Сергей Каледин - Тахана мерказит
— Тот, кто испытал на себе цинизм в квадрате, имеет право на цинизм в третьей степени.
Матушки ты мои, совсем рехнулся парень!..
Дальше, правда, Мишка серьезности не выдержал.
— Да черт с ними, Петр Иванович! А в остальном нормально сходили?
— Нормально.
Мири достала свой кулечек с подарком. Мишка повертел чашечку на свет.
— Плохи твои дела, Мири. Продам в гарем, когда с работы выгонят. Кстати, через год, наверное, наша лавочка закроется в университете. Чего тогда делать? Пускай Алка, падла, тогда кормит.
— А саму Алку кто покормит? — послышалось из прихожей. Незаметно как и пришла.
— Мама! — вскричал Пашка. — Нам всем очень хочется кушать. Васин очень хочет. Он устал.
Ужинали под телевизор. Телевизор как раз показывал новости из России – заседание в Думе. В Думе шла драка. Похабная, неумелая — один козел сдернул с попа крест, другой душил немолодую тетку. Отдушив, еще потаскал за волосы.
— Глаза б не смотрели! — сердился Петр Иванович, стыдясь за отечество. — Павел, переключи лучше на баб голых!
Пашка голых баб не нашел, зато накрутил какой–то сериал типа «Богатые тоже плачут». Индейский вроде.
— Сегодня заходил ко мне в лабораторию Наум, — сказала Алла. — Ему получше. Предлагает завтра поехать на Кинерет, дом Петру Ивановичу показать. Вот ключи. Вы езжайте с утра, он тоже подъедет. Его на денек отпустят из больницы.
— Слава тебе, Господи! — воскликнул Петр Иванович. — А то знай, кресты таскаю без толку, а с человеком до сих пор не познакомился! А он мне родня непосредственно. Сват.
— Васин, возьми меня на Кинерет! — взмолился Пашка. — Я тебя очень прошу. Я прошу тебя как старшего друга и русского человека!
— Тебе же в армию завтра поутряку! — опешил Петр Иванович. — А самоволку я лично не одобряю…
— Мири, я запрещаю тебе раз и навсегда смотреть эти поганые сериалы! Сосульку эту стометровую! — Алка с хрустом выключила телевизор. — А ты, Павел, не сходи с ума!
— Мама, папа! — не отступал Пашка, решив зайти другой стороны. — Кто поможет Васину завтра нести его тяжелые чемоданы? Больной старый человек Наум?
— Не суетись! — отрезал Петр Иванович. — Не возьму я никакие чемоданы. На кой они мне сейчас?
Мишка налил жене вина.
— Много работы было?
— Дури вашей еврейской много было! — раздраженно бросила Алка. — Шабат. Анализы–то шабат не отменяет, к аппаратуре я прикасаться не могу. Автоклав открыть не могу, препараты из холодильника достать не могу, в гистологию звонить не могу… Полный идиотизм, — Алка безнадежно махнула рукой. — Завязывать нужно с этим Израилем!
— Винца попей, винца, — Мишка подлил ей красненького.
— У нас начальник религиозник, не хуже этих, — объяснила Алка, кивнув на стену, за которой громко кончали субботу соседи.
— И как же ты управляешься? — спросил Петр Иванович, сочувственно взглянув на стену. Все у них не по–людски, все через хвост по–волчьи.
— Они араба на субботу берут, — пояснил Мишка. Он за ней как привязанный ходит: она велит — он делает.
— А сегодня его понос пробрал, — рассмеялась Алка,: То и дело убегал — все анализы пропали. Пашка! Ладно, черт с тобой. Позвони своей командирше, пока спать не легла — скажи, на пару дней задержишься. Будут проблемы, дашь трубку мне. Если будут проблемы, — с нажимом добавила она и поднялась. — Устала я, как собака.
Через пять минут вопрос об увольнении Пашки на двое суток был решен положительно.
— По телефону? — не поверил Петр Иванович. — Баба — командир? Сколько же ей лет?
— Двадцать три.
Петр Иванович помотал головой, как мотал всегда, стряхивая похмелье. Но ни хмеля, ни похмелья не было, голова была ясной. Климат такой, курортный…
8
Воскресенье — рабочий день. Встали рано: Мишке в университет, Алке в больницу, Мири — в школу; Васин с Пашкой — на автовокзал. А дальше на Кинерет, то бишь на Тивериадское озеро. Куда Иордан впадает и откуда вытекает и течет дальше до самого Мертвого моря. И где Иисус Христос.
Утренние сборы шли споро, пока вдруг Пашка не забился в истерике. На этот раз, похоже, всерьез.
— Мама! — вопил он сиплым басом. — Подумай, мама! Твой сын Павел будет мучиться в военной тюрьме!..
Мири спрятала куда–то рожок с патронами от Пашкиной М–16. Это Пашка обнаружил, когда прятал винтовку подальше на время поездки.
— Прекрати, Павел! — Алка топнула ногой. — Мири, где патроны?
Мири молча собирала ранец.
— Мири, зачем ты это сделала?
Вместо ответа Мири по–прежнему молча принесла свинью–копилку. Донышко у нее было аккуратно выбито.
— Я не дам Пашке патроны. Пусть он идет лежать в военную турму. Ты будешь отдыхать два года. Папа будет отдыхать два года. Я буду отдыхать два года. И Васин будет отдыхать.
— Миша, — простонала Алка, — не пускай ее в школу! Накапай мне кордиамин. Пашка, сейчас же верни деньги!
— Нет, мама, — твердо сказал Пашка. — эти деньги мне нужны более. Ей их не надо. Сейчас я деньги не имею.
Мишка накапал жене лекарство. И встал на страже у двери.
— Что будем делать, сволочи? — проникновенно спросила Алка.
— Я иду в свою школу, — предложила Мири, — Пашка идет с Васиным смотреть дом. Потом Пашка идет лежать в военную турму. Два года.
Пашка рыдал, но за деньгами, гад, не шел.
— Пашка, не доводи мать, — не выдержал Петр Иванович. — Отдай бабки. Не отдашь, ей–Богу врежу. Непосредственно.
Пашка взвился. От такой несправедливости у него даже слезы высохли.
— Васин! — вскричал он. — Скажи мне, Васин. Я ношу тебе холодное биру на крышу? Соленые чипсы, горячий картофель и матрас с сигаретами? Я хочу сегодня носить для тебя тяжелые чемоданы. Я прошу тебя, Васин, не ходи в мою личную жизнь!..
— Черт вас разберет… — Петр Иванович махнул рукой И побрел на кухню.
— Алка, — робко подал голос Мишка, — опоздаю, у меня сегодня кафедра.
— Мири, — тихо сказала Алка, — я могу умереть. Я не шучу. У меня нет больше сил вас разнимать.
Мири, демонстративно не слушая ее, окликнула Петра Ивановича:
— Васин! Я уезжаю с тобой в Москву. Я решиля, — и, обернувшись к матери, сообщила: — Патроны в помойке.
Пашка вывалил помойное ведро на каменный пол кухни: масло от шпрот, остатки соуса, окурки, недопитый йогурт.,. С урчанием он извлек из общей пакости магазин с патронами и, подвывая от счастья, стал бережно омывать его над раковиной.
— Ты забыл отдать сестре деньги, — Алка отобрала у него рожок, вытерла его вафельным полотенцем и машинально сунула в сушилку с тарелками. — Деньги верни.
Пашка побрел к себе в комнату. Мири спокойно с ранцем за плечами ждала, когда он принесет награбленное, пересчитала деньги, открыла дверь и уже с лестничной клетки влепила Пашке ногой поддых. Пашка с воплем свалился на пол.
Петр Иванович, хотя и сидел перед открытым чемоданом, в зеркале углядел финал. И даже головой покачал.
— Надо же: третий год всего в каратэ, а наловчилась! Он перебирал инструменты. — Рубанок взял, зензюбель забыл. Ладно, прикупить придется. Ты, Павел, чем лежать вставай помаленьку. Ехать пора. И не вой, ты свое заработал по–честному, как коммунист. В чем поедешь, в военном или гражданке? Лучше военное, у вас вояк уважают.
Пашка кряхтя поднялся с пола. На шею повесил солдатский жетон, где, оказывается, вся о Пашке информация кто он; откуда, какая кровь. Такой же жетон Пашка сунул в правый башмак в специальный кармашек, Башка отлетит – по башмачному жетону найдут, нога с жетоне уйдет — на шеяке бирка. Все предусмотрено.
Воскресенье — ну, рабочий же день! — нет! евреи опять с книгами под мышкой. Напротив автобусной остановки группа хасидов читала в ожидании транспорта свои талмуды. Подошел специальный автобус, и без того уже набитый до отказа, местные погрузились, поехали.
— Куда опять? — Петр Иванович уныло проводил взглядом, — Чего дома–то не сидится?
— Учиться надо, — улыбнулся Пашка. — В иешиву поехали. Они всю жизнь учатся. Это ж наши мудрецы, он хохотнул.
— Не обоссысь, — очень серьезно и задумчиво посоветовал Петр Иванович. — Куда ж их столько? Страна маленькая, я по карте глядел. Ископаемых нет. Вокруг арабы, того и гляди война. Парни, девки под ружьем. А эти… Кто ж их кормит?
— Америка. Она богатая.
Подошел еще автобус. Оказалось — их, годится. Доехали до центрального автовокзала, пошли по подземному переходу, чтобы пересесть на загородный. В переходе Петр Иванович еще издалека заметил смуглую красавицу, которая шла навстречу. Шла, не меняя курса, шла рассеянно устало, но одновременно и томно, не забывая ни на секунду, что она красавица. Спешивший на работу люд расступался перед нею, мужики оборачивались, бабы фыркали. Когда она прошла, обернулся и Петр Иванович. Красавица, покачивая бедрами, удалялась на длиннейших ногах, воздетая дополнительно на огромные каблуки. В минимальной юбчонке, грудь, конечно, большая, как здесь на Востоке принято, но без признаков лифчика. И с гаманком — кошельком на ремешке вокруг талии. Черные волосы распущены по спине до самой попы. Петр Иванович по мере удаления девушки все больше выкручивал голову, пока не врезался во встречного хасида. Тот уронил книгу, но ругаться не стал.
