного и, наконец, стоя в одних трусах перед терапевтом клиники, сначала глубоко дышать, а затем показать ему язык. Потом он прикрепит ворох бумажек к моей внутриклинической карте, поставит печать, и Царство мертвых распахнется передо мною на следующий же день, ровно в 8.30 утра.
Увидев список врачей и анализов, выданных в отделе кадров, тяжело вздохнул, предчувствуя запах коридоров поликлиники. «На это уйдет не меньше недели, — понуро подумал я. — И так будет каждый год, ведь 17-й пункт. А это серьезно».
Что за пункт такой? Классификация вредности. Вредности в жизни бывают разными. Вредные привычки, вредные соседи, вредина сестра или вредная теща. Вредный климат. Дети бывают вредными до крайности, мотая нервы чужим и близким. Мне предстояла вредность номер 17, которая будет встречать и провожать меня в дверях патанатомии. Она, словно двухголовый сказочный змий, состоит из двух опасностей.
Первая — биологическая, которую несут в себе трупы граждан.
Порезавшись во время вскрытия, можно хватануть какую-нибудь гадость, вроде гепатита. Случается, что покойный болел открытой формой туберкулеза, но плевал на нее и к врачам не ходил. Напряженно лечился сорокоградусной, так как других лекарств не знал, да и помер. И лег на секционный стол. В этом случае, чтобы подхватить туберкулезную эстафету, даже резаться-то не нужно. Достаточно просто ослабленного иммунитета.
Вторая вредность — химическая. Формалин и прочие реагенты, которые постоянно невольно приходится вдыхать работникам морга, незаметно точат организм, проверяя его на крепость. Государство Российское заботится о своих Харонах как может. Кроме финансовой компенсации, оно выдает нам молоко, нескончаемая белая река которого должна помочь справиться со всеми этими напастями. Вместо четырех отпускных недель в году санитар наслаждается свободой все шесть. Да и виртуальное время трудового стажа идет здесь быстрее, чем в офисной жизни. Год отработал — полтора записали.
На самом же деле гидра профессиональной вредности дневного санитара — о трех головах. Наша санитарская работа несет еще и психологический вред. День за днем людское горе вторгается в твое личное пространство, давя на подсознание. Привычная похоронная обстановка противна человеческой природе, даже если кажется, что ты ее не замечаешь. Но в многострадальной Российской державе это не принято принимать во внимание, ведь измерить моральный вред невозможно — слишком уж эфемерное понятие.
