Дмитрий Правдин - Записки районного хирурга
Время шло, землю застелило снежным покровом, ударили морозы. Наступила зима. Потянулись первые «подснежники» — так в клинической медицине называют пациентов с обморожениями и общим переохлаждением организма.[4]
Первым «подснежником» в тот год был житель села Лермонтово. Они с женой весь год кормились с огорода — в основном картошкой, а пособия на семерых детей и дотацию, которую им как многодетной семье выделяла местная администрация, с завидным постоянством пропивали.
Однажды, получив деньги, эти двое пошли к спекулянтам и купили дешевой «самопальной» водки. Как говорится, сколько водки ни бери, все равно два раза ходить. Не хватило. У барыг в Лермонтово товар закончился, пьяницы пошли в соседнюю деревню и затарились самогоном. По пути выпили и уснули прямо на дороге. Мороз в ту ночь был под тридцать градусов.
Нашли их под утро. Проезжавшая мимо легковушка подобрала и доставила любителей пить на детские деньги к нам в больницу. Женщина была мертва, а в мужчине еще теплилась жизнь.
Его диагноз при поступлении — «тотальное обледенение организма». Мужчина лежал, скрючившись, в позе эмбриона, его суставы не разгибались, кожа одеревенела. Разогнуть его было невозможно. Температура тела в прямой кишке была 30 градусов по Цельсию.
Срезав одежду со страдальца, мы положили его в ванну и налили холодной воды. Подливая теплую воду, постепенно довели ее до температуры человеческого тела, параллельно внутривенно капали пациенту пятипроцентный спирт. (Такой алгоритм лечения — 5 %-ный спирт обладает согревающим эффектом, это же углевод, который быстро расщепляется в крови с выбросом энергии.) И — о чудо! Через час «подснежник» захлопал ресницами и открыл глаза. В дальнейшем он оклемался и потерял лишь левую стопу, которая пострадала больше остальных конечностей.
Все-таки резервы организма неистощимы, и никто не может знать, на что способен. Я был уверен, что алконавт не выживет. Сколько я их видел, таких пьяненьких «подснежников»… Собственно, трезвого только одного и помню: парень голыми руками чинил на морозе автомобиль, завозился — и обморозился. Все остальные холодовые травмы были у пьяных. Им сугробы по колено и везде тепло…
Под новый год к нам в отделение привезли хмельного мужика. Шел по улице без рукавиц и отморозил пальцы рук. Вторая степень, светлыми пузырями покрылись.
— Уважаемый, будешь дальше пить — и без рук, и без ног останешься, — сказал я «подснежнику», обработав отмороженные участки и наложив асептические повязки. — Давай в больницу положу? Полечишься.
— Не, доктор, спасибо! Мне домой надо, в деревню, жена, дети ждут.
— Подождут, полежи, полечим. Хоть от пьянки отойдешь, а то сейчас выйдешь из больницы и снова назюзюкаешься.
— Нет, доктор! Я твердо решил завязать! И так чуть пальцы не потерял, хватит! Я ж первоклассный столяр, как же мне без пальцев? Нет! Все, пьянству бой!
— Ну, смотри! Пальцы особо не пострадали, больше не пей.
— Нет, что вы, слово даю! Больше не пью!
В шесть утра его привезли мертвецки пьяным: он напился на радостях — пальцы-то почти не пострадали, — и выпал из поезда в чистом поле. Несколько часов пролежал в снегу, пока добрые люди не нашли случайно и не доставили в больницу. И был он без валенок, в одних носках, и снова без рукавиц.
Итог: отморожение всех пальцев стоп и кистей, четвертая степень. Финал: ампутация всех этих пальцев.
Поступки пьяного человека никакой логике не подаются. Вот, например, Федя Багров, двадцатипятилетний балбес, трудился кочегаром. На смене, как водится, напился и решил спилить где-нибудь елку и принести домой: Новый год скоро. И не нашел ничего умнее, чем залезть на высокую ель напротив котельной, сесть на сук и начать его пилить.
Естественно, сук под Федей обломился, и он рухнул вниз с пяти метров. Сломал бедро, получил отморожение четвертой степени пальцев обеих стоп. Плюс сотрясение головного мозга — хотя я лично не уверен, что там было чему сотрясаться.
— Федя, ну на кой ты пилил сук, на котором сидел? — поинтересовался я у балбеса.
— Дык, енто, удобно же было.
— А ты не думал в тот момент, что навернутся можешь?
— Док, я в тот момент вообще ни о чем не думал, кроме как елку спилить. Я не помню, как ваще залез-то. Меня трезвого заставь — ни в жисть не залезу. Сроду не умел.
Для пьяного почти или совершенно не важны его собственные моральные устои и нравственные ценности, он делается неадекватным и неразумным. Что выкинет человек спьяну — просчитать и предсказать практически невозможно. Но иногда попадаются и трезвые такие, что чудят почище хмельных.
Тридцать первое декабря, до Нового года каких-то десять часов. Всех больных в поликлинике мы приняли, всех прооперировали и перевязали. Наступило хирургическое затишье. Накрыли в столовой праздничный стол и решили отметить приближающийся праздник. Разлили шампанское по кружкам, заведующий произнес тост… Не успел я отпить, как прибежала Любовь Даниловна, медсестра с приема:
— Дмитрий Андреевич, там какой-то мужчина представительный пришел, срочно требует хирурга.
— А что произошло?
— Не знаю, но он такой важный, в галстуке, весь из себя.
— Сейчас иду! — я отставил кружку с шампанским и, безмолвно чертыхаясь, пошел в поликлинику.
— Молодой человек, вы хирург? — спросил меня возле кабинета человек средних лет, действительно очень представительно выглядящий в дорогом костюме с галстуком и очках с золотой оправой.
— Я, что у вас?
— Видите ли, у меня на веке вот такая штучка растет.
Он снял очки, и я увидел маленькое образование, похожее на просяное зернышко, на нижнем веке справа.
— Вы не скажете, что это?
— Это халязион. Закупорился специальный проток на веке, и вот такая штучка начала расти. Типа маленькой опухоли.
— А это не опасно?
— Нет, не опасно! Это доброкачественное образование.
— Все равно, я хочу это удалить, прооперируйте меня.
— Хорошо, прооперируем, — согласился я. — Приходите после праздников.
— Доктор, вы меня не поняли. Я хочу, чтобы меня прооперировали немедленно. Сейчас!
Я удивленно воззрился на мужчину.
— Что вы на меня так смотрите? Да, прооперируйте меня прямо сейчас!
— Послушайте, товарищ, сколько у вас уже растет этот халязион?
— Пятый год, а что?
— Ничего, если не считать, что вы пришли с ним за десять часов до Нового года.
— Да какая разница, — махнул рукой представительный. — Для меня Новый год — не праздник.
— Зато для всех остальных таки праздник, — мягко сказал я и проводил носителя халязиона к выходу.
