Евгений СТЕПАНОВ - Застой. Перестройка. Отстой
– Сколько времени?
Он в ответ:
– Одна секунда плюс пятнадцать часов минус три часа…
И т.д. В общем, стал накручивать немыслимые математические операции. Ребята следили, как могли, за ходом его мысли. Прибавляли, вычитали. Потом подсчитали и оказалось – все верно – время назвал правильно.
Наступило два часа дня. Мои на горизонте все не появлялись и не появлялись. Видимо, на плечи тещи свалилось много сверхсрочной работы. Или, может быть, Наташа заболела? Она у меня слабенькая.
Бывший вожак постепенно приходил в себя. Попросил гитару, на которой он – согласно его словам – научился играть, как Юрка Антонов.
Заиграл. Лучше бы он этого не делал.
Потом бренчали все по очереди. Бренчал и я. Свои стародавние немногочисленные сочинения. Хотя гитару так и не смог толком настроить – композитор! Это сделал мощный гигант, алкаш Володька.
Он, вообще, мне понравился. Лицо у него излучало непритворную, изначальную доброту.
Подошел Юрок. Что-то прорычал. Один из призывников протянул ему половинку бутерброда. Юрка сначала взял, а потом бросил его на пол. Обиделся, увидев, что дали только половинку. Юрка – очень гордый человек.
К Владику приехали родители, понавезли жратвы, меня угостили. Целый кекс я слопал. Захотелось пить. Решился попить из-под крана в душевой. Вода – мутная. Попил. Вымыл руки. Сбавил воду из-под крана. И опять сполоснул руки. Чтобы не подцепить какой-нибудь заразы. Даже от прикосновения к смесителю.
Сегодня в отделение пришел санитар по прозвищу Зверь. Им все время раньше пугал наш местный Леонид Андреев – Кирилл.
Зверь оказался не страшным. Да, матерился он колоритнее других, да, иногда давал пинка под зад пациентам… Но не более того.
Он несколько лет сидел.
Юрка где-то нашел сигареты. Полдня ходил по коридору, дымя и улыбаясь. Никто ему не мешал.
Жирный Алексей (Ваня) сегодня рассказывал, как в первый раз соблазнил свою невесту.
– Я пришел к ней домой и потребовал: «Дай и все!» Она и дала.
– Бил? – почему-то спросил Владик.
– Нет, она сама дала.
– Интересно все же, – тревожно размышлял я, – почему к нам так долго не заглядывают врачи? Может быть, они в «дурдоме» вообще отсутствуют как класс? А те, что делали кардиограмму, – были просто переодетыми психами?
***
Новость – веселая! – обрушилась на голову. Выяснилось, что у агрессивного психа Пети, который кидался на Панова и бил ногами другого аборигена, любимое место отдыха – наше, за фикусом.
Это сообщила нам одна из нянечек. … … …
Мы поняли с Владиком, что совершили ошибку, близкую к роковой. Интересно – почему Петя нас до сих пор не убил и даже не ударил?
Нянечка шепнула нам очень деликатно:
– Петруша – человек особенный. Пользуется в больнице большим авторитетом. Он до ужина работает, а потом приходит сюда, к фикусу. И вот уже несколько дней его резиденция занята.
Мол – выводы делайте сами.
Я сказал Владику:
– С одной стороны, ясно, что если места ему не уступить, то мы обречены. С другой стороны, если уступить место – то ничего хорошего нам тоже не светит. Больше в больнице в относительной безопасности находиться просто негде.
Владик, точно потеряв дар речи, испуганно молчал. Мы-таки решили рискнуть – из-за фикуса не выходить. К тому же сам Петя нас пока ни о чем не просил. Даже не намекал… Хотя нет, вру – однажды он обмолвился – при нас! – медсестре:
– Вот дожил, даже отдохнуть негде.
И жалостливо сел в коридоре на корточки.
Мы затаились. И стали ждать.
Мы, призывники, разговорились со Зверем. Видимо, мы ему понравились. Он раздобрился, выпустил нас на лестничную площадку покурить. Многое порассказал разных случаев из своей богатой санитарской практики. Продемонстрировал нам шрам на голове – это его кто-то из буйных лопатой «уважил».
Зверь нам разрешил потрогать шрам. Мы все по очереди потрогали и сочувственно повздыхали. Спросить – где буйный пациент достал в отделении лопату – я не рискнул. Побоялся потерять расположение Зверя – вдруг бы он заподозрил, что я ему не верю.
– Страшнее всего, – делился впечатлениями Зверь, – в женском отделении. Раз зашел туда передать знакомой алкашке («белая горячка») сигареты и увидел следующее: кто-то из этих бабенок ходил без трусов, кто-то без платья, почти все были лысые (чтобы вши не разводились). Я тогда попал к ним во время обеда. Одна чернявенькая влезла на стол и начала разбрасывать миски. Я еле ноги унес. Справиться с ними невозможно. Мужику хоть врезать можно. Бабу бить вроде нельзя. А даже если ее и ударишь – ей все по фигу. Кулаками от нее ничего не добьешься. Ни от психички, ни от нормальной. Потому что любая баба – это дьявол в юбке.
Зверь оказался философом. А кто бы мог подумать?
Белый (он же будущий начальник киносети) совсем заговорился. Сначала всем нам поведал, что он родом из Жордевки, потом вспомнил, что из Слесаревки. В дальнейшем заключил, что он из Никифоровки. И вот последняя информация. Из его же уст:
– Я родился и живу в областном центре, в Кубиково. Но вообще-то на карте генеральной – это Дмитриевка.
Стало ясно, что парень здесь находится неслучайно.
Наконец-то пришли Наташа и Эмма Ивановна. Они меня в наших пенатах довольно долго искали. Какой-то санитар (болван) сказал им, что я (откуда он меня знал?) не в десятом, а в третьем отделении. Потом все-таки заглянул к нам – полюбопытствовал. И нашел меня как раз в десятом. Спасибо ему!
Говорили мы ровно час. Столько, сколько нам разрешили. Родные сообщили радостные вести, что в «районке» напечатали мою большую статью под псевдонимом о Среднеспасском школьном литературном кружке и маленькую заметочку – где я (скажите, какой мэтр!) представил молодую поэтессу Марину Дюшину.
Поел яблок, винограда. Отвел душу. Еще они принесли голубцов, варенья, воблы. Это я оставил в общем холодильнике про запас.
Дома про меня никто не спрашивал, кроме, как ни странно, Николавны, вдовы наташиного дедушки. Теща сообщила родственникам, что я в терапевтическом отделении. На обследовании. Такую мы, говоря шпионским языком, придумали легенду. Во время встречи в основном говорил я. Рассказывал о нашем житье-бытье. Они слушали и сочувствовали. По-моему, они стали сомневаться в моем душевном здоровье. Смотрели на меня как-то подозрительно.
Когда они ушли – курил на лестничной клетке (спасибо Зверю – разрешил). Выкурил пол-сигареты. Было приятно. Но сердчишко сразу заныло. Чуть-чуть.
Странная вещь: все наши призывники считали друг друга у/о – достойными психушки.
Писал, писал свой бесконечный дневник. Все наверняка думали, что я окончательно свихнулся. Либо свихнулся оттого, что пишу, либо пишу оттого, что свихнулся. Кажется, так Ирвинг Стоун писал о Ван Гоге.
Конечно, я должен был производить странное впечатление. Судите сами – бородатый, усатый выпускник ВУЗа сидел за фикусом в «дурдоме» и что-то день и ночь писал…
Земляк Ваня констатировал – чему он научился во вспомогательной школе:
– Читать, писать и даже считать немножко.
Немало. Я и в нормальной школе научился только тому же.
Санитар мыл наш узенький коридор, нас с Владиком выгнал в общее пространство.
Постепенно я становился, как все. Ел то, что ели все, отдыхал, как все. Лицо у меня, наверное, тоже изменялось…
Играл вместе с остальными призывниками в карты, в дурака. Один длинный парень все время ходил взад-вперед, как маятник. Наверное, на воле он занимался спортивной ходьбой. Один из наших предложил ему сигарету и твердо потребовал:
– Хватит тебе накручивать километры! Покури лучше!
Тот замахал руками. Мол, отстань от меня… Дай мне делать то, что я люблю. А именно – ходить.
Кажется, «Маятник» (именно так его называли мои товарищи) был глухонемым.
Другой абориген тоже все время ходил. Но при этом что-то всегда говорил. Например:
– Я часовой государства, я стою возле знамени.
Или просто бубнил себе что-то под нос. Как и я иногда – на воле.
Над ним все наши смеялись.
Если бы они узнали, что и я так иногда бормотал себе что-то под нос – они бы, наверное, удивились.
В карты играть надоело. Ходил. Потом слушал рассказы одного из наших про «1000 мелочей» (так в больнице называли холл).
В холле, точно в английском Гайд-парке, разрешалась делать почти все.
Вчера один снял штаты и запросто помочился в ведро.
Приехали новые медсестры и сообщили, что выходные у нас пропали даром. Врачи, которые должны были нас обследовать, по выходным в «дурдоме» не работают.
Меня это почему-то даже не расстроило – на быструю выписку я к тому времени надеяться уже перестал.
Борис делился своими познаниями про фонограф, Большую Советскую Энциклопедию, зоофилию, про что-то еще. Болтал обо всем, но чересчур быстро.
