Кадзуо Исигуро - Погребённый великан
— Мы идём в деревню сына, — ответил Аксель, — где он с нетерпением нас дожидается. Но сегодня мы остановимся на ночлег в саксонской деревне, до которой надеемся добраться к вечеру.
— Саксы — дикий народ. Но с путниками они гостеприимнее, чем мы сами. Садитесь, родичи. Там, за вами, сухое бревно, я сама на нём часто сижу и нахожу его весьма удобным.
Аксель и Беатриса последовали её совету, и на какое-то время между соседями снова повисло молчание, которое нарушал лишь шум льющего с неба дождя. В конце концов старуха пошевелилась, и Аксель посмотрел на неё. Она тянула кролика за уши и, пока зверёк пытался вырваться, крепко сжимала его рукой, похожей на когтистую лапу. Под взглядом Акселя старуха достала другой рукой большой ржавый нож и приставила его к горлу животного. Почувствовав, как вздрогнула Беатриса, Аксель понял, что тёмные пятна у них под ногами и по всему разбитому полу были въевшейся кровью и что к запаху плюща и мокрой лепнины примешивался ещё один, слабый, но устойчивый, — запах бойни.
Приставив нож к горлу кролика, старуха снова замерла. Аксель увидел, что её запавшие глаза безотрывно смотрят на высокого человека у дальнего конца стены, словно она ждала от него сигнала. Но тот по-прежнему хранил неподвижность, почти касаясь лбом стены. Он либо не замечал старухи, либо решил не обращать на неё внимания.
— Добрая госпожа, — произнёс Аксель, — убейте кролика, если вам так угодно. Но просто сверните ему шею. Или возьмите камень и ударьте как следует.
— Будь у меня на то силы, сэр, но я слишком слаба. У меня только острый нож, и ничего больше.
— Тогда буду рад вам помочь. Нож не понадобится. — Аксель встал и протянул руку, но старуха не сделала ни одного движения, чтобы отдать кролика. Она сидела всё в той же позе, приставив нож к горлу зверька и не сводя глаз с человека в другом конце комнаты.
Наконец высокий человек повернулся к ним лицом.
— Друзья, — произнёс он, — ваше появление меня удивило, но теперь я ему рад. Ибо я вижу, что вы добрые люди, и умоляю вас, пока вы пережидаете здесь грозу, выслушать рассказ о моей беде. Я — простой лодочник, который возит путников через бурные воды. Со своей работой я свыкся, хотя труд это тяжёлый, и, когда у переправы собирается много народу, мне редко удаётся поспать, и каждый взмах весла отдаётся болью в руках. Я работаю и в дождь, и в ветер, и под палящим солнцем. Но мне не даёт унывать мысль об отдыхе. Потому что нас, лодочников, несколько, и каждый по очереди имеет право на отдых, пусть для этого и нужно отработать несколько долгих недель. У каждого из нас есть особое место, где мы проводим свободные дни, и моё, друзья, находится здесь. В этом доме я провёл беззаботное детство. Он уже не тот, что прежде, но для меня он полон драгоценных воспоминаний, и я прихожу сюда, желая только спокойно ими насладиться. А теперь слушайте. Всякий раз, когда я здесь появляюсь, где-то через час после моего прихода в арку входит эта старуха. Усаживается поудобнее и принимается гнобить меня, час за часом, день и ночь подряд. Её упрёки жестоки и несправедливы. Самые жуткие проклятия она приберегает на ночь. Не даёт мне ни отдыху, ни сроку. Иногда, как видите, она приносит с собой кролика или другую мелкую тварь, чтобы зарезать её здесь и осквернить кровью священное для меня место. Я, как мог, пытался убедить её оставить меня в покое, но если Господь и наделил её жалостью, то она научилась не обращать на неё внимания. Она не уходит и не прекращает своих злобных упрёков. На этот раз только ваше внезапное появление помешало ей продолжить меня гнобить. Уже очень скоро придёт время собираться в обратный путь, а потом меня ждут недели тяжкого труда на море. Друзья, умоляю вас сделать всё, что в ваших силах, чтобы она ушла. Убедите её, что такое поведение нечестиво. Может, у вас получится на неё повлиять, ведь вы люди пришлые, и она вас не знает.
Когда лодочник выговорился, повисло молчание. Позже Акселю вспоминалось, что тогда у него возникло смутное желание ответить, и в то же самое время — чувство, что тот человек говорил с ним во сне и что на самом деле ответа вовсе не требовалось. По-видимому, Беатриса тоже не чувствовала потребности ответить немедленно, потому что, не отрываясь, смотрела на старуху, которая успела убрать нож от кроличьего горла и теперь чуть ли не с нежностью гладила мех зверька краем лезвия. Наконец Беатриса заговорила:
— Госпожа, умоляю, позвольте моему мужу помочь вам с кроликом. Нет никакой необходимости проливать кровь в таком месте, и здесь нет подходящей посудины, чтобы её собрать. Вы навлечёте несчастье не только на этого честного лодочника, но и на саму себя, и на всех путников, которые забредут сюда в поисках крова. Отложите нож и забейте эту тварь милосердно где-нибудь в другом месте. И какой вам прок в том, чтобы так гнобить человека, как вы — этого работящего лодочника?
— Давай не будем торопиться упрекать эту женщину, принцесса, — тихо сказал Аксель. — Мы не знаем, что произошло между ними. Лодочник кажется честным человеком, но пусть даже так, у неё могут быть свои причины приходить сюда и делать то, что она делает.
— Вы выразились как нельзя лучше, сэр, — откликнулась старуха. — Нравится ли мне коротать свои последние дни подобным образом? Я бы предпочла быть далеко отсюда со своим мужем, с которым разлучена из-за этого самого лодочника. Мой муж был мудрым и осторожным человеком, сэр, и мы с ним долго обсуждали это путешествие, говорили и мечтали о нём много лет. И когда мы наконец подготовились и собрали всё, что было нужно, то отправились в путь и через несколько дней нашли гавань, откуда можно было переправиться на остров. Мы стали ждать паромщика и через какое-то время увидели, что к нам плывёт лодка. Но вот незадача — в ней был этот самый человек. Видите, какой он высоченный. Лодка качалась на воде, а он стоял в ней со своим длинным веслом на фоне неба — ни дать ни взять скоморох на ходулях, такой же худой и высокий. Он пристал к скалистому берегу в том месте, где стояли мы с мужем, и привязал лодку. И я до сего дня не могу понять, как ему это удалось, но он нас обманул. Мы были слишком доверчивы. Ведь до острова было рукой подать, и лодочник забрал мужа и оставил меня ждать на берегу, а ведь мы сорок лет прожили супругами и ни дня не провели порознь. Не знаю, как он это сделал. Наверное, его голос нас убаюкал, потому что я и опомниться не успела, как он уже грёб прочь с моим мужем, а я осталась на берегу. Но даже тогда я ничего не заподозрила. Кто стал бы подозревать лодочника в такой жестокости? Я принялась ждать.
Я сказала себе, что всё дело в том, что лодка не может взять за раз больше одного пассажира, потому что в тот день море было неспокойно, а небо почти такое же тёмное, как сейчас. Я стояла на скале и смотрела, как лодка становится всё меньше, пока она не превратилась в точку. А я всё ждала, и вот эта точка стала расти — лодочник возвращался. Вскоре я уже могла рассмотреть его гладкий, как галька, череп, и видно было, что лодка пуста. И я вообразила, что пришёл мой черёд и что скоро я воссоединюсь со своим возлюбленным. Но когда он подплыл к тому месту, где я ждала, и привязал верёвку к шесту, он покачал головой и отказался меня перевозить. Я спорила, рыдала, кричала на него, но он меня не слушал. Вместо этого он предложил мне — какая жестокость! — предложил мне кролика, которого, по его словам, поймал в капкан на острове. Он привёз его мне, полагая, что из него выйдет отличный ужин в мой первый одинокий вечер. Потом, видя, что никто больше не ждёт переправы, он уплыл прочь, оставив меня рыдать на берегу с его гнусным кроликом. Я тут же выпустила его в вереск, потому что, говорю вам, в тот вечер у меня не было аппетита, да и потом он нескоро появился. Вот почему каждый раз, как я прихожу сюда, я приношу ему свой подарочек. Кролика на рагу в обмен на доброту, которую он в тот день проявил.
