Сергей Носов - Франсуаза, или Путь к леднику
- Наше дело небольшое, никто не обижает покойничков вот и хорошо, вот мы и довольны... Главное, чтобы здесь привидения не ходили... по ночам...
- Неужели ходили?
- Те двое? Да как вам сказать... Всякое говорили. Я не видела. А на кладбище им, конечно, спокойнее будет, это верно.
- Так их снова на кладбище отвезли? - удивилась Любовь.
- Того уже кладбища нет, - нотка мрачноватой значительности прозвучала в голосе служительницы музея.
- На другое, получается, кладбище, да? - приставала Любовь с вопросами. - Или куда? Интересно.
- Откуда ж мне знать, куда? Нам, куда, руководство не докладывает. Вроде бы за них немцы заступились. Они ж с лютеранского кладбища были. Двести лет в склепе пролежали. А здесь всего-то лет тридцать каких-то... Говорят, их немцам отдали, только я вам этого не говорила.
- Знаем, знаем про немцев. Была я на выставке доктора Хагенса, видела пластинаты... Бррр.
- Люба, - сказал Адмиралов, - у вас очень специфический интерес.
- Ничего подобного. Я как раз не люблю ничего такого... Просто я любопытна... немного.
- А чем вы занимаетесь, Люба?
- Груммингом, триммингом... Стригу вот таких же, - Люба кивнула на павловскую собаку. - Только живых.
- Она почти живая, - сказала служительница. - Видите, лампочка? Если включить, из фистулы будет выделяться желудочный сок.
- По-настоящему?
- Как бы по-настоящему, - сказала служительница. - Но мы сейчас не включаем. Она не заряжена.
- Идемте отсюда, - сказала Люба Андрею Андреевичу.
Они подошли к витрине, экспонаты в которой иллюстрировали пагубность пороков табакокурения и алкоголизма.
В двух стеклянных сосудах находилось по сердцу: в одном - алкоголика, в другом, для сравнения - здорового человека. Оба как будто выцвели на солнце, но сердце алкоголика было больше в объеме.
Легкое курильщика было похоже на кусок асфальта.
Просто на кусок асфальта.
Адмиралов и Любовь молча смотрели на легкое курильщика. Сказать о нем было нечего. Похоже на кусок асфальта. И все.
- Все? - спросила Любовь. - Посмотрели? Можно идти?
- Пожалуй.
- Идите, вон туда. Там болезни позвоночника. Там ваша грыжа.
Любовь не интересовалась дефектами позвоночника, она отправилась в другой зал.
Адмиралов убрал руки за спину.
В отличие от сердца алкоголика и легкого курильщика, явленных в натуральном виде, шейный отдел позвоночника, пораженный грыжей, был представлен в виде макета. Объект - и прежде всего белизной позвонков - сразу вызвал у Адмиралова недоверие. Согласно поясняющей надписи межпозвоночная грыжа чаще всего возникает при пренебрежении нормами гигиены труда. С Адмираловым было не так. Исторически с ним все сложилось иначе. Эта якобы грыжа к тому, чем он обладал, отношение имела весьма отдаленное. Разглядывая муляж, он испытывал противоречивые чувства: был немного разочарован и в то же время удовлетворен. В очередной раз он не находил аналога своему достоянию.
Тут она о себе и напомнила - его собственная, родная. Резко заныли плечо и предплечье. - Перестань, Франсуаза! - строго сказал про себя Адмиралов. Неужели заревновала? Но к кому? - к муляжу? к фантому? к нелепому образу? Он почти рассердился. Нашла к чему ревновать! И тут так в шею кольнуло, - вот стерва!.. И сразу же - за стерву еще раз - куда посильней! Сжав зубы. Адмиралов повернул голову непроизвольно. Она заставила его отвернуться!
От соперницы - отвернуться!
Будто он другою грыжей увлекся!
Любовь подошла.
- Ну как? Похожа на вашу?
- Ничуть! - произнес Адмиралов, глядя в сторону - в угол, на чей-то гипсовый бюст.
- Идите в тот зал, там такое увидите! Дореволюционный кабинет дантиста! Зубосверлильня с ножным приводом - как швейная машинка! Потрясающе! Мечта инквизитора!
Не хватало, чтобы еще зубы заболели.
Плечо и без того ныло, как больной зуб.
- Вам нужна собачья шерсть. Будете носить шарфик из собачьей шерсти, и все пройдет.
- Достаточно. На воздух хочу.
Вышли на воздух, а он - морозистый: холодный фронт, пока были в музее, пришел с севера. Темная туча погасила осенние краски, желтизна померкла в сквере на площади вместе с багрянцем.
- О боже! - воскликнула Люба. - Мой муж!
На той стороне улицы - ближе к перекрестку - стоял человек в светлом костюме. Издали муж Любови напоминал иностранца.
- Черт, он нас увидел!
- И что? - проскрежетал Адмиралов, не находя места правой руке.
- Поздно. Будем вместе.
Она помахала мужу рукой, тот ей помахал.
- Вы ничего не знаете. Мой муж в нашем центре проходил курс терапии. У него патологическая ревность. Правда, его подлечили, он в норме сейчас, но я очень боюсь, что сорвется. Как ваше отчество?
- Андреевич. А зачем?
Любовь не ответила. Переходили улицу - наискосок, по направлению к мужу Любови. Муж Любови стоял на месте и смотрел на них.
Франсуаза на какую-то секунду Адмиралова отпустила, - ну может, на три, на четыре секунды. - При чем тут муж? - мелькнуло в мозгу Адмиралова. - Какая ревность еще? - Он сам, жертва ревности, самой невероятной, какую только можно представить, а этот при чем? Ревнивец в белом костюме показался Адмиралову глупой пародией на Франсуазу.
- Неужели преследовал? - спросила Любовь, словно Адмиралов знал что-то.
Вот так и меня, Адмиралов подумал. Вслух же сказал:
- Будет бить?
- Зря шутите. Только пожалуйста: мы с вами на вы!
Они и без того были на вы.
- Без паники, - успел сказать Адмиралов.
Подошли. Костюм оказался льняным. Но ничего иностранного при ближайшем рассмотрении в муже Любови не оказалось. Разве что был выбрит наголо. Как тибетский монах. И одет не по погоде легко.
- Максимушка, дорогой, ты здесь? Как здорово! - она поцеловала мужа в щеку (и он ее в щеку). - Тебе не холодно? Познакомьтесь. Это Максим, он мой муж. А это Андрей Андреевич, мы с ним в одной группе курильщиков.
Адмиралов и муж Любови были примерно одного возраста.
Максим протянул руку и сказал:
- Макс.
Лицо патологического ревнивца, показавшееся Адмиралову на расстоянии очень свирепым, теперь, вблизи, казалось вполне даже приветливым.
- Андрей, - перепредставился Адмиралов (самое изнывающе-ноющее положение руки - это когда тянется на весу к рукопожатию).
- Очень приятно, - сказал Макс, и вряд ли бы его улыбку было правильно назвать зловещей.
Зато ответное «очень приятно» на лице Адмиралова отобразилось недоброй улыбкой-гримасой.
- Нам задали посетить музей, - поспешила отчитаться Любовь. - Мы встретились прямо в музее. Осматривали экспонаты... Представляешь, там уже нет мумий!
- Хотите бросить курить? - спросил Макс Андрея и веско добавил: - Там хорошая школа.
Вероятно, он имел в виду психотерапевтическую школу, к адептам которой принадлежали специалисты центра психической помощи.
Знает, о чем говорит, Адмиралов подумал.
Редкие снежинки вместо капель дождя падали с неба. Одна легла на голую голову Макса и мгновенно растаяла.
- Ну, мы пойдем, - сказала Любовь тяжело молчавшему Адмиралову. - До свиданья, Андрей Андреевич.
Макс вновь протянул ему руку, не очень решительно:
- А не пойти ли нам вместе...
- Андрею некогда, Андреевичу, - быстро сказала Любовь. - Он торопится. А ты замерз.
- Да, да, я тороплюсь, - охотно согласился с ней Адмиралов.
И они разошлись (его действительно ждали пиявки).
10
Вдоль одной стены тянутся деревянные полки, разделенные перегородками на ячейки. В каждой ячейке лежит священная книга. Вместо обложек у книг дощечки - сверху дощечка и снизу дощечка. Каждая книга многократно обмотана красной лентой. Так и лежат они, эти книги, окутанные лентами, каждая в своей ячейке. Рядом с некоторыми на полке я увидел монетки. Я тоже захотел отметить какую-нибудь книгу монетками. Достал мелочь и положил рядом с одной, перед которой ничего не лежало. Не знаю, на что я жертвовал. Вряд ли на книгоиздание.
Подошел наш с тобою биограф. Он спросил меня, которая из книг будет Тибетской книгой мертвых. Я сказал, что откуда ж мне знать. Он: я думал, ты знаешь, я думал, что та, - показал на мою. Я спросил: почему она должна обязательно быть Книгой мертвых? Только потому, что я пожертвовал ей несколько рупий? Слушайте, отозвался Командор, вы хоть одну, кроме Книги мертвых, знаете тибетскую книгу? Да и ту понаслышке! Он сказал, что Тибетской книги мертвых здесь нет и быть не может и что не надо демонстрировать свое невежество. Я не был уверен, что он прав. Мне захотелось узнать. Я попытался правильно сформулировать вопрос и с ним обратился к монаху. Но монах, вежливо улыбаясь и глядя на меня ясным взором, сказал, что не понимает вопроса. То ли верно не понял, то ли не захотел отвечать.
Люба стала расспрашивать о прежнем ламе этого монастыря. Его огромная черно-белая фотография в рамке, украшенной лентами и цветами, стояла на высокой скамье у стены среди изображений воплощений Будды. Человек с фотографии улыбался, может даже смеялся, но был он настолько худ, не сказать изможден, что его костлявое лицо, озаренное этой широкой и открытой улыбкой, казалось не совсем человеческим - каким-то скорее инопланетным, не нашим. Монах рассказывал о заслугах этого человека, снискавшего известность в сфере культуры (писал стихи) и на поприще дипломатии (был одно время где-то послом). Фотография будущего ламы, на сей раз цветная и небольшого размера, вся в цветах, красовалась у входа. То был снимок мальчика. Оказывается, умирая, прежний лама указал, где искать того, кто станет его инкарнацией (правильно ли я объясняю?). В долине Нубра. Испытав множество малышей, нашли искомого: он безошибочно определил предметы, принадлежащие прежнему ламе. Сейчас ему пять лет. Чуть позже он появится в монастыре и проведет здесь год, а потом его отправят обучаться на юг Индии, он забудет свое прежнее имя и больше никогда не увидит родителей. Я подумал о Феде. Забыть об отце, о родителях?.. Не звонить, не писать? Носиться со своим Пазолини? Причем, говоришь, Пазолини? Да ни причем! Просто мне это напомнило фильм Бертолуччи. А Федя, ты знаешь, повернут на старом итальянском кино.
