Ольга Туманова - Убийство в стиле эссе
Виктор Николаевич покрутил головой, словно воротничок стянул шею, глянул в зеркало на искристый узел галстука и мысленно поблагодарил те силы, что удержали его от желания настоять на фразе «автор Нинель Лисокина», когда редактор предложил не торопиться с окончательным выводом. А инициалы Н.Л. можно в следующей статье расшифровать как Неизвестная личность.
Автор романа из мелкого зверька, что прятался в траве лужайки, вырастал до снежного барса. Это был достойный противник.
Виктор Николаевич заслышал зов трубы и сел к столу чертить схему новой охоты.
* * *В качестве одной из версий расследования Ляхов решил использовать мнение Шмакова: герой — маньяк и автор — маньяк.
К концу составления плана версия Шмакова, сначала лишь возможная, показалась Ляхову любопытной: талант и помешательство…
Виктор Николаевич решил именно с нее начать расследование. И раскрыл роман. И читал его теперь, как читал бы секретный документ серьезного конкурента: заинтересованно и уважительно. Цепкий его ум тут же уловил странности, о коих упоминала Лисокина: повествование развивалось с мельчайшими описаниями быта, с чуть ли не поминутной хроникой происходящего, и при этом: он шел по городу, он вышел на улицу, он шагал бульваром, он спустился к реке, он поднялся по косогору улочкой, что выходила на широкий проспект, — нет ни одного названия. Только говорит сей факт не об эзоповском языке автора, как утверждали очаровательная Нинель и зануда Першин, — говорит сей факт о расстройстве авторской психики.
Ляхов встал из-за стола, потянулся, разминая затекшие члены. Прислушался к шуму в коридоре. Представил, как сейчас по редакции идет автор. Видит узор паркета, трещинки плинтусов, шляпки гвоздей…
Звонкий голосок Нинель, и следом ее смех, и глуховатый голос Шмакова отвлекли Виктора Николаевича от размышлений: пора выпить чайку и пообщаться с коллегами.
* * *Нинель была в комнате одна, что-то строчила. На носу очки, поверх стекол затуманенный взгляд — она и правда бывает иной, эта щебетунья.
— Позволительно ли мне отвлечь прекрасную Нинель от… — начал было Ляхов, подвигая стул, но Нинель отмахнулась:
— Валяйте. Но дайте пару минут. Мысль теряю.
— Заявим в розыск, — улыбнулся Виктор Николаевич, разглядывая кабинет. Все как везде, лишь, пожалуй, цветов больше и они ухоженней да зеркало покрупнее.
Ляхов встал, шагнул к зеркалу.
— А где же Шмаков? — спросил, поправляя узел искристого галстука. Повел шеей вправо, влево. Загар блекнет. Увы! — Я явно слышал его пламенную речь.
— Умчался на задание, — не отрываясь от клавиатуры, глухо ответила Нинель.
— Ну, мы постараемся пережить эту потерю? — Ляхов вновь поправил узел галстука. Галстук хорош. И он хорош, не поскупился. Виктор Николаевич улыбнулся, глянул на Нинель — та строчила.
Виктор Николаевич прошел к окну.
Ночью шел снег, и деревья стояли припорошенными, и газоны были белы — копоть не успела испортить снежную картину. В небе сияло солнце, и свет его искрился в миллиарде снежинок. И не верилось, что на улице ветрено и морозно.
Две минуты растянулись минут на двадцать, но Ляхов, как и положено опытному охотнику, был терпелив и неслышен.
Но вот Нинель вскинула голову, и Ляхов заговорил — о пустом. Мол, чайку бы. Да так, отдохнуть минут несколько от трудов праведных за приятной беседой. Чтоб не о выборах, не о деньгах.
Лисокина не возражала ни против чаю, ни против легкой беседы, хотя и не было в ней обычной легкости и кокетства, видно, мысли ее еще витали вокруг статьи.
Пока готовился чай, Ляхов вспомнил погоду за окном, вспомнил щедрое заморское солнце — на роман разговор должен перейти сам, мягко скатиться на утрамбованную лыжню.
Он и скатился.
— Пиши тут, — буркнула Нинель на манер Шмакова. Она стояла спиной, уткнувшись лицом в холодное стекло окна. — Предполагай, выдвигай, дерзай. — Засвистел чайник, и Нинель отошла от окна. — Потом окажется, что некто все это уже сотворил.
Возможно, Лисокина говорила и не о романе, но Ляхов тут же повел нужную партию.
— Не оттого, что мы много пишем об убийствах, стреляют на улицах. Как раз наоборот. Оттого что на улицах много стреляют, вынуждены писать об убийстве даже милые особы, к убийству генетически не предрасположенные.
Ляхов галантно улыбнулся, принимая из рук Нинель чашку чаю, но Лисокина тряхнула рыжей гривой, глянула устало и мрачновато изрекла:
— Мы все причастны к убийствам.
— Однако! — только и нашелся Ляхов. И, помолчав и не услышав исповеди, продолжил: — Лично я — не грешен. И не поверю, что ты грешна. Что могла бы, как в романе, ножом, семь раз…
Лисокина поморщилась:
— При чем здесь роман? Я о бытие. Оставим тягостную мужскому уху тему абортов. Я руки мою перед едой. Антибиотики пью, если болею. И не терплю в доме ни тараканов, ни комаров.
Ляхов хотел рассмеяться словам Нинель, как хорошей шутке, но вид у Нинель был невеселый. И Ляхов спросил серьезным тоном:
— Что это за тема у твоей статьи, что тебя на схоластику потянуло? Грязь на руках — и заказное убийство.
— Я не о грязи. Я о жизни. Мы все время вынуждены кого-то убивать. Микробы, насекомые. И мы, как правило, не вегетарианцы. Как подумаешь, в какой ауре мы существуем…
Дверь скрипнула, заглянуло осторожное лицо Першина, и Ляхов, довольный возможностью прервать ушедший в ненужную плоскость разговор, поспешно поднялся со стула:
— Прошу, Владимир Иларионович. Чай чудесен. Как и наша милая хозяйка. Но мне, к сожалению… — и, не договорив, отправился восвояси.
* * *Евгений Яковлевич Крохин, врач-психотерапевт, шустро поднялся из-за стола навстречу Ляхову.
Невысокий и щуплый, был бы он похож на Шмакова, если б не глаза: маленькие буравчики живо сверлили собеседника.
В кабинете стоял табачный туман. Уловил Виктор Николаевич и запах хорошего коньяка.
— Однако, — сказал весело, пожимая протянутую руку врача. — Табак, коньяк и женщины, и за это еще и платят, причем недурно.
— А… — отмахнулся врач. — Устал. Вхожу в моду. Сегодня просто табуном.
— И все — дамы? — улыбнулся Виктор Николаевич, с удовольствием погружая тело в комфортное кресло.
— Если бы, — вновь отмахнулся Крохин, резким движением открывая шкафчик. — Те хоть знают, чего им не хватает: дела, любви или подруги. А вот их опекуны!
Он поставил на столик поднос с бутылкой коньяку и стопками, крутанулся к холодильнику и, открывая дверцу, обернулся:
— Да ну их! Они у меня вот где, — психотерапевт провел ребром свободной руки по горлу и засунул голову в холодильник. — Выдавай свой детектив.
* * *Массажный душ бодрил икры ног, и вода в ванне пенилась, напоминая игру океана.
Виктор Николаевич прикрыл глаза, и лежит он, раскинув руки, на безбрежной водной глади, и океан поглаживает живот, бедра, грудь.
И женские руки массируют плечи.
Зинаида, ассистентка Крохина. Хороша, особенно волосы (густые, длинные, цвета спелой ржи) и васильковые глаза. И такая гордячка.
Всякий раз, заходя к Крохину и встречая Зинаиду, Ляхов думал: с такой переспать — будет и чем похвастать, и удовольствие. Но та и не глянет, пройдет в свой кабинет.
А сегодня Зинаида попросила ее подвезти. По дороге — заехать в универсам. Потом — донести продукты: решила использовать его и его машину по полной программе.
В награду предложила чашку кофе. Ляхов не отказался, и тут же с кухни раздалось жужжание кофемолки, и дивный аромат поплыл по квартире. Виктор Николаевич, как породистый пес, повел носом, определяя марку: Зинаида заваривала смесь — мокко, арабика и, кажется, колумбийский.
Кофе был хорош, но еще лучше был секс, такой спонтанный, незапланированный.
Подпортила удовольствие мысль о машине. Образ автомобиля, покинутого на промозглой улице, не оставлял Ляхова и в самые пикантные моменты.
Зинаида… Шельма! Только бы не проболталась Евгению.
Виктор Николаевич взял с полочки шампунь и переключил кран. Добавил горячей воды и стал мыть голову.
Крохин поддержал версию Шмакова. Правда, дал ее новое ответвление. По мнению психотерапевта, автор романа не насильник, а рядовой псих. Его нужно искать среди тех, кто поступает в больницы с попыткой суицида. Живой ли? Живой! У таких склонность к ложным суицидам. Их опыты неудачны: то доза лекарства мала, то вовремя скорая приехала, — их цель, часто ими и не осознанная: привлечь к себе внимание.
— Хотя эксперимент мог оказаться и успешным, — усмехнулся врач, он был циник.
Чем-то Евгений похож на Шмакова. А Зинаида — на Нинель. Тоже — гордячка, а с кем роман? Со Шмаковым!
Ляхов усмехнулся пренебрежительно и вспомнил сумрачную фигуру, неласковый взгляд, голые замерзшие руки и… И сел. И струя воды обожгла колено.
![Картер Браун - Том 18. Смерть в стиле рок [ Черные кружева. Убийство - это послание. Своенравные сестрички. Убийство в стиле рок.]](/uploads/posts/books/147974/147974.jpg)
