Феликс Кандель - Смерть геронтолога
Нюма понимает: теперь не заснуть. Но вслед за певицей – звонок в студию‚ кто-то говорит негромко‚ на всю страну: "Мне не спится". Ведущий отвечает‚ тоже негромко: "Я тебе помогу". Они разговаривают вполголоса‚ как два приятеля на кухне‚ заполночь‚ чтобы не разбудить детей‚ а Нюма слушает‚ и те‚ кому не спится‚ слушают тоже. Ведущий начинает: "Закрой глаза и представь себе: идет потихоньку овца. Самая обыкновенная овца. Пришла‚ посмотрела на тебя и ушла. Идет вторая овца. Тоже пришла‚ посмотрела на тебя‚ ушла. Идет третья овца. Четвертая. Идет пятая: посмотрела на тебя и ушла..." Ведущий говорит‚ не спеша‚ завораживая‚ а они слушают – те‚ кому не спится. "Идет шестая овца. Седьмая. Двенадцатая... Но вот‚ – говорит он‚ – пришла шестнадцатая овца‚ посмотрела на тебя и не ушла. Что это значит? Это значит‚ что ты уже спишь..."
8
Спит Нюма с наушниками на голове‚ спят многие‚ а по дороге катит маршрутное такси. Шофер – бандитская рожа‚ остролицый и горбоносый‚ крючком провисший над рулем‚ гонит машину на недозволенной скорости‚ будто спешит на свидание или уходит от погони. Притулились в тесноте и во мраке: грустный старик с устойчивым запахом немытого тела‚ две шустрые девочки с подведенными глазками‚ пожилая степенная пара‚ некто неразличимый во мраке и Боря Кугель. Что-то бормочут по радио, тихое и ненавязчивое, а затем вступает голос, почти на басах. Они ввинчиваются в небо по горной дороге: Бейт-Меир‚ Абу-Гош‚ Кирьят-Анавим‚ Мевасерет Цион, а голос поет посреди Иудейских гор: "Элогим шели‚ Элога‚ зеленоглазый мой..." Голос поет в машине, а они слушают‚ притихшие и печальные: грустный старик‚ две шустрые девочки с подведенными глазками‚ пожилая пара‚ некто во мраке и Боря Кугель. И еще шофер – бандитская рожа. "Дай же Ты всем понемногу и не забудь про меня..."
Боря возвращается из Тель-Авива‚ со встречи томительной и невеселой. Приехал Витя. Друг детства. Счастливчик на всю жизнь. И утянул за собой в обжитые их годы. Обнялись. Посидели в кафе. Поговорили. Поудивлялись переменам за годы разлуки. "У нас с тобой разное прошлое‚ – сказал Боря. – Твоя боль – уже не моя боль. И наоборот". Витя не согласился. Витя запротестовал. Учились же вместе. Гуляли вместе. Любили девушку Машу‚ страдая от ревности и неразделённых чувств. Маша досталась счастливчику Вите‚ и Боря вздыхает порой на излёте лет. "Вздыхаешь?" – "Вздыхаю"‚ – соглашается Боря: колодец влечений – не вычерпать. Вышли к морю‚ сели на лавочку‚ притихли. Солнце на исходе‚ утомившееся за долгий день‚ волны без счета‚ кипение у берега‚ облака до пенных гребешков‚ подступание зыбких сумерек. И оттуда‚ из низких облаков‚ вывалилось неохватное чудище‚ провисло над морем‚ над волнами‚ над Борей с Витей‚ почти недвижное пошло на посадку. Обвальный рёв моторов. Дома‚ задравшие головы‚ как просевшие от испуга. Мрак‚ надвигающийся неумолимо. И счастливчик Витя заплакал вдруг‚ будто пробило запруду: "Кто мы?.. Крохотные песчинки в потоке зла. И крутит нас‚ и мотает‚ не выбраться‚ кажется‚ никогда..." Боря не стал его утешать. Боря Кугель никого не утешает‚ только ждет терпеливо‚ пока выговорятся ему в жилетку. И ему выговариваются до конца. "Если у человека болит сердце‚ – говорит Боря‚ – он идет к врачу. Если у человека болит душа‚ он идет ко мне. Я – приемный покой для страдальцев‚ наказанных горечью и печалью". И Витя‚ отплакавшись‚ сказал с тоской: "Боря‚ Маша больна. Маша уходит‚ Боря. Гоню мысли от себя‚ как пудовые камни... Помолись за Машу. Спроси у других‚ как это делается. Там‚ в твоем обитании‚ ближе к Небесам..." Боря вкручивается в спирали Иудейских гор и вспоминает светлокудрую Машу – глаза-малахит. Боря ввинчивается в небо‚ которое становится ближе‚ и слезы льёт в темноте. "Господи‚ отведи беду от дома! Человек надеется до последней минуты. И я надеюсь. Помолись за Машу‚ Боря..." А голос бередит во мраке‚ низкий‚ густой‚ осязаемый‚ словно разливают по душам тягучий‚ полный сладости и желания‚ хмельной дурман цвета кармин: "Дай же Ты всем понемногу и не забудь про меня..."
Назавтра выходит из дома диковинный мужчина на тощих ногах‚ по-журавлиному шагает через дорогу. В дверях синагоги стоит Лёва Блюм‚ молча‚ одним взглядом зазывает на молитву прохожих мужчин старше тринадцати лет.
– Научите меня‚ – говорит Боря по-русски‚ но Лёва его понимает и пропускает внутрь.
Боря оказывается десятым в той синагоге. Боря заполняет миньян, девять стариков и он‚ и молитва начинается. "Пусть возблагодарят Тебя‚ Господи‚ все сотворенные Тобой..."
– Я же ничего не знаю‚ – думает Боря Кугель. – Но без меня не обойтись...
Часть вторая
ГОРОД НА СКАЛЕ
1
В последнее свое утро геронтолог Сасон проснулся опухший‚ недобрый‚ растревоженный. На столике у кровати лежал колокольчик‚ который подарил клиент с усредненным лицом‚ пожелавший перед кончиной‚ чтобы у него непременно проклюнулась индивидуальность. "Теперь-то зачем?" – "Пусть будет". У него было такое лицо‚ будто взяли многие физиономии с их прищурами‚ морщинами и оскалами‚ заложили в умную машину‚ и она выдала нечто общее‚ затертое и безликое‚ словно медный пятак‚ побывавший под колесом паровоза. "На меня не смотрят‚ – сказал клиент. – Не оглядываются‚ будто не существую. Невидимкой прохожу по улице‚ невидимкой еду в автобусе. Когда приберёт Господь‚ это не отразится на людском многоцветье‚ не нанесет ему существенного ущерба‚ несущественного тоже не нанесет". С ним было много возни‚ с тем клиентом‚ и лишь в последние его часы слабым намеком проступило на лице беспокойство – заменителем типового безразличия. Сасон взял стеклянный колокольчик‚ долго звонил в него‚ но облегчения не ощутил. Звон колокольчика отгонял злых духов‚ скопившихся за ночь возле постели‚ а также клочки сновидений‚ туманивших голову. Геронтолог Сасон – обладатель обширной клиентуры‚ последняя надежда дряхлых и расслабленных – страшился приближения старости и остервенело звонил по утрам‚ прогоняя дурные предчувствия. К старости проглядывает истинная наша сущность‚ которую не упрятать под румянами молодости‚ не заслонить деловитостью зрелости‚ не перекрыть наработанной мудростью. Старость пробьется через любые препоны‚ выказывая человеческую изнанку‚ а потому Сасон опасался ее подступления‚ ожидая всякого на исходе лет. Возможно‚ таился в его глубинах злобный‚ завистливый‚ гнуснопакостный старикашка в предвкушении сладостного триумфа‚ и Сасон с содроганием вглядывался в смытые его черты. Он и не догадывался‚ что это был последний его день. Старость геронтологу не грозила‚ а колокольчика от смерти у него не было.
В то последнее утро Сасон звонил так отчаянно‚ что разбил стеклянный колокольчик. Пошел покупать новый‚ а продавец спросил: для чего? "Отгонять злых духов". – "Вы приезжий?" – "Нет‚ здешний". – "Не звоните понапрасну‚ – сказал продавец в ущерб собственным интересам. – В этом городе действуют иные силы". И день наполнился горечью‚ последний его день. В то самое утро‚ в первые его часы‚ вдвинулся во входную дверь пугающе странный незнакомец. Плащ до пят закрывал фигуру. Поднятый воротник упрятывал голову. Шарф был обмотан вокруг лица‚ шляпа нахлобучена до бровей‚ черные очки перекрывали глаза. "Геронтолог Сасон?" – "Он самый". – "Продление жизни?" – "По мере возможностей". – "А зачем? Такая жизнь: зачем ее продлевать?" Сердце Сасона дало долгий пугающий перебой‚ словно засомневалось‚ стоит ли тратить усилия. "Рождается человек, – сказали через шарф, – и видит поначалу всё вверх ногами. Предположим?" – "Предположим", – согласился Сасон. "Кто возьмется целый мир в его глазах перевернуть с головы на ноги? Где этот храбрец‚ этот мудрец‚ этот талант? Можно перестараться и сделать полный оборот. А можно полениться и ничего не сделать. И ребенок обречен до конца дней видеть мир перевернутым". – "Это не ко мне‚ – пошутил Сасон. – Это к глазнику". Но шутка не была принята. "Я – тот ребенок‚ – сказали строго. – Я от рождения вижу мир перевернутым и в данный момент разговариваю не с вами‚ а с вашими ногами. Всю жизнь я остерегался чужого влияния‚ а потому сохранился таким‚ какой появился на свет". Помолчал немного‚ чтобы Сасон уяснил сказанное‚ приблизил лицо к лицу‚ – сердце вновь дало перебой. "Имею вопрос: как быть с душой?" – "С душой"‚ – повторил Сасон. "С душой. Душа – она тоже видит мир перевернутым?" Этого Сасон не знал. Этого‚ повидимому‚ никто не знает до поры‚ до времени. "Я не хочу видеть ангелов вверх ногами‚ – решительно сказали через шарф. – И серафимов тоже. Желаю разговаривать со Всевышним лицом к лицу. Там. Наверху. Пора кому-то довериться на старости. Что можете предложить?" У Сасона бывали озарения. У Сасона бывали моменты‚ когда спину холодило от удачной находки. "Вам ничего не надо делать‚ – сказал. – У вас всё в порядке. Это мир вокруг перевернут. С него мы и начнем". – "Думаете?" – "Уверен. Первый сеанс – в понедельник..."
