Эфраим Севела - Сиамские кошечки
Потом судно, не снижая скорости, миновало деревню, расположившуюся на берегу, а точнее, можно было бы даже сказать, в воде. Хижины стоят на сваях, а с землей их связывают мостики. Перед каждым домом торчат из воды деревянные шесты, вроде колодезных журавлей, а на их концах висят сети, которые крестьяне то опускают в реку, то извлекают их назад, поднимая в воздух, но уже с трепещущей в ячейках серебристой рыбой.
Здесь вся жизнь — на воде. Наполовину ушли в реку черные буйволы, оставив снаружи лишь криворогие головы. На их спинах играют голые детишки, с плеском прыгая в воду и снова взбираясь на меланхоличных, подремывающих животных.
Девушки, стоя по грудь в воде у свай, чистят свои белые зубы пастой, выдавливая ее на щетки, привезенные из города, а рты полощут водой из канала и туда же сплевывают ее.
От пронесшейся лодки поднялась волна, разбилась о сваи, накрыв девушек с головой.
А лодка уже снова в джунглях, мчится по каналу, не снижая скорости.
Большие заголовки в таиландских газетах:
ДВОЕ ГЕРМАНСКИХ ТУРИСТОВ ВЗЯТЫ ЗАЛОЖНИКАМИ В ДЖУНГЛЯХ ОБЪЯВЛЕН ТРЕБУЕМЫЙ ВЫКУП ЗА КАЖДОГО — 1 000 000 НЕМЕЦКИХ МАРОК ВЛАСТИ ПРИНИМАЮТ ВСЕ МЕРЫ ДЛЯОСВОБОЖДЕНИЯ ЗАЛОЖНИКОВ И ВЫРАЖАЮТ НАДЕЖДУ, ЧТО ЭТОТ ПЕЧАЛЬНЫЙ ИНЦИДЕНТ НЕ СКАЖЕТСЯ НА ТУРИСТИЧЕСКОМ БИЗНЕСЕ В ТАИЛАНДЕ
24. Интерьер.
Деревенская хижина из бамбука.
(День)
Полицейский вертолет кружит над джунглями. Таиландские пилоты внимательно обследуют все, что проплывает под ними.
Стрекот вертолета то усиливается, приближаясь, то затихает, удаляясь от одиноко стоящей хижины, скрытой густыми кронами деревьев.
Сомкит сидит за дощатым столом вместе с теми крестьянами, что захватили их.
Старший. Придется писать еще одно письмо. Дадим еще пару дней, чтобы они подумали. Пиши большими буквами, красиво.
Сомкит. Как я буду это делать? Вы чуть не сломали мне руки, стянув веревками. Не могу даже пальцами двигать.
Старший. Наши ребята перестарались. Ты уж их прости… темные… неграмотные люди. Но не печалься. Ты получишь компенсацию… Когда получим выкуп.
Сомкит. Что я получу?
Старший. Во сколько ты ценишь свои услуги?
Сомкит. Сто тысяч!
Старший. Слишком много… за красивый почерк.
Сомкит. Германский консул не смог разобрать ваши каракули.
Старший. Ладно. Садись и пиши. Потом договоримся. Мы тебя не обидим.
25. Интерьер.
Темная яма в земле.
(День)
Глубокая яма в земле. Сверху она накрыта свежеотесанными жердями крест-накрест и этим напоминает, если смотреть изнутри, тюремные решетки. Слабый свет проникает в щели между перекладинами. Кемаль и Петер, небритые и грязные, сидят на земле в противоположных углах ямы.
Кемаль. Это из-за тебя… я попал сюда. Зачем я пошел искать тебя? Нужен ты мне! Кто ты мне? Мой брат? Приятель?
Петер. Отстань. И так тошно. Вернемся в Мюнхен — можешь жить у меня бесплатно…
Кемаль. Большое спасибо. Ты становишься щедрым. Тем более что выбраться отсюда у нас мало шансов. Будем лежать в одной могиле. Хотя нет, ты ведь не согласишься лежать рядом со мной. Потребуешь отдельной ямки.
Петер. Нас спасут. Не надо терять надежды.
Кемаль. А мне терять нечего. Я ее давно потерял… надежду… в твоей Германии.
Петер. Никто тебя туда насильно не тащил. Вы рветесь к нам… потому что мы даем вам работу.
Кемаль. Захочешь жрать — к черту пойдешь. А вы пользуетесь… дешевой рабочей силой.
Петер. Я, что ли, эксплуатирую тебя? Я — такой же рабочий. Одна лишь разница… Я имею профессию в руках. Потому и платят больше. Думаешь, мой босс не богатеет на мне?
Кемаль. Допустим, он зарабатывает на тебе… А ты добираешь, чего недодали, на мне. Ты из меня выжимаешь последний грош за ночлег на чердаке. Каждый давит того, кто под ним.
Петер. Ну, так уж повелось в этом мире.
Кемаль. Ну, так знай: такой мир — дерьмо!
Петер. Хочешь его переделать? Чтоб самому забраться на шею нижестоящему?!
Кемаль. Врешь!
Петер. Забыл, как ты у меня на глазах загнал несчастного рикшу до инфаркта?
Кемаль. Неправда. Я не знал, что он больной. А ты… ты не погонял своего рикшу?
Петер. Но мой ведь не рухнул. Да чего мы спорим? Оба — хороши. Не сегодня-завтра нас зарежут. А в могиле все равны.
Жерди над их головами задвигались, и в образовавшееся отверстие просунулась косоглазая голова.
Крестьянин. Эй! Еще не сожрали один другого? Что, нет аппетита? Не бойтесь… Мы вас кормить будем… Вы нам нужны живыми. За ваши трупы никто гроша не даст.
Петер. Есть новости? Крестьянин. Пока нет. Все торгуются. Петер. Значит, не все еще потеряно.
Кемаль. Чему ты радуешься? Кто даст миллион марок за такой мешок с дерьмом, как ты?
Петер. В одном я не сомневаюсь: никто не станет выкупать тебя. А меня?.. Подумают.
Кемаль (крестьянину). Ты слышал, что он говорит? За меня платить не будут. И не ждите. Потому что я — турок. Понял? Третий сорт! А он — первый! Мы, турки, такие же бедные, как и вы. Ну, может быть, вы даже беднее нас.
Крестьянин. Я ничего не понимаю в политике. Нам нужны деньги. Заплатят — будете жить. Если нет — зароем живьем. А пока… Вот вам еда! Не надо умирать раньше времени.
Он сбросил в яму банан и кокосовый орех. Кемаль схватил банан. Петеру достался кокос. Под рукой нет ничего, чем можно было бы расколоть орех, чтобы добраться до живительного сока. Немец вертел его в ладонях, сдавливал, даже пытался вонзить зубы в жесткую скорлупу. Все — тщетно.
Кемаль, сдерживая дрожь в руках, полоску за полоской, снимает с банана кожуру. Он откусил верхушку плода, медленно жует, стараясь продлить удовольствие, и даже закрыл глаза — то ли для того, чтобы не видеть угрюмого голодного взгляда Петера, то ли от наслаждения едой.
Взгляд немца прикован к банану в руках у турка. Бесполезный кокос валяется у его ног.
Кемаль снова стал подносить надкушенный банан ко рту. Но не донес, замерев. И с мукой преодолев искушение, протянул Петеру остаток банана и отвел взгляд от него.
Кемаль. Ладно… откуси кусочек… маленький.
Петер сгреб банан обеими руками, широко распахнул рот, но спохватился, силой воли заставил себя ограничиться маленьким кусочком. Конвульсивно сглотнув, он вернул плод Кемалю. Тот осторожно откусил и отдал остаток Петеру. После того как немец съел свою часть банана, в кончиках его пальцев остался крохотный смятый кусочек. Он мучительно борется с искушением слизнуть его. Турок не стал дожидаться результата этой борьбы — взял жалкие остатки банана и проглотил.
Какое-то время оба продолжали жевать, продлевая наслаждение от еды, потом облизали пальцы, и на лицах обоих мужчин появилась улыбка.
Кемаль. Ну, а теперь займемся твоим орехом.
Петер. Бесполезно. Голыми руками скорлупу не пробить. В этой чертовой яме нет ни единого камушка.
Кемаль взял кокос, повертел его в ладонях и, напрягши всю силу своих рук, сдавил. Кокос остался целехонек.
Петер. Был бы у нас кусочек железа… или стекла.
Кемаль. Дай твой ремень.
Петер неуверенно расстегнул ремень и протянул его турку.
Кемаль. Пряжка большая… может сработать.
Он приподнял на пряжке язычок, приложил его острием к кокосу и с силой прижал большим пальцем. Кокос не поддался.
Петер (нетерпеливо). Дай мне! Я знаю как!
Он положил орех на землю, приложил к скорлупе стальной язычок пряжки и навалился на него всей тяжестью своего тела так, что лицо его налилось кровью. Потом оторвал ремень от кокоса. Глянул: на скорлупе осталась маленькая вмятина.
Петер. Ура! Еще разок — другой, и мы пробьемся к молоку.
Кемаль взял у него ремень и орех и повторил нажим. Струйка кокосового молока проступила из-под его пальцев.
26. Интерьер.
Консульство.
(День)
Большой кабинет в консульстве Федеративной Республики Германии в Таиланде. За широкими окнами — качающиеся на ветру пальмы и кусты, усеянные розами. На простенке между окнами — зимние пейзажи в горах.
Немецкий консул обращается к своим служащим и офицерам таиландской полиции.
Консул. Господа! Я пригласил вас, чтобы обсудить последние новости о наших, пока, к сожалению, безуспешных, попытках освободить захваченного в качестве заложника гражданина Федеративной Республики Германии Петера Вейса.
Таиландский офицер. Я извиняюсь, но, если я не ошибаюсь, из немецкой туристской группы захвачены два заложника. Кроме господина Вейса, у похитителей находится еще один турист — гражданин Турции.
