Андрей Матвеев - Жизнь с призраками
Сосед удрученно вздыхает, но потом, видимо, решив, что надо до конца объяснить этому приставучему русскому суть незамысловатой турецкой песенки, говорит, что это такая игрушка, можно еще ее назвать «хаджи, который не ложится».
Я не спрашиваю уже, кто такой этот хаджи, догадываюсь, что форма обращения. Дверь между мирами отчаянно скрипит, но мне хочется, чтобы она распахнулась как можно шире.
— А дальше?
Большие глаза господина становятся совсем печальными, он опять начинает мучительный процесс перевода с одного языка на другой, а потом, уже совсем сонным голосом, выдает мне результат:
— А дальше припев. Он поет, что если бы пошел дождь, если бы птица села ему на руку, то он бы плакал в одиночестве. Но его мама сказала бы: «Это все от любви, не обращай внимания, подойди ко мне…»
На этих словах мне самому захотелось плакать. Облака за иллюминатором исчезли, в салон пробивалось ослепительное солнце. Девушка, не открывая глаза, задернула на окне шторку. Господин продолжал говорить что-то еще, но я услышал лишь последнюю строчку: та, кого я люблю, и та, что любит меня, — разные люди… Видимо, он продолжал то открывать, то закрывать скрипящую дверь, но монотонный гул двигателей сморил меня, и я отправился на улицу снов, следом за давно пребывающей там девушкой. В ее лице мне вдруг невольно почудилось что-то напоминающее Леру, когда она была столь же молода.
А потом опять появились призраки, они летели со мной, пес забрался под кресло, а мать сидела в соседнем ряду, но не напротив, а чуть впереди, и даже не оглядывалась на меня.
Проснувшись, я понял, что впервые за долгое время спал не один. Спал турецкий господин в кресле рядом, спала девушка у окна, спал весь самолет. Табло замигало, мы начали снижаться, стюардессы обходили салон, забирая наушники.
— Селим, — представился встряхнувшийся после сна сосед.
Я назвал себя.
— Куда летите? — поинтересовался он.
— В Бодрум, — ответил я.
Он заулыбался, затем как-то таинственно произнес: — Удачи! — И внезапно сказал: — Не оставьте там свое сердце! — А потом добавил: — Сходите в замок!
Самолет приземлился и покатил к громаде аэропорта. В Бодруме я должен был оказаться еще через шесть часов.
А через семь, одурев от двух перелетов и от получасовой скоростной езды на такси, выгружался со своим чемоданом у «Конкордии».
Все эти полчаса в такси я боролся с двумя бедами: с настигнувшей меня головной болью и яростно урчащим кондиционером. Все мои просьбы выключить его водитель игнорировал, мой английский он не понимал, равно как и я его турецкий. Наконец я сообразил, как это сделать самому, и только потом расслабился, смотря в окно.
Призраки на время исчезли, за окном были горы, такие же, как и в хрустальном шаре, что перед отъездом я забыл в верхнем ящике письменного стола. И небо было таким же, зато все остальное казалось чужим и заставляло думать о том, что я опять оказался не в том месте и не в то время, как это со мню всегда бывает, и что я просто турист, а весь этот бред с перерождениями есть лишь обман сознания, боящегося неизбежной смерти. Зачем, почему, отчего? Машина в очередной раз круто повернула, и показалось море. Оно было неспокойным, белые барашки на гребнях волн. И густо-синего цвета, становящегося тем светлее, чем дальше к линии горизонта, где плескалось лишь одно серебро.
Опять поворот, белые дома начали свой спуск с гор к морю. Но мы не последовали за ними, а повернули еще раз, море, до того плескавшееся справа, оказалось слева, водитель включил приемник, и вдруг из него раздалась та самая песня про улицу снов, что я слушал по пути в Стамбул.
Я заслушался да так и не увидел Бодрума. Мы оставили его позади, голова болела все сильнее, я достал из сумки таблетку и запил уже теплой водой, плескавшейся на самом донышке пластиковой бутылочки, купленной еще в местном аэропорту.
Но боль отпустила лишь к вечеру, когда, устроившись в затхлом номере на втором этаже с видом на соседний корпус, да на два дерева с натянутым между ними гамаком, в котором качалась какая-то молодая пара, я, даже не дойдя до берега, рухнул спать, а проснувшись, пошел на ужин, заглотив еще одну таблетку.
Ресторан был полон, мои соотечественники сразу были заметны среди прочих отдыхавших в «Конкордии». Хорошо, что было их немного, я не отличаюсь как ксенофобией, так и особым патриотизмом, Лера всегда говорила, что это лишь случайность — то, что я говорю и мыслю по-русски.
Интересно, села бы она со мной вот за этот столик или предпочла бы вон тот, ближе к бассейну и к густой поросли каких-то вызывающе-ярких цветов? У меня всю жизнь проблемы с флорой, знаю лишь самые-самые, роза, ромашка, фиалка, иван-чай…
Олеандр, магнолия, гибискус…
Это лишь названия, в отличие от розы и ромашки. Я любил дарить Лере розы, по одной штуке, но часто. Когда бутон приоткрывался, то я смотрел на него и вспоминал дурацкую фразу, «женщина раскрылась, как цветок».
Леру это бесило, как и любое упоминание о физической стороне взаимоотношений. Нет, она с удовольствием занималась со мной любовью, но говорить об этом ей казалось чем-то если и не постыдным, то все равно неприличным.
— Салям алейкум! — сказал подошедший официант и зажег свечу в маленькой стеклянной колбочке, приютившейся посередине стола.
Не знаю почему, но я ответил «Алейкум салям!». Он улыбнулся, за соседним столиком слева чему-то сильно радовались громогласные немцы, а за моей спиной русская мамаша отчитывала своего великовозрастного сыночка, тот принес ей не красное вино, а белое, сколько можно говорить, что белое она не пьет!
Лера тоже не любила белое вино, а я наоборот. Поэтому мы часто ставили на стол две бутылки, с красным и с белым. Тень появилась возле стола, не хватало, чтобы очнулись призраки. Народ гомонил сильнее, запах еды, запах «ол инклюзив». Еще на рецепции мне нацепили на запястье левой руки голубенький пластиковый браслет, который предстояло носить весь срок пребывания в «Конкордии», то есть две недели.
У бассейна появились аниматоры, два парня и девушка. Направились в нашу сторону, пританцовывая и зазывая на вечернее шоу. Я доел, отодвинул тарелку в сторону и решил, что пора бы проведать море.
Отель, куда меня сослала Клава, находится в местечке под названием Ортакент. Если верить путеводителю, что она презентовала мне в новогоднюю ночь, то переводится это как «Срединный город», но раньше место это именовалось Мюсгеби. Иное звучание и другой настрой, хотя мне сложно объяснить почему.
До Бодрума полчаса езды неведомым долмушиком, надо не только проведать море, но еще и уяснить, что это и где.
Берег оказался рядом, отель, прогулочная дорожка метра в два шириной и берег. Песок, галька, море. Солнце еще не скрылось за нависающими горами, но уже появился серп луны, недавно проклюнувшийся и только начавший расти. На горизонте угадывались очертания большого острова, слегка затянутого вечерним туманом. Само море было спокойным, то ли ветер стих, то ли волны были там, с той стороны, где дорога от аэропорта, а здесь жемчужного цвета гладь с таинственным розоватым отливом и дорожка, вымощенная аккуратно подогнанными каменными плитками, по которой я и пошел, пытаясь понять, зачем меня сюда занесло.
Ведь пока я не чувствовал того, что хотел здесь найти. Я был чужим точно так же, как и дома, хотя здесь тепло, здесь море, и люди улыбаются, чего я давно не видел.
Но все равно это было чужим.
И за мной опять увязались призраки, я ничего не мог с ними поделать. Пес убежал к кромке прибоя, а мать шла следом, затеяв какой-то невнятный разговор с той самой русской мамашей, что отчитывала за ужином своего сына, а потом тоже отправилась на променад по набережной. Догнала меня и сейчас шла, лениво пялясь по сторонам и отмахиваясь от моей матери, потому как ей совершенно не хотелось грузить себя призрачными речами.
Внезапно меня что-то торкнуло. В одном из ресторанчиков, что, перемежаясь с отелями, были расположены вдоль всего променада, музыканты, закончив настраивать инструменты, внезапно заиграли ту самую песню, которую сегодня я слышал уже дважды. Терпеть не могу, когда мне начинают подкидывать знаки, я их плохо читаю, иначе не было бы той кучи глупостей, что я натворил в этой жизни. А сегодня их количество явно зашкаливало. Я вдруг вспомнил и те слова, что не разобрал из-за скрипа двери, когда Селим пересказывал мне содержание. Ведь не просто та, кого я люблю, и та, что любит меня, — разные люди, надо помнить, что однажды ночью мой разум покинул меня, а перед этим я провел столько лет во лжи на рынке любви, где продавал обманутым мечту, только вот кто из нас действительно обманут?
Лера засмеялась, я оттолкнул ее тень и быстро зашагал дальше. Музыканты уже играли что-то другое, тягучее и печальное, но печали мне и так хватило. Я еще убыстрил шаги, русская дамочка осталась там, где пахло кальяном и где призрак моей матери зашел в магазинчик серебряных украшений. Пса не было видно, может, он зашел в воду и поплыл к уже скрывшемуся в наступившей темноте острову?
