Габриэль Маркес - Скверное время
— Тащите свое добро к кладбищу: там неподалеку есть свободный участок.
Не до конца поняв, мужчина замялся.
— Те земли принадлежат муниципии и вам не будут стоить ничего, — разъяснил алькальд. — Муниципия вам их дарит. — Затем, обращаясь к женщинам, добавил: — А дону Сабасу передайте: алькальд велел сказать — пусть завязывает со своими бандитскими замашками.
Обед он закончил в задумчивости — не почувствовал даже вкуса пищи. Потом закурил сигарету, затем прикурил от нее другую и, облокотившись на стол, надолго задумался. По радио между тем наяривали душещипательные болеро одно за другим.
— О чем задумались? — спросила девушка, убирая со стола пустые тарелки.
Не моргнув глазом алькальд ответил:
— Об этих бедняках.
Он надел фуражку и через зал направился к выходу. На пороге он обернулся:
— Нужно сделать из городка конфетку!
На углу ему преградил путь кровавый клубок грызущихся собак — водоворот тел: мелькали спины, лапы и оскаленные пасти, летала шерсть, стоял остервенелый лай; затем он увидел, как одна из собак, волоча лапу, потащилась, поджав хвост, прочь. Алькальд обошел свору и зашагал по тротуару к полицейским казармам.
В камере кричала женщина, а дежурный полицейский, лежа ничком на полевой койке — как и положено в сиесту, спал. Алькальд ударил ногой по койке: дежурный проснулся и вскочил.
— Кто это? — спросил алькальд.
Полицейский встал по стойке «смирно»:
— Женщина, что клеила анонимки.
Алькальд покрыл своих подчиненных отборной бранью: он хотел знать, кто доставил сюда женщину и по чьему приказу ее посадили в камеру. Полицейские тут же ударились в многословные объяснения.
— Когда ее посадили?
— В субботу вечером.
— Пусть вместо нее сядет один из вас, — закричал алькальд. — Она провела в камере ночь, а утром весь город был оклеен анонимками.
Как только открылась тяжелая железная дверь, из камеры с криком выскочила пожилая худосочная женщина, волосы ее были собраны в тяжелый узел и заколоты гребнем.
— Катись отсюда, — сказал ей алькальд.
Женщина распустила узел пышных волос, тряхнула несколько раз головой и, как из пушки, полетела вниз по лестнице, отчаянно выкрикивая: «Суки, суки!» Алькальд перегнулся через перила и заорал во всю мощь своих легких, словно хотел, чтобы его услышали не только эта женщина и его полицейские, но и жители всего городка:
— Отъебитесь вы от меня со своими анонимками.
* * *Хотя мелкий дождь еще моросил, падре Анхель вышел на свою обычную вечернюю прогулку. До встречи с алькальдом было еще время, и он отправился в затопленную часть города. Там падре увидел лишь труп кошки, плавающий среди цветов.
Ближе к вечеру, когда падре уже возвращался, стало подсыхать. Вечер зажег свои ослепительно яркие огни. Вниз по густой и неподвижной реке шел баркас, груженный мазутом. Из полуразвалившегося дома выбежал ребенок и громко оповестил, что в его ракушке — море. Падре Анхель поднес ракушку к уху: действительно, в ракушке рокотало море.
Скрестив на животе руки и бездумно уставившись на баркас, у двери своего дома сидела жена судьи Аркадио. Через три дома начиналась торговая часть города: магазины, образцы товаров и просто безделушки, выставленные на прилавках и в витринах, сидящие у дверей своих лавок невозмутимые сирийцы. Закат умирал в клубах ярко-розовых облаков, в суматошных криках попугаев и обезьян, доносившихся с другого берега.
Открывались двери домов. Под запыленными и грязными миндальными деревьями, вокруг повозок с прохладительными напитками или на изъеденных временем гранитных скамьях у деревянного желоба, где поили скот, собирались поговорить мужчины. Падре Анхель подумал, что каждый вечер в это самое время на городок нисходит необъяснимое чудо преображения.
— Падре, как выглядели узники концлагерей, не помните ли?
Падре доктора Хиральдо не видел, но представил себе его улыбающееся лицо за стеклами освещенного окна. Честно говоря, падре не мог вспомнить, рассматривал ли он когда-либо фотографии с этими узниками, но тем не менее не сомневался — когда-то на глаза они ему все-таки попадались.
— Загляните ко мне, — пригласил врач.
Падре Анхель толкнул забранную металлической сеткой дверь. Взору его предстало лежащее на циновке существо неопределенного пола — прямо-таки скелет, обтянутый желтой кожей. В комнате находились еще двое мужчин и женщина — они сидели у перегородки. Падре не почувствовал никакого запаха, но, подумал он, от этого существа, должно быть, исходит отвратительная вонь.
— Кто это?
— Мой сын, — ответила женщина и, словно извиняясь, добавила: — Уже два года, как у него кровавая срачка.
Не пошевелившись, больной уставился на падре. Того пронзила острая жалость и ужас.
— А что вы ему даете?
— Мы пытаемся кормить его зелеными бананами, ведь это такое хорошее вяжущее средство, но он их не ест.
— Вы должны принести его ко мне на исповедь, — сказал падре.
Но слова его прозвучали неуверенно. Он осторожно закрыл дверь и постучал по сетке на окне ногтями. Падре вплотную придвинулся к окну — разглядеть доктора в кабинете; тот что-то растирал в ступке.
— Что с ним? — спросил падре.
— Я пока не осматривал, — ответил доктор и задумчиво прокомментировал: — Все, что происходит с людьми, творится по воле Божьей, падре.
Падре Анхель этот комментарий пропустил мимо ушей.
— Я на своем веку повидал немало трупов, но этот бедный паренек похож на мертвеца больше самих мертвецов, — заметил он.
Они попрощались. У пристани уже не было ни одного судна. Начинало темнеть. Падре Анхель понял: теперь, после больного, настроение его испорчено. Вдруг он спохватился, что опаздывает на встречу с алькальдом, и быстро пошел к полицейским казармам.
Обхватив голову руками, алькальд полулежал на раскладном стуле.
— Добрый вечер, — медленно сказал падре.
Алькальд поднял голову, и падре ужаснулся, увидев его покрасневшие, полные отчаяния глаза. Одна щека алькальда была гладко выбрита, другая — заросла щетиной и была покрыта пепельно-серой мазью. Алькальд глухо застонал и воскликнул:
— Падре, я застрелюсь!
Падре растерялся.
— Таким количеством анальгетиков вы себя отравляете, — только и смог он сказать.
Алькальд вдруг вскочил и, громко топая, побежал через комнату, — вцепившись руками в волосы, он изо всех сил стал биться головой о стену. Падре еще никогда не приходилось быть свидетелем такого отчаяния.
— Примите еще две таблетки, — сказал он, прекрасно сознавая, что это только еще более одурманит больного. — От двух еще не умрете.
Это, конечно, было истинной правдой, но падре Анхель только лишний раз осознал свою полную беспомощность перед лицом человеческой боли. Обводя взглядом почти пустой кабинет, он стал искать таблетки. У стен стояли полдюжины табуреток с кожаными сиденьями, застекленный шкаф, набитый пыльными бумагами, на гвозде висела литография президента республики. Разбросанные по полу целлофановые обертки — вот все, что осталось от таблеток.
— Где они у вас лежат? — в отчаянии воскликнул падре.
— Они на меня больше не действуют, — отозвался алькальд.
Священник, подойдя к нему, повторил:
— Где они?
Алькальд резко отшатнулся: на падре Анхеля уставилось в упор огромное, чудовищно страшное лицо.
— Проклятие, — завопил алькальд. — Я же уже сказал — отъебитесь вы все от меня!
И, подняв над головой табуретку, в безысходном отчаянии запустил ее в застекленный шкаф. Обрушился стеклянный град, из клубов пыли, как сирена из моря, выплыл алькальд, — и тут падре осознал до конца, что произошло. На миг воцарилась мертвая тишина.
— Лейтенант, — пробормотал падре.
У двери, ведущей в коридор, возникли полицейские с винтовками на изготовку. Тяжело дыша, взъерошенный, как кот, алькальд глядел на них невидящим взглядом, они опустили винтовки, но не разошлись, а остались стоять у двери. Взяв алькальда под руку, падре Анхель повел его к складному стулу.
— Где у вас анальгетики? — снова спросил падре.
Алькальд закрыл глаза и откинул голову назад.
— Эту отраву я принимать больше не буду, — сказал он. — От них у меня гудит в ушах, а голова немеет.
Когда на короткое время боль отступила, алькальд повернул голову к падре и спросил:
— С зубодером говорили?
Падре подтвердил молчаливым кивком. По выражению его лица алькальд понял, каков был результат разговора.
— А почему бы вам не поговорить с доктором Хиральдо? — предложил падре. — Некоторые другие врачи тоже умеют рвать зубы.
Прежде чем ответить, алькальд задумался.
— Скажет, что у него нет щипцов, — сказал он. И добавил: — Это заговор.
Воспользовавшись передышкой от боли, он решил хоть немного вздремнуть. Когда он открыл глаза, комната была погружена в полумрак. Еще не видя, здесь ли падре Анхель, алькальд сказал:
