Данни Ваттин - Сокровище господина Исаковица
— Ты первый начал. И кстати, я спросил раньше.
— Ладно, – соглашаюсь я и поднимаю стекла до половины, после чего отец закрывает глаза, чтобы немного вздремнуть.
Но из этого ничего не получается, поскольку Лео достает пакет с лакричными конфетами и осторожно засовывает две штуки дедушке в рот. Тут мой отец уже не выдерживает, ведь всей семье известна его особая слабость именно к этому виду сладостей. – Давай сюда, – требует он, выхватывает у Лео пакет и начинает с невероятной скоростью загружать в рот одну конфету за другой.
Поработав, подобно экскаватору, примерно с минуту, отец снова укладывается и, невзирая на все внешние помехи, умудряется заснуть.
Я осторожно опускаю стекла пониже, и мы в приятном темпе плавно движемся по дороге. Квидзын, куда мы направляемся, находится часах в двух езды к югу от Гданьска. О самом городе я знаю не слишком много, но, помимо Лукаша, я связывался кое с кем из сотрудников муниципалитета и историков, которые выразили желание встретиться и рассказать больше. Вопрос только в том, смогут ли они действительно помочь. С тех пор как там жил мой дедушка, все должно было сильно измениться. Тогда город был немецким, а теперь он польский. Как я понимаю, не сохранилось никаких документов с того времени, когда дедушка владел в городе магазином, а значит, доказать нашу связь с его участком земли невозможно. Это, в свою очередь, означает, что нашу операцию, какой бы вид она ни приняла, необходимо проводить втихаря.
* * *Примерно через час отец просыпается и снова начинает жаловаться на сквозняк. Потом видит у себя на животе пакет и принимается в нем с интересом копаться.
— Но тут же ни одной вкусной не осталось. Вы что, все выбрали?
— Не мы, – отвечаю я. – Ведь конфеты лежали у тебя.
Отец смотрит в пакетик.
— Только белые батончики и лакричные лодочки, – разочарованно произносит отец. – Вы что, остальное съели?
— Там и были только батончики и лодочки, – говорит Лео.
— Вы все вкусные выбрали, – констатирует отец. – Как нехорошо с вашей стороны. Вот всегда так.
— Что ты имеешь в виду? – возмущаюсь я. – Ведь это ты обычно съедаешь все самое вкусное.
— Неужели? Значит, это я виноват в гибели "Сластены–гиганта"?
— Но я ведь тогда был маленьким, – оправдываюсь я.
— Лео, ты знаешь, что твой папаша лишил меня возможности стать первым шведским конфетным миллионером? То была моя лучшая идея. А их у меня имелось много.
— Да, но…
— Дело было задолго до появления "Короля карамели"[14], и тогда еще никто до этого не додумался. Я собирался назвать фирму "Сластена–гигант" и заказал массу пробных экземпляров. Их прислали в пластиковых пакетиках, они были замечательные. И знаешь что случилось? Твой папаша всё съел.
— Правда? – удивляется Лео.
— Всё до единой конфетки.
— Даже кислятину? – спрашивает мой сын с восхищением и удивлением одновременно. Будто не может переварить, что его, обычно такой ответственный, отец способен сначала стащить, а затем поглотить так много конфет.
— Всё, – отвечает отец. – Он отыскал всё до самого малюсенького пакетика, хотя я их хорошо припрятал. Когда дело касается сладостей, твой папаша становится роботом, идущим к цели.
— Но… – начинаю я.
— А его не стошнило? – спрашивает Лео.
— Очень надеюсь, что стошнило, – говорит отец. – Но он сказал только, что неважно себя чувствует, и твоя бабушка его, конечно, пожалела, уложила в постель и накормила куриным бульоном.
— Ловко, – восхищается Лео.
— Ловко! – восклицает отец. – Он действовал бесчестно. Особенно потому, что свалил исчезновение конфет на младшую сестру.
— Ничего подобного, – возмущаюсь я, пытаясь восстановить свою поруганную честь.
— Ты, во всяком случае, все отрицал. Прикидывался та–а-ким невинным, говорил, будто ничего об этом не знаешь. Тогда мы подумали на твою сестру. Фу, как некрасиво. В отношении конфет на тебя полагаться нельзя. Мотай на ус, Лео. Не говоря уже о том, сколько твой папаша украл спиртного.
— Спиртного? – переспрашивает Лео, которому эта беседа явно кажется все более интересной.
— Да, но… – начинаю я.
— Правда, брал он не всё, как в случае с конфетами. Нет, он доливал в бутылки воду. Наверное, думал, что мы ничего не заметим. Но под конец там оставалась одна вода. И ты еще подмешивал туда всякой дряни. В мой отличный виски.
Даже не знаю, что и сказать, кроме того, что в этих обвинениях присутствует известная доля правды. Ведь за прошедшие годы отсутствие у меня должного стиля при потреблении алкоголя возмущало не только отца. Оно глубоко шокировало маминого кузена Габи из Израиля, с которым мы в последний раз виделись, когда он приезжал в Швецию прошлым летом. Этого мужчину всегда узнаёшь или, вернее, слышишь издали, поскольку его отличает очень своеобразная манера здороваться, которую ни с чем не спутаешь. Как, например, в тот раз, когда мы были на барбекю и только собирались взять себе еды, как мирную беседу присутствующих, подобно вонзающемуся в фаршированную рыбу кухонному ножу, пронзил громогласный голос с израильским акцентом:
— ПРИВЕТ, ДАННИ ВАТТИН!
Вслед за этим сквозь толпу гостей пробирается Габи и заключает меня в объятия. Затем он замечает стоящего рядом со мной возле гриля моего сына и разражается не менее мощным: "ХЕЛЛО, ЛЕО ВАТТИН!" Немного посмотрев на Лео, он заявляет сыну, что человек, поживший в других странах, должен бы точно знать, какую следует выбирать еду.
– LEO WATTIN, YOU HAVE LIVED IN AUS TRALIA. YOU DON’T WANT THE HORRIBLE SWEDISH KORV. IT HAS NO MEAT, YOU WANT REAL MEAT. HERE, HAVE SOME STEAK[15].
С этими словами он помогает Лео положить на тарелку несколько отличных кусков мяса. Ибо Габи любит наслаждаться благами жизни, даже если они попадаются ему в виде еды или напитков. Поэтому‑то он, вероятно, так сильно возмутился чуть позже, когда я случайно пролил прекрасный виски, которым он меня угостил.
– HELLO DANNY WATTIN. THIS IS SINGLE MALT, NOT FOLKÖL. DRINK IT SLOWLY[16].
Как бы то ни было, встречаться с Габи всегда приятно. Его отец Георг был старшим братом дедушки Эрнста и вырос, в точности как Эрнст, средний брат Хайнц и их младшая сестра Марианна, в городе Бреслау, в Южной Германии. По рассказам я знаю, что они долго вели жизнь, обычную для немецкого среднего класса. Их отец Вильгельм Лахманн владел магазином по продаже мужской одежды и текстиля, а дети играли на пианино, пели в хоре и изучали английский. Им всем хотелось получить высшее образование, и в начале тридцатых годов двое старших детей поступили в высшие учебные заведения. Георг учился на математика, а Хайнц – на юриста.
Нарастающий антисемитизм, конечно, ощущался, но, как обычно говорил Хайнц, "в то время люди были не столь легкоранимы, как теперь". Ненависти к себе они никогда не чувствовали. По крайней мере, до прихода Гитлера к власти. Тогда все сразу ухудшилось. Для детей перемены были больше всего заметны в школе, где все учителя стали нацистами, поскольку иначе они лишились бы работы. Для папы Вильгельма перемены проявились в том, что его магазин, как и остальные еврейские магазины, бойкотировали. И это было только начало. Постепенно стала нарастать ненависть, а права, которые семья всегда считала само собой разумеющимися, отнимались у них одно за другим. Вскоре детям пришлось бросить школу, семья больше не могла содержать себя за счет предпринимательской деятельности.
Чтобы выжить, Вильгельм вместе с двумя старшими сыновьями какое‑то время ездил по провинции и продавал крестьянам кастрюли. Они кое‑как перебивались, но не более, вели жизнь бесправного низшего класса, и каждому было позволено их пинать. Протестовать или сопротивляться, как раньше, когда Хайнц с Георгом дрались с нацистами на улицах, теперь было запрещено, и за это полагалось суровое наказание. Поскольку в обществе не было ни единой группы, которая приняла бы их сторону, семья поняла, что пора искать способ уехать из Германии. В результате Хайнц и мой дедушка начали работать учениками в фермерском хозяйстве, младшая сестра Марианна вступила в еврейскую "Молодежную алию", а старший брат Георг стал руководителем этой организации, боровшейся за возможность эмиграции в Палестину.
От меня, выросшего в мирных условиях, их история бесконечно далека, но она меня пугает. Особенно учитывая политическое развитие в значительной части Европы, где нацизм снова считается в порядке вещей, а экстремистские партии получают все больший вес. Причем происходит это не только в странах, испытывающих экономический кризис, подобно Германии двадцатых годов, но и в нескольких наиболее благополучных, процветающих государствах.
Не знаю, как повел бы себя дедушкин старший брат Георг, доживи он до этого. Возможно, сложил бы чемодан и уехал. Во всяком случае, именно так он поступил тогда. И в отличие от младших братьев, ему таки удалось, вопреки проводимой британским мандатным правительством ограничительной политике по вопросу приема беженцев, в 1938 году попасть в Палестину. Там он прожил десять лет. Женился, обзавелся дочкой и развелся. Потом сражался в рядах британской армии, и в Западной Африке, и в Египте. Встретил новую женщину, женился во второй раз и осенью 1947 года узнал, что скоро опять станет отцом. Все, казалось, складывалось удачно. Конечно, шла гражданская война, но Израиль после прекращения британского мандата в Палестине должен был стать самостоятельным государством. Прибежищем для всех евреев мира.
