Оливия Стилл - Не судьба
Ответ не заставил себя долго ждать. Не прошло и нескольких часов, как Ромка уже добавился ко мне в аську.
— Привет, дорогая! — написал он, — Хочеш встретица?
Так и написал: «хочеш встретица». Я хмыкнула. Ну конечно, а что я ещё могла ожидать от человека, который бросил школу в седьмом классе…
— Господи, я всё ещё не верю, что нашла тебя… — ответила я ему, сама чуть не рыдая от нахлынувших чувств перед монитором, — Ты не представляешь, как долго я тебя искала! Что мне пришлось вынести… И через восемь лет, вот так, нашла… Мне так много надо сказать тебе… А у меня будто комок в горле… Я не могу…
— А ты не говори, — ответил он, — Ты не говори. Ты пеши.
И опять это «пЕши»… Как глупо. Но я стала с жаром описывать, волнуясь, перескакивая с одного события на другое…
— Офигеть, — отреагировал он на мой рассказ, — И ради меня были все эти подвиги?
— Ну да… а ты… ты не искал меня?
— Чесно сказать, я тебя… эээ… не помню…
Меня будто окатили ледяной водой.
— То есть как это — не помнишь?
— Ну дак ты напомни…
— Ну неужели ты забыл? Лето, 2000 год. Я сестра Таньки Определёнковой… троюродная…
— Ээээ… хм…
— Ну Таньку–то хоть помнишь?
— Таньку помню, а тебя… хм…
— Ну ты что, не помнишь, как меня от бабушки на мотоцикле увозил?
— Ээээ… постой, чё–то смутно такое припоминаю…
— Ну, вот, вот!
— Ну блин, непомню я тебя! Может, я бухой тогда был… Вышли фотку хотя бы!
Я выслала.
— Блин… Чё–то знакомое… Но я непомню, чесно! Я непомню твоё лицо.
С каждой минутой разговора мне становилось всё более неприятно. Вот тебе и раз! Я‑то его искала, ради него в болоте подыхала, а он, видите ли, «непомнит»!
— Ну напрягись, вспомни хотя бы, как меня зовут!
— Издеваешся? Я скоко бухал? У меня память не пашет.
— Мдааа… — только и могла выдохнуть я.
— Постой, ты… Ира?
— Нет, не Ира.
— А тогда кто?.. Лена?
— И не Лена.
— Ну блин, тогда говори, как тебя зовут. Я аж упарился тебя вспоминать, мозги уже кипят.
«У тебя там и кипеть–то нечему» — подумала я. С каждой минутой он разочаровывал меня всё больше и больше.
— Ну, расскажи о себе, что ли, — попросила я, только чтобы не молчать, — Как ты жил все эти восемь лет?
— Да как жил… — нехотя отвечал он, — Женился, потом развёлся. Щас один живу. С бабой.
— То есть как это — один или с бабой? — окончательно запуталась я.
— Ну, так, на работе зацепил. У ней свой муж есть в Орехово — Зуево. А со мной так… для секоса на раскривушке.
— Так ты её не любишь, что ли?
Ромка послал мне смеющийся в покате смайлик.
— О чём это ты? Какая любовь?
— Ну, как же можно жить с человеком, не любя…
— Дак чё, одному, что ли, жить? Я один в хате жил, это пипец.
— Ну давай, значит, жить с кем попало…
— Ну ты и зануда, оказывается! Чё ты там паришь? Любовь только в кино бывает, поняла?
Я огорчённо вздохнула.
— А восемь лет назад ты мне представлялся совсем другим…
— Восемь лет назад я и сам себя не помню.
Повисло гнетущее молчание. Говорить было не о чем.
— Тебе кстати щас скоко лет? — спросил он.
— Ну, восемь лет назад было четырнадцать… Вот и считай…
— Ясно. Значит, тоже старуха, как и я. Мне двадцать пять скоро стукнет. Старый стал совсем…
— Двадцать пять — это совсем не старый! — горячо возразила я, — Наоборот, вся жизнь впереди!
— Э, пустое! Вот именно, что вся жизнь позади уже…
«Такое ощущение, что его там жизнь конкретно в очко ебёт», — невольно подумала я. Вслух же произнесла:
— По–моему, ты гиперболизируешь…
— Чегооо?
— Я хочу сказать, что твоя интерпретация слишком пессимистична…
— Ух, словей–то понабралась! А по–русски нельзя?
— Ты не знаешь, что такое «пессимизм»?
— Я ваще не понял, чё ты щас сказала.
— Приедеш ко мне, что ли? — спросил он, — Я на Выхино живу.
— Когда? Щас?
— Ну да, щас. А утром назад.
— В два часа ночи?
— Такси поймаеш.
Я заколебалась.
— Не знаю… Надо подумать…
— Ну, или на метро. Оно через три часа откроется.
— На метро…
Откровенно говоря, мне совершенно не хотелось поднимать задницу со стула и ехать к нему к чёрту на кулички посреди ночи. Да–да! Я, которой было не лень восемь лет назад отмахивать к нему по шестьдесят километров на велосипеде, ждать полдня электрички на раскалённой и загаженной платформе, переходить пешком болото со змеями и совершать другие безумства — теперь ленилась даже оторвать попу от стула ради него. Он стремительно разочаровывал меня — своей неграмотностью, своей грубостью, своим невежеством, своим цинизмом. Не такого Рому помнила я на протяжении восьми лет. В моих иллюзорных воспоминаниях он был другим — нежным, романтичным, весёлым, остроумным. А то, что было передо мной сейчас, вернее, по ту сторону монитора — было плохой копией, изуродованной временем и обгаженной.
«Конечно, в последние годы я вращалась в кругах студентов, образованных, воспитанных, эрудированных юношей — подумала я, — От них ведь я понахваталась всех этих «словей», которые так непонятны Роме. Разве могу я судить его за то, что он не получил образования и так и не вырвался из той косной среды, в которой мы оба выросли? О, мой голубоглазый красавчик-Тарзан… Может статься, я вытяну тебя из этого болота…»
— Странно, почему я немогу тебе позвонить, — написал он мне в аську.
— В скайп?
— Ну да…
Мы созвонились в скайпе. И я не узнала его голос — настолько сиплым, прокуренным и пропитым он стал.
— У тебя есть веб–камера?
— Нету, — отвечала я.
— А у меня есть. Ты меня видишь?
Я посмотрела в диалоговое окно. Сначала веб–камера показала лишь неопределённый чёрный квадрат. Я жадно, с трепетом вглядывалась туда, всё ещё надеясь увидеть его красивое, милое лицо и голубые глаза. Ведь ему только двадцать пять, не мог же он состариться за это время… Но то, что я увидела в веб–камере, привело меня в такой ужас, что я еле удержалась, чтоб не вскрикнуть дурным голосом и не хлопнуться в обморок.
Передо мной сидел какой–то старый, опившийся и изрядно потрёпанный жизнью лысеющий мужик с усами и длинными редкими паклями отросших волос. Это мог быть кто угодно, но только не Рома. Что за ерунда?! Он не мог, он не мог превратиться в это уёбище!!
— Боже мой… Кто это?! — выпалила я, едва обретя возможность говорить.
— Я, — чмырь в веб–камере ощерился из–под усов, обнажив ряд гнилых и наполовину выбитых зубов, — Я, Рома. Не узнаёшь меня, красавица?
— О нет! Я… я, видимо, ошиблась… изв…
— Нет, дорогая. Ты не ошиблась.
Мало чего соображая, я рывком сорвала с себя наушники и, выдернув из розетки шнур модема, ногой вырубила комп.
…Потом, рассказывая эту невероятную историю друзьям и подругам, я хохотала как сумасшедшая. С неизвестно откуда вдруг пробудившимся во мне цинизмом и жестокостью я осмеивала и оплёвывала то, что раньше было для меня чуть ли не святыней. Но мало кто знал, какие горючие слёзы обиды, разочарования и ужаса проливались сквозь этот дебильный смех. Меня ломало и корёжило, как муравья в огне — и смеялась я не столько над чудовищным превращением Ромы, которого я после стольких колоссальных и напрасных усилий нашла спустя восемь лет, сколько над своими чувствами — тупой, слепой, сопливой романтикой, которой я жила, наверное, все эти годы, и которая с реальной жизнью не имеет ничего общего.
(К О Н Е Ц)
