Ольга Новикова - Гуру и зомби
Меня потерпевшей не признали, поэтому прав на расследование – никаких. И все сведения, то есть их отсутствие, – тайна следствия. Улик, мол, нет. Якобы на теле следов насилия не обнаружено. Списали на самоубийство. И все. Дело закрыто. Я не верю. Это он ее вытолкнул. И из своей жизни, и из окна. Он виноват.
Виноват…
Виноват!
И в Лелиной смерти тоже.
Василий одернул себя, как только до него дошло, что он согласен с выводом Юны. Абсолютно согласен.
Нет, так нельзя. Это тупик.
Бизнес научил: рассматривай противоположную точку зрения. Сколь угодно неприятную.
Но пока у него слишком мало информации…
Ясно, что обе смерти случились вблизи Нестора. Если и правда Юля сама убилась, если Леля погибла из-за несчастного случая, то человеческому суду нечего предъявить. Но есть другой суд, и в его компетенцию им с Юной не надо бы вмешиваться.
И что тогда? Ничего не делать? Бездействие?
Нет, невозможно.
Значит, надо принять версию убийства. Расследовать хотя бы для того, чтобы ее исключить. Непроясненная боль – нарыв. Может кончиться сепсисом. То есть отравить всю жизнь.
С чего начать? За что зацепиться?
Знает Юна, были ли у ее сестры враги?
В лоб не спросишь после уже вынесенного ею приговора.
Конечно, только эмоционального.
Иначе зачем бы ей догонять Василия, зачем выпытывать про доказательства…
Юна поставила локти на край стола и всю тяжесть – и своего горя, и своего уставшего от рассказа тела – поместила в лунку соединившихся ладоней.
Стол не выдержал. Хлипкое одноногое сооружение опрокинулось. Смешались в кучу ложки-вилки-стекляшки…
Белая плошка с дымящимся лагманом, который только что принесли Василию, мчится по наклонной плоскости и приземляется на колени Юны. Она мгновенно раздвигает бедра. Горячее варево льется на пол, но несколько толстых белых макаронин червяками повисают на ее брюках.
– Не обожглась?! – От неожиданности Василий перескакивает на «ты».
Не небрежное, а сближающее. Даже такой ничтожный стресс – момент истины. Проясняет.
Преграда между Василием и Юной падает. Как будто раздетыми они оказываются друг против друга.
Василий кидается к ногам пострадавшей и смахивает разваренные скользкие трубки, которые липнут к его пальцам, а чуть надавишь – расплющиваются, оставляя пятна на материи. Подбегают официанты, поднимают стол, споро собирают железо и стекляшки…
А Юна замирает. Безмолвствует.
Вроде бы по ее вине суматоха… Женщины в таких случаях охают-ахают, громко рыдают, чтобы своими звуками, как крысолов дудочкой, увести всех подальше от мыслей о том, кто виноват. Если их не ранило, если ничего не повредили – придумают урон. Ущерб слишком маленький? Преувеличат.
– Пустяки, – только и говорит Юна, промокая бумажной салфеткой жирные пятна на пиджаке и брюках. – Лишила вас ужина… – рассуждает она вслух.
«Вас», – отмечает про себя Василий.
– Пустяки, – повторяет он за Юной. Улыбается. Сошло бы за немудреную шутку, но сказалось-то серьезно… – Сменим диспозицию? Отправимся в ночь, где улица, фонарь… Аптека нам не нужна?
– Нет, не повторится все, как встарь… – Юна без напряжения подхватывает простенькую цитату.
Оба будто оголили подкладку одежды в том месте, где фирмы пришивают свои ярлыки. Одинаковость вкусов сближает…
Юна чуть-чуть, но расслабилась.
Девушка из параллельного мира. В мире Василия сверяют только социальное равенство – по марке машины, по месту и рангу жилища… Какой фирмы часы, галстук, ботинки, где отдыхаешь – это выясняют мгновенно и заранее, чтобы не попасть впросак, вступив в деловые контакты. Лейблы Блока и даже Есенина мало кто распознает. И к статусу они не имеют никакого отношения.
Может быть, пока не имеют…
Думая о своем, Василий упустил момент, когда официант из-за его спины протянул узкую кожаную папку со счетом. Юна раскрывает ее и, повернувшись боком, лезет в сумку за кошельком. Но когда Василий подтащил папку к себе, она не борется за равноправие. Даже в ритуальную перебранку не вступает. Никаких «я сама заплачу… – нет, я…».
Женщина кротко подчинилась мужчине…
Василий заметил, что в счет включили разбитую посуду, оцененную так, как будто это был хрусталь и музейный фарфор. Моментально решился на трату, сопоставив сумму, которую можно было бы выторговать, и неудобство от спора, от потери времени… Времени, а не нервов: свои права он всегда отстаивал довольно хладнокровно.
Из вестибюля Юна направляется к двери с латинскими буквами WC, бросив через плечо: «Я на минуту». Василий отступает за кадку с живой развесистой пальмой.
В одиночестве становится труднее держать оборону от болезненных, неконструктивных мыслей. Кажется, это Леля ушла в туалет и сейчас вернется, как всегда винясь за долгое отсутствие…
Отвлекают. Из зала выскакивает высокая худая мымра, за ней – девица в шароварах и фартуке. Официантка визжит: «Сука! Платить за тебя я буду?» Круглое, почти детское личико перекосилось от злости. Видимо, слишком уж напрягалась, изображая восточную покорность и европейскую вежливость, которых требует колорит заведения. Прорвало.
Посетительница на ходу, чуть притормозив, вынимает кошелек из кармана кожаной куртки, сует официантке бумажную купюру и несется дальше. Прочь отсюда. Она всего лишь забыла про оплату. Что-то срочное сорвало ее с места. И ведь какая прыть у немолодой женщины…
Где-то он ее видел.
Ее или ей подобную.
То и дело попадаются бабы, знающие одной лишь думы страсть. Леди эти опасны. Особенно осторожным надо быть с немолодыми тетями. Уже накопившими капитал житейской мудрости и еще не потерявшими бойцовского азарта.
11
Не ведая о самочинном расследовании, затеянном Юной и Василием, подуставший Нестор раздумывал: не пора ли подышать свежим воздухом? Слишком уж много дымят сидящие вокруг пьяненькие художники. Для здоровья неполезно. Хотя его совсем не раздражали ни запах, ни никотиновый дымок над старинным дубовым столом, для сохранности покрытым прозрачной пленкой. Наоборот, приятно было вспомнить последнюю сигарету, выкуренную лет десять тому назад.
Он чуть отъезжает от столешницы, вытягивает ноги и отключается от галдящих соседей по столу.
Бросить курить оказалось не так уж и трудно. Резоны сошлись убедительные. На пастве сказывалось то беспокойство, которое он испытывал после каждой лекции. Тянуло подымить, а нужно было терпеливо выслушивать восторги, отвечать на вопросы, давать советы. Да еще подкашливать стал… Пошел к врачу. Пульмонолог из Кремлевки продемонстрировал темное пятнышко на целлулоидном черно-белом портрете Несторовых легких…
Вскоре после этого он согласился на свидание с одной из своих умных и красивых подруг. Ему казалось, что они оба понимают: так больше не встретятся. Слишком уж ясно было все случившееся с ними. Нет тайны – нет будущего. Перед финалом Тина так тесно сдвинула свои голые бедра, что он даже усмехнулся: «Да ты и без меня можешь обойтись». На что она с отчаянной гордостью прошептала: «Выучишься, если мужика удается заполучить раз в пять лет». Преувеличение, конечно. Или преуменьшение… Но пронзает такая откровенность. Откровенность последнего свидания…
В последней их постели он и затянулся с незнакомым удовольствием, а выходя из ее подъезда, сунул в урну почти целую пачку «Мальборо»…
– Нестик, ты не с нами! – погрозила голосом Вера. – Куда улетел? – Усердно играя роль хозяйки, она не в первый раз дергает своего гостя. Впрочем, забыв его представить присутствующим.
Нестор автоматически разводит уголки губ – изобразил улыбку и небрежно помахал ладонью слева направо: мол, все в порядке.
Ритуальный жест. Вспомнились руководящие стариканы на трибуне Мавзолея. Тоже играли по правилам. Что у них на душе было?..
Нестор снова уходит в свои мысли.
Что у кого на душе… Эту тайну можно узнать по спонтанным реакциям человека. Правдивы только нерассудочные, заранее не отрепетированные движения.
Но житейская мудрость в том, чтобы эту правду скрывать.
Сперва родители, потом обстоятельства учили его набору приемов, которые помогают прятать то, что у тебя на душе. По лицу умельцы читают сокровенное? Значит, прежде всего – работа над мимикой. Обиду и злость быстро сумел укротить, не выпускать наружу. Труднее было совладать с радостью и победным чувством. Азарт охотника, схватившего дичь, долго прорывался. Выдавал… А в России любят несчастненьких, всем недовольных.
Ничего, и эту задачу Нестор решил. Фасад стал непроницаемым.
Вроде бы удобная маска.
Проблема в том, что процесс не останавливается сам по себе. Нечувствительность идет все глубже и глубже. Эмоции отмирают. Неинтересно становится жить. И что в итоге получил? Старался скрыть себя истинного от людей, а вышло, что именно себя самого от себя скрыл.
Нестору это совсем не годилось. Лучше уж рисковать, чем бесцветно жить. С собой быстро управился. Освоил баланс. Небольшое умственное напряжение – и понятно, где можно расслабиться, открыться, а где – нет. Ошибался. Ну и что? Любой ляп поправим. Зато от жизни добился взаимности.
